Крыло ангела, стр. 5
Глава 2
Нахичеванский пограничный отряд встретил молодых бойцов температурой воздуха далеко за тридцать и беспощадным солнцем, от которого дорожки превращались в текучие потеки жидкого асфальта. Пыльный «ГАЗ-66» вкатил в ворота, отделившие всю прошлую Лехину жизнь от настоящего и будущего.
Учебка пронеслась как один кошмарный сон – тренировки, усталость, постоянное желание есть и спать… А потом появились «покупатели» и соблазнили Леху как одного из лучших курсантов учебки подготовкой в школе сержантского состава. С предвкушением интересного и неведомого Леха уехал с небольшой командой таких же, как и он сам, в Октемберян. И только оказавшись в школе сержантского состава, понял, что такое настоящие «тяготы и лишения». Учебка вспоминалась как отдых в летнем пионерском лагере. Но помимо трудностей Леха неожиданно обнаружил, что умеет… говорить с окружающими его людьми. Конечно, говорить умеют все; но Леха говорил так, что к нему прислушивались. Он редко ссорился, но шел при этом до конца. Его уважали даже сержанты учебных застав, призванные прессовать и вызывать самим фактом своего существования ненависть, которая часто и помогает людям преодолеть трудности. И еще Леха с удивлением чувствовал, будто все, чему его здесь учат, он уже откуда-то знает и умеет. Нет, не стрелять из автомата или навертывать портянки. А… управлять людьми и принимать решения. И брать на себя ответственность за них. То есть он не мог сформулировать это, но чувствовал, что все это у него получается и что это именно то, что он умеет, и потому должен делать.
Возвращаясь в Нахичевань, теперь уже на одну из застав Нахичеванского погранотряда, Леха гордо нес на плечах лычки сержанта. Они действительно были наградой. Потому что «сержантов» по окончании учебки присваивают только тем, кто оканчивает учебку на «отлично». Остальные из учебки выходят младшими сержантами. А вместе с лычками в Лехиной душе поселилось ощущение, что вопреки некоторым проблемам и даже гордому нраву, чего в армии никогда особенно не любили, здесь ему легко. Но хотелось чего-то большего. И потому Леха выдержал жесткий прессинг командира учебной заставы, пытавшегося убедить курсанта-отличника остаться сержантом в учебке, и вернулся в свой погранотряд.
Юг покорил Леху, несмотря на внезапно вспыхнувшую под воздействием сотрясающих страну перемен неприязнь живущих там людей. Но чего стоил весь внечеловеческий мир юга! Огромные звезды, висящие в черном чистом небе так близко, что, казалось, протяни руку и коснешься. Громадная южная луна, наполняющая тело странной ликующей энергией. Тихие раздумья о вечности мира и бездонных глубинах времени при виде кровавого заката над черными зубцами гор. Писк фаланги и боевая стойка скорпиона, чьи предки бегали по этой земле еще в пору расцвета древних, давно исчезнувших цивилизаций. Сны о странном мире, населенном помимо людей множеством необычных созданий…
Вечерами, сидя в курилке или лежа в кровати, Леха размышлял обо всем, что увидел и узнал. И все больше склонялся к мысли, что контузия на самом деле не прошла даром. Только вопреки прогнозам доктора принесла не проблемы, а новые ощущения этого мира и людей, в нем живущих. Дни бежали стремительной чередой, наполненные службой, размышлениями и наслаждением миром. Лычки на его плечах сначала размножились, затем слились в одну широкую, а под конец службы и вовсе залили весь погон, развернувшись широкой продольной полосой.
– Ты что собираешься на гражданке делать? – поинтересовался капитан Кравцов, заместитель начальника заставы по боевой подготовке. – Там ведь теперь неспокойно. Союза считай уже нет. Кругом кооператоры, бандиты…
– А еще свобода, девчонки, буйство жизни, – продолжил Леха, весело улыбаясь. История учебки повторялась. Разговор о том, чтобы остаться на сверхсрочную, с ним затевали уже не в первый раз.
– Ты просто не представляешь, что там сейчас творится, – продолжал нагнетать Кравцов. – А тут у тебя все перспективы. Ты отличный спортсмен и лучший стрелок. Отличник боевой и политической подготовки… Словом, я тебя еще раз прошу подумать о возможности остаться на сверхсрочную. Я дам рекомендации. У нас как раз на заставе старшина собрался переводиться в отряд. Что скажешь?
– Я подумаю, товарищ капитан, но, если честно, мне хочется попробовать этой новой жизни, – честно ответил Леха.
– Это ничего, – не сдавался зампобою. – Можешь съездить домой, посмотреть, попробовать, а потом вернуться.
Поезд неторопливо тронулся, нехотя прощаясь с небольшим, утопающим в зелени вокзалом.
Дембель из компании теперь уже бывших солдат Советской армии хрипло пел глуповатую и не слишком складную песню:
Дни были уже совсем не майские. Те, кому посчастливилось дембельнуться в мае, давно с головой окунулись в гражданскую жизнь, потихоньку отвыкая от дурдома армии.
За окном поезда, на удивление чистым, колыхался жаркий июльский вечер. Что ни говори, а и дембеля-шурупы, как презрительно называли служащих Советской армии пограничники, и стоящий в коридоре у окна старшина-пограничник, прилично задержались с возвращением домой.
Вокзал исчез в темноте за хвостом зеленой змеи поезда, а пограничник все стоял, задумчиво глядя в окно. Когда-то, двадцать лет назад, он уже был в этих местах. Правда, тогда всего лишь грудничком. Тем удивительнее было то, что он сохранил какие-то смутные и странные пятна детских воспоминаний. Отдал два года жизни этому дикому и прекрасному краю сейчас. Краю, где иногда при виде ночного неба или багряного заката в горах наваливался на него сонм видений, неясных, как отголоски многих прочих жизней, как те сны, которые в последнее время очень часто ему снились. Хоть книги пиши. Правда, вполне логичное объяснение всему этому у Лехи было – последствия травм, полученных до армии.
Чудна?я все-таки штука жизнь, сплетающаяся из ниточек событий – то разбегающихся прочь, словно навсегда, то вновь соединяющихся в тугой косе бытия.
За окном стало совсем темно. Это поезд добрался до приграничной зоны и мчался теперь вдоль узкой реки Аракс, несущей в Каспий грязно-бурые, непрозрачные воды.
Со стороны тамбура хлопнула дверь, и Леха обернулся на звук. Двое погранцов с короткими «калашами» обходили состав. Обычный наряд сопровождения поездов.
– Привет, брателло! – кивнул один из них, с лычками младшего сержанта на камуфляже. – Домой?
– Привет! – ответил Леха. – Домой.
– Пошли в шестой вагон? Там еще чеки домой едут, – предложил второй. – Чего тебе тут с шурупами маяться. С Нахичевани едешь?
– С Нахичевани, – подтвердил Леха, подхватывая свой «дипломат» и двигаясь вслед за нарядом. – С «Речника».
– Есть на свете три дыры – Кушка, Пришиб и Мегры. Бог собрал всю эту дрянь и назвал Нахичевань, – продекламировал младший сержант, переходя в следующий вагон.
– Скоро твою заставу проезжать будем, – не то спросил, не то констатировал второй. – Провожать будут?
– Не знаю, – пожал плечами Леха, хотя в душе немного боялся, что застава с мирным названием «Речник» проводит его темнотой. Он ведь сумел позвонить из отряда и передать через дежурного связиста, что едет на этом поезде сегодня.
В тамбуре стояли трое пограничников, чей вид явно говорил о том, что эти старательно натянутые и выгнутые фуражки покрывают головы уже гражданских людей. Служба для них осталась где-то в прошлом, как и для Лехи. С каждым перестуком колес то, что было для них важным, нужным и дорогим в последние два года, отступало все дальше, чтобы всплывать лишь в памяти да в бурных празднованиях Дня пограничника, отмечаемого ежегодно 28 мая в парках культуры, скверах и просто на улицах разных городов.