Холодная война, стр. 6
Ветров пожал плечами.
— Может быть, — согласился он.
— След поднимается на следующую гряду, — крикнул им Сальников. — Возможно, с ее верха мы что-нибудь увидим. Вперед!
Ветров и Уткин неохотно последовали за ним, с трудом преодолевая подъем. Он не был ни слишком крутым, ни очень уж высоким, но дул сильный встречный ветер.
— Надо было захватить с собой переносной прожектор, — проворчал Ветров.
— Да, — согласился Уткин, — мне бы хотелось разглядеть эти следы более внимательно. Не думаю, что лед таял под сапогами, как ты утверждаешь.
— Попробуй определить на ощупь, — возразил Ветров, — внутри каждого отпечатка лед гладкий и скользкий.
Уткин остановился и потрогал отпечаток голой ладонью.
— Возможно, ты прав, — сдался он наконец, — но все равно, Игорь, они не могли расползтись от этого слишком сильно. Я уверен, что мы гонимся за каким-то великаном.
— Эй, вы оба, пошевеливайтесь, — крикнул Сальников, уже добравшийся до верха гряды. Это был громадный снежный нанос, а не естественная возвышенность, но в качестве наблюдательного пункта вполне подходил.
Сальников остановился, вглядываясь в темноту. Он промолчал, но ему, как и Ветрову, было жаль, что они не взяли с собой прожектор. Ночь была не такой уж непроглядной: облака и снег многократно отражали даже самый крохотный отблеск света, но в клубах вихрящегося снега и мраке ночи самой середины полярной зимы вдали совсем ничего не было видно.
Но и на близком расстоянии трудно было понять, что находится впереди. Он увидел неровный черный провал в снегу, который мог быть и оврагом, и просто тенью. Сальников пристально вглядывался в его черноту, но так и не мог решить, действительно ли перед ним овраг.
Он вдруг сообразил, что потеет. Лицо покрывала испарина, ощущения морозного воздуха не было.
Стянув с головы шапку, он смял ее в руке. Ни ледяной корки, ни налипшего снега на шапке не было — мех оказался влажным.
— Боже мой, — воскликнул Сальников, — а вы двое чувствуете, что стало тепло? — Он уставился в темноту. Откуда взялось это тепло? Он не видел ни света, ни дыма пожара.
Но приток тепла ощущался отчетливо, почувствовал он и еще... что-то.
— Что-то там есть, — сказал он, — что-то... Я чувствую...
Сальникову показалось, что ему внезапно изменило зрение, и виной тому были вовсе не снег, ночь или ветер.
— Что... — начал он. Затем вскрикнул, упал на спину и заскользил вниз по ледяному склону.
Ветров и Уткин медленно поднимались по склону, то и дело приседая на корточки над следами, и прислушивались к голосу Сальникова; они подняли взгляды, только когда он медленно прикатился прямо им в руки.
— Петр! — крикнул Уткин. — Что... — Он ощутил что-то теплое и влажное, затекавшее ему в рукавицы.
— Глянь, что у него с лицом! — воскликнул Ветров. Уткин посмотрел.
Две параллельные рваные раны рассекли лицо Сальникова от скул до подбородка, обнажив кости. Несмотря на хлеставшую из ран кровь, Уткин заметил, что глубоко процарапаны даже сами кости. Тепло крови Сальникова он и ощутил в рукавицах.
— Что могло... — заговорил Уткин, подняв взгляд к вершине снежного наноса.
Он успел заметить лишь тусклое мерцание опустившегося на него острого лезвия.
Ветрову хватило времени истошно вскрикнуть.
Один раз.
Глава 4
Они уже наполовину запихнули замерзший труп Таро в прицепной вагончик, когда лейтенант Лигачева услышала вопль. Голос был слабым, звучал издалека, был едва различим в порывах ветра, но она ни секунды не сомневалась, что это был крик боли.
— Что, черт... — Она подняла взгляд как раз в тот момент, когда темноту над соседним гребнем осветила голубовато-белая вспышка.
— Петр! — крикнула Лигачева, но тут же напомнила себе, где она, кто и кем обязана командовать.
— Все за мной! — крикнула она. — Мигом! Должиков растерялся, не решаясь отпустить труп Таро, который поддерживал за ноги.
— Забудьте о нем! — крикнула Лигачева. — Погрузим позже!
Должиков повиновался и отпустил ноги Таро; замороженный труп закачался, затем медленно вывалился из вагончика на лед. Должиков догнал остальных, когда они уже миновали столб на вершине гряды.
Лигачева отдавал команды на бегу:
— Как только приблизимся к Сальникову и его напарникам, займите оборону! Постарайтесь использовать в качестве прикрытия сугробы! Без приказа не стрелять! — Последняя команда только что пришла ей в голову: чего доброго, случайно подстрелят Сальникова, Уткина или Ветрова, если те еще живы.
Она пыталась вообразить, что же могло произойти, что обнаружили трое ее людей, кто или что оставило эти громадные следы со странными царапинами впереди каждого отпечатка. От столба уходил след только одного существа, но она не слышала звуков стрельбы и не могла себе представить, что единственный сумасшедший мог разделаться с тремя солдатами настолько быстро, что те не успели ни разу выстрелить, — может быть, убийца Таро был не один? Не целая ли компания сумасшедших поджидает их наверху? Возможно, это безумное вторжение американцев или нападение террористов какой-нибудь экстремистской группировки — чеченцев, или грузин, или евреев? Мысли и зрительные картины так быстро мелькали у нее в голове, что она не успевала прочувствовать их, не могла остановиться на какой-нибудь одной как более вероятной.
И в это время с плеч Старостина слетела голова.
Лигачева замерла от страха, тупо уставившись на обезглавленного подчиненного.
Секунду назад рядовой Антон Михайлович Старостин бегом поднимался рядом с ней по склону снежного наноса. Его взгляд горел возбуждением первого сражения, но в следующее мгновение вспыхнуло голубовато-белое пламя, и голова Старостина исчезла, просто исчезла. Вспышка пронзила мягкие ткани и кости, словно их не было вовсе. Безголовое тело Старостина сделало один шаг и рухнуло в снег, окрасившийся брызгами крови. Но никакого противника не было, стрелять было некуда. Белая вспышка возникла ниоткуда.
— Где они? — крикнул Должиков.
— Стреляйте, если кого-то видите! — откликнулась Лигачева.
Снова вспыхнул белый свет, и Должикова не стало: его грудь взорвалась, одна рука исчезла, голова отлетела назад, повиснув под жутким углом, не оставлявшим сомнения, что сломана шея.
— Нам не устоять перед этим! — крикнул кто-то. Лигачева не видела, кто кричал, и не узнала голос в вое ветра и разноголосице воплей охваченного паникой дозора. Она повернулась и увидела солдата, мчавшегося к их транспортному средству.
— Мы должны убраться...
Вспышка возникла снова, но на этот раз удар не был направлен ни в одного из солдат — разряд угодил в двигатель, трактор взорвался, и его охватило пламя.
Лигачева поняла, что ей суждено умереть, что они погибнут все, но так и не знала, почему и кто в этом повинен.
А она желала бы знать, но еще больше ей хотелось прихватить кого-нибудь из них с собой. Она схватила АК-74 Должикова и сняла затвор с предохранителя — он умер, не успев сделать это сам.
Лигачева не видела врага, не могла разглядеть и своих людей, но понимала, что теперь это не имело никакого значения. Перед лицом невидимого врага в сибирской полярной ночи толку от ее людей не больше, чем от мертвых; она открыла огонь, поливая свинцом темноту, целясь в том направлении, откуда появилось голубовато-белое пламя.
Вспышка этого света взметнулась вновь как раз в тот момент, когда она поскользнулась и стала падать. Белый огонь и палящий жар обожгли ей плечо, автомат полетел в одну сторону, она — в другую.
Почва вырвалась из-под ног, и она покатилась вниз по склону снежного наноса; окружающее бешено завертелось перед глазами — снежная метель смешалась с холодом, темнотой и светом, горячими оранжевыми вспышками автоматных очередей и холодным белым выстрелом оружия врага. Наконец она больно ударилась об отполированный ветром лед, воздух с шумом вырвался из ее легких. Ее тут же с головой засыпал сорвавшийся следом за ней снег, он полностью залепил одно стекло защитных очков, через второе она почти ничего не видела.