Последняя Битва, стр. 26

На глазах юного раба блеснули слезы, и он обеими руками ухватил себя за ошейник.

– О, как мне ненавистен этот ошейник и как я мечтаю о том дне, когда смогу наконец сорвать его и вновь взять тебя под свою защиту. Клянусь, я сделаю так, что ты позабудешь обо всем этом… и никогда больше не вспомнишь!

В этот момент полог откинулся и в палатку, сгорбившись, вошла одна из старух-прислужниц. Эсмерея торопливо подалась назад, быстро провела ладонью по глазам, утирая навернувшиеся слезы, и сказала дрогнувшим голосом:

– Ты можешь идти, раб.

Юноша бросил на нее отчаянный взгляд, представляя, очевидно, какие бури бушуют в душе любимой и сколько всего ей приходится переносить из-за него, и поспешно, чтобы не дать волю слезам, выскочил из палатки. Старуха проводила его сумрачным взглядом, повернулась к госпоже, неподвижно сидящей на ложе спиной к выходу, и произнесла на языке траммов, одного из народов Великой пустыни:

Зачем он тебе, госпожа? Он глуп, нетерпелив и доставляет много проблем.

Эсмерея повернулась к старухе, глядя на нее совершенно сухими глазами, растянула губы в лениво-пренебрежительной улыбке и ответила, на том же языке:

Оставь, он помогает мне постоянно находиться в тонусе. В конце концов, мне приходится быть довольно изобретательной, чтобы соблазнять самцов и заниматься с ними любовью на глазах того, кто уверен, что мое сердце принадлежит ему одному. Это бодрит и возбуждает. К тому же он забавен и сам по себе, а эти путешествия через Великую пустыню так скучны.

Старуха молча пожала плечами и, поставив на земляной пол принесенную чашу с розовым маслом, опустилась на колени и принялась осторожно втирать масло в изящные ступни госпожи. А Эсмерея откинулась на ложе и расслабилась. Что ж, прошел еще один день, который вновь подтвердил, что она может завладеть ЛЮБЫМ самцом. И от этого ее уверенность в том, что Измененный тоже не сможет устоять перед ней, еще больше окрепла. А это открывало перед ней такие перспективы, что захватывало дух. В конце концов, во всей Ооконе остался всего один Хранитель, и он уже стар. И что с того, что раньше сан Хранителя никогда не занимала женщина. Ведь раньше не было женщин, подобных ей. Но главное, она еще раз подтвердила самой себе – тот оазис навсегда остался в прошлом.

4

Последний звук боя часового колокола уже затих под сводами зала, когда Хранитель отстранился наконец от Ока и утер рукой выступивший пот. Его лицо все еще горело, а глаза кололо словно мелкими иголочками, но Око горело ярким, ровным светом. И это означало, что ритуал полностью удался. Хранитель немного полюбовался на возвышающееся над ним на высоком постаменте средоточие небывалой мощи и с усилием повел плечами. Ритуальное облачение немилосердно давило на плечи и терло шею. И как только ушло возбуждение, вызванное ощущением величия, охватывающего всякого, кто приводит в действие даже малую частичку силы Ока, Хранитель почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Поэтому он неуклюже привалился к каменному столику, установленному в трех шагах от Ока, и, взяв тонкое серебряное било, ударил им по пластинке алмазной слюды, вделанной в самую середину столика. Звук от удара промчался по искусно сделанному каналу, проходящему через сердцевину массивной ножки-колонны столика, нырнул в канал, проложенный под полом и наконец через стенной канал ворвался в помещение, в котором, ожидая сигнала, возбужденно грыз ногти Младший Посвященный (зрелище было еще то, поскольку живого веса в этой могучей фигуре было под десять пудов). Звук ударил по его барабанным перепонкам, он вздрогнул всем телом, как будто его внезапно огрели плетью, вскочил на ноги и пулей вылетел из комнаты. Через десять секунд он уже был перед медленно раскрывающимися дверями чертога Ока.

Когда он, громко топая ногами и поспешно разворачивая полотенце, ввалился в чертог, Хранитель стоял выпрямившись, в величественной позе. Негоже показывать перед младшими свою слабость, пусть даже вполне объяснимую и заслуженную. Когда Посвященный, сдержав свой бегемотоподобный бег, приблизился к Хранителю, тот отвлекся от созерцания Ока и произнес немного усталым, спокойным голосом:

– Вот и все, Экумена, сегодня я закончил последний из ритуалов Возрождения.

Младший Посвященный запнулся (если бы он упал, то, наверное, снес бы столик вместе с Хранителем да и, возможно, постамент Ока), но тут же выправился и, протянув Хранителю полотенце, с благоговейным страхом посмотрел на Око:

– Значит, Творец скоро возродится, Учитель? Хранитель усмехнулся и начал расстегивать застежки своего облачения.

– О нет, не скоро. Пройдет еще несколько лет, прежде чем Творец возвестит о своем возрождении, а затем еще несколько раз по стольку, прежде чем он войдет в полную силу. Но остановить это уже никто не в силах.

– Даже Измененный? Даже так же, как он… ну если он повторит то, что уже один раз сделал с Творцом?

Хранитель покачал головой:

– Даже Измененный. Во-первых, он вряд ли сможет повторить нечто подобное. В тот раз мы были совершенно не готовы к тому, что он может сотворить ТАКОЕ, а сейчас мы просто не дадим ему этого сделать. Те люди, которых он будет убивать, принося в жертву своей чудовищной силе, взбунтуются. Мы позаботимся об этом. Ныне мы вполне способны не допустить повторения этого ужасного события. Но даже если бы он и смог, это все равно не принесло бы ему ничего. Творец слишком глубоко, чтобы ему можно было как-то повредить с поверхности земли. Есть лишь один-единственный способ ему повредить. – Хранитель усмехнулся, как будто мысль об этом способе казалась ему совершенно бредовой. – Это уничтожить Око.

Младший Посвященный инстинктивно перевел взгляд на указанный предмет, но тут же, поймав себя на этом, поспешно отвернулся. Нет, это просто бред, и думать нечего.

Между тем Хранитель покончил со своими многочисленными застежками и сбросил облачение на руки Экумену. Тот даже присел, когда длиннополое, многослойное облачение, сплетенное из вызолоченных свинцовых нитей, упало ему на руки (скорее от неожиданности, чем от недостатка сил), однако удержался и уже открыл было рот, чтобы спросить что-то еще, но увидел, что Хранитель снова уставился на Око. Посвященный понял, что Учителю не до него, и торопливо пошел к двери, с опаской посматривая на плиту под ногами (вбегая в Чертог, он совсем забыл о плите, а сейчас снова про нее вспомнил). Хранитель, полуобернувшись, посмотрел ему вслед и опять устремил взгляд на Око. Да, сегодня ритуал прошел очень удачно. Око до сих пор сияло тускло-багровым светом. И это означало, что процесс возрождения мощи Творца вступил в завершающую фазу. Что и как там происходит, Хранитель представлял слабо. До сих пор ни ему, ни его многочисленным предтечам не приходилось прибегать к мощи Ока для того, для чего оно, видимо, и было изначально предназначено. Во всяком случае, на священной плите из талуминита, материала, о котором никто не знал ничего, даже откуда появилось само это название, – был описан только ритуал Возрождения. А описание всех остальных известных составляющих могущества Ока дошло до Хранителя в пергаментных свитках или записях на потемневших листах шелковой бумаги. И это укрепляло его в убеждении, что изначально Око предназначалось только для возрождения сил Творца, а все остальные возможности Ока были открыты его предшественниками на посту Хранителя.

Хранитель покачал головой и направился к тяжелому пологу, закрывавшему одну из арок, ведущих куда-то в глубь Скалы…

Через полчаса, когда медленно колыхавшаяся лифтовая платформа достигла наконец самого нижнего уровня Скалы, Хранитель, все это время стоявший у перил, окинул взглядом низкие своды небольшого чертога, вырубленного в коренной породе, составляющей подложку Скалы, и зябко передернул плечами. Здесь было мрачно и затхло. Приводимые в движение рабами огромные мехи, которые разгоняли воздух по всем нижним ярусам Скалы, на такой глубине уже не справлялись со своими обязанностями, поэтому дышать здесь было довольно тяжело. Но на этом уровне было не так уж много тех, кому нужно было дышать, во всяком случае из числа двуногих. А те, кто был, уже как-то привыкли.