И пришёл многоликий..., стр. 50

– Вас ждут.

Богун кивнул и, чуть сгорбившись, двинулся в сторону люка, уже совершенно уверенный в том, КТО ждет его в пассажирском салоне курьера.

Он оказался прав. Пассажир салона вскинул руку прежде, чем комендант успел припасть на левое колено:

– Отставить. Садитесь, полковник. Нам нужно многое обсудить, а времени кот наплакал.

Богун сорвал фуражку с головы, сел в указанное кресло и хрипло произнес:

– Слушаюсь, ваше величество.

6

– Великий, адмирал Мбуну просит разрешения униженно припасть к твоим стопам.

Голос за занавесью слегка дрожал. Ну еще бы, беспокоить Великого Свамбе в ТАКОЙ момент… Стоны и вопли наложницы были слышны даже в зале утренних аудиенций. Но Мбуну обладал дурным характером, ничуть не уступающим характеру самого Великого. И если для слуги попытка побеспокоить Великого в такой момент вполне могла закончиться последующим ритуальным вспарыванием живота, то отказ выполнить распоряжение адмирала, несомненно, окончился бы немедленным отсечением головы. К тому же вспарывания живота можно было избежать. Если новости, которые принес адмирал, окажутся достаточно важными. А когда адмирал появлялся во дворце лично, новости всегда оказывались важными. И все же не следовало делать этого в такой момент…

Великий Свамбе ощерился и выкрикнул ритуальную фразу:

– Куну ембено!

За занавесью судорожно всхлипнули. Сейчас слуге предстояло выйти из покоев и повторить эту фразу вслух. После чего масаи личного конвоя Великого тут же подхватят обреченного и отволокут в подвешенную в дворцовом парке клетку, в которой вызвавшему гнев Великого предстоит дожидаться, пока колдуны приготовят все необходимое к церемонии вспарывания живота. Причем жертвенник был специально расположен в десяти шагах от клетки, так что все приготовления будут проходить на глазах кандидата в жертвы. Великому Свамбе иногда даже становилось любопытно, почему никто из обреченных никогда не рискнул как-то изменить слова, или вообще промолчать и, воспользовавшись тем, что до появления Великого обычно проходит достаточно времени удрать и затеряться среди десятков тысяч челяди, проживающей во дворце, или скрыться где-нибудь в джунглях, или даже добраться до остатков поселений аборигенов, расположенных дальше на север. Но ведь ни один не рискнул. Все послушно шли на бойню. Впрочем, возможно, это любопытство Великого Свамбе было следствием того, что в свое время он глубоко окунулся в толщу западной культуры со всякими бреднями типа свободы воли и прав человека.

У «настоящего» Свамбе, вероятно, даже не могло возникнуть подобных мыслей.

Йогер Нгомо Юму Свамбе подошел к изящному сервировочному столику и собственноручно налил себе стакан мангового нектара. Он не любил чистый сок. Куда приятней, если в стакане кроме сока еще и вдоволь мякоти, которая радует язык и оставляет в желудке ощущение легкой тяжести. Он, когда-то носивший «низкую» фамилию Никатка, шел к своему сегодняшнему положению абсолютного властелина клана много лет. Когда Совет клана признал его наследником Нгомо Юму Сесе Свамбе и новым Великим, его положение в клане еще долгое время оставалось шатким. Несмотря на твердую поддержку масаев, остальные Великие роды признали его, скорее предполагая не подчиняться новому Великому, а подмять его под себя. Но он быстро расставил все по местам, устроив кровавую бойню прямо после ритуала священных. Это могло бы выйти ему боком, но в тот момент Свамбе были растерзаны и изгнаны из своего родового гнезда, а те, кто пришел на смену убитым, не обладали ни достаточным авторитетом, ни особым желанием выступать против нового Великого. В конце концов, именно он расчистил им дорогу к власти. Но все эти годы они пытались совершить то, что задумывали сделать еще их отцы. И только теперь, после стольких лет и стольких усилий. Великий мог подобно древнему белому королю сказать себе: «Свамбе – это я». Хотя даже сейчас для этого приходилось регулярно пускать кровь.

Когда Великий Свамбе появился в зале утренних аудиенций, все присутствующие там испуганно рухнули ниц. Великий окинул их суровым взглядом, автоматически отмечая, насколько униженно выгнута спина и вздернут зад у того или иного придворного, а затем выбрал самый вызывающий зад и, подойдя поближе, сильно замахнулся и врезал по этому заду ногой, обутой в сандалию из искусной имитации крокодиловой кожи. Сам удар, впрочем, был довольно мягким.

– Пошли, адмирал.

Мбуну мгновенно вскочил. Но Великий не стал дожидаться ритуального выкрика, выражавшего восторг, охватывающий любого Свамбе при созерцании Великого, а двинулся напрямик через зал, к дверям своего кабинета, предоставив придворным уникальную возможность получить благословение его божественной ногой, в случае если чья-то задница не слишком расторопно убиралась с траектории его движения.

Когда адмирал проскользнул внутрь кабинета вслед за повелителем и аккуратно прикрыл тяжелую двустворчатую дверь, Великий Свамбе, уже успевший опустить свое божественное тело в роскошное кресло, больше напоминающее трон, расхохотался во весь голос:

– Нет, это же надо, ты видел их задницы? Адмирал криво усмехнулся и ответил тоном, который никак не вязался с той униженной позой, которую он принимал всего лишь минуту назад в зале утренних аудиенций.

– Нет, не видел. Как ты помнишь, я в этот момент как раз демонстрировал тебе свою собственную задницу.

Затем он спокойно-небрежным шагом подошел к стене, где (а это было известно крайне ограниченному кругу людей) у Великого был устроен тайный бар: в нем хранились великолепные аналоги тех крепких напитков, к которым Великий Свамбе пристрастился во время обучения в Симаронском университете. Адмирал привычным жестом снял со стены огромную, в рост человека, маску Банме-нгумо, искусно вырезанную из корня исполинского эбенового дерева, отодвинул леопардовую шкуру, растянутую на стене в качестве фона для изображения столь могущественного духа, и замер, размышляя над тем, что же выбрать. Это было нелегкой задачей. Наконец он остановился на бутылке с этикеткой белого цвета – двуглавый орел сверху и крупная красная надпись «Смирновъ» по центру. Выудив бутылку, он повернулся, ощупал взглядом все горизонтальные поверхности, видимо разыскивая стакан, а затем скривился и, резким движением пальцев скрутив винтовую крышку, поднес бутылку ко рту и запрокинул голову. Великий нахмурился, но тут же растянул губы в примирительной улыбке.

– Ладно, не дуйся, сам понимаешь, что у Великого и Свирепого Свамбе не может быть никаких исключений. Иначе конец образу Великого и Свирепого. А без этого Свамбе в руках не удержать. И так приходится еженедельно казнить по сотне этих упрямых ослов.

Мбуну оторвался от бутылки, с хрипом вдохнул, облизнул губы, бросил в рот горсть крупных зерен острого кочаа, а затем согласно кивнул:

– Это так, но я не знаю, как долго подобные меры будут приносить результаты.

Великий Свамбе моментально стер улыбку с лица и встревоженно уставился на своего самого верного слугу:

– То есть? Что ты хочешь этим сказать?! Мбуну поставил бутылку на место, опустил шкуру, повернулся всем телом в сторону Великого и криво ухмыльнулся, обнажив сточенные на конус, как у всех масаев, зубы:

– Я послал к тебе слугу совсем не для того, чтобы сломать тебе кайф. Великий. – Сейчас в его устах этот титул звучал скорее как дворовая кличка. – Сегодня ночью два патрульных корвета снялись с орбиты и, прежде чем мы успели их перехватить, набрали ускорение и исчезли в направлении западной трети Келлингова меридиана.

Великий Свамбе качнулся как от удара и сжал кулаки так, что адмиралу показалось, будто стиснутые пальцы принадлежат не Великому Свамбе, а какому-то белокожему. Это не предвещало ничего хорошего.

– Догнать!.. – Голос Великого осекся, и минуту из его глотки вырывались только хриплые клокочущие звуки, но Великий Свамбе справился с собой и вновь заревел: – Всей команде вспороть животы и набить голодными крысами, капитанам и всем офицерам вырвать…