Вратарь, стр. 5

Он навсегда запомнился мне. В душе я решил, что буду копировать его игру, буду стараться вести мяч так, как это делал москвич. Конечно, я не подозревал, как трудно этому научиться. С трибуны все казалось легким. Думалось, стоит только захотеть, и через некоторое время я буду играть вот так же – легко, красиво, остроумно, словно шутя переигрывая противника.

После отъезда москвичей мы еще долго-долго вспоминали их выступление, обсуждали каждого игрока в отдельности. А когда начались уже официальные матчи на первенство Куйбышева, мы сравнивали своих футболистов с московскими и делали для себя выводы: вот так можно играть, а вот так не стоит.

Наступил сорок пятый год. Куйбышевская команда была включена в розыгрыш первенства страны по второй группе. Это казалось столь великим событием, что теперь других разговоров, кроме футбола, у нас не было. Мы яростно спорили, прикидывая составы команды, мы чуть не дрались за своих любимцев, если кто-то возражал против них. Со стороны могло показаться, что речь идет о нас самих и что мы так ревностно оспариваем право на личное участие в первенстве Советского Союза. Мы жили предстоящим чемпионатом, рисовали таблицы, жадно вычитывали скупые строки в местной газете, посвященные подготовке куйбышевцев к предстоящему спортивному сезону.

Это были дни и месяцы большого душевного подъема. Длительная война, весь ужас которой мы, мальчики, только теперь по-настоящему начинали понимать, явно шла на убыль. Советские войска добивали врага уже на его земле. Мы понимали, что до полной победы остается совсем мало времени. Весна в воздухе, весна в сердце! Удивительное, незабываемое время! И к этим общим радостям прибавлялись еще наши личные. Все ликовало в душе. Я чувствовал, что таким же настроением жили все, кто окружал меня.

Приближалось начало первенства. Куйбышевцы провели две тренировочные игры с горьковской командой «Торпедо». На воротах гостей стоял Победушкин, а наши защищал Саша Головкин. Как-то сразу на этих матчах я понял, что каждый вратарь играет по-своему, что я ошибался, думая, будто все они одинаково падают, прыгают и ловят мячи.

Вратарь торпедовцев заметно отличался смелостью. Он, не раздумывая, кидался каждый раз в ноги нападающим, едва замечал, что над воротами нависла угроза. Делал он это с каким-то лихим безразличием к тому, что его могут в сутолоке задеть. Победушкин был не очень высок и не очень худ. И это противоречило моим представлениям о вратарях, выработанным логикой. Мне казалось, что настоящий вратарь должен быть очень худым и легким. Горьковчанин был иным, и поначалу мне это не понравилось. Но когда я увидел его смелые броски в ноги, когда сообразил, что он ликвидирует опасность еще до того, как она может обернуться голом, мое отношение к нему изменилось. Я стал восхищаться им вслух.

Головкин же продемонстрировал нечто иное. У него ловля мяча была куда надежнее, чем у Победушкина. Головкин умел так принять мяч, что тот, словно привязанный, мгновенно замирал в вытянутых руках вратаря и тут же исчезал в его объятиях.

Хотелось повторить эти движения. Я закрыл глаза и постарался их запомнить. Уж больно красиво все получалось у Головкина.

Я не знал, что совсем скоро именно это движение, позаимствованное у вратаря куйбышевцев, окончательно определит мое футбольное амплуа и что с тех пор футбольные ворота навсегда станут моим постоянным местом на зеленом поле стадиона. Случилось это так.

Мы должны были сыграть товарищеский матч с командой одной из школ. В тот день полил теплый дождь. Поле напоминало озеро с островками грязи в середине. Наши противники, очевидно, испугались неблагоприятной погоды и на игру не явились. Кое-как освободив поле от воды с помощью дворницких метелок, мы решили разделиться на две команды и все же поиграть.

Вратарь - _031.jpg

Бегать по грязному и вязкому газону было трудно. Через несколько минут мы были уже так потны, что наши рубашки потемнели.

– Устал, – сказал я товарищам, – не хочу играть.

– Можешь отдохнуть в воротах, – посоветовали мне, и я охотно послушался.

Заняв место вратаря, я приступил к своим обязанностям. Упал несколько раз прямо в лужу и почувствовал облегчение: вода приятно освежала. На грязь я не обращал внимания, потому что уже измазался, как паровозный кочегар.

Но вот ударили в угол. Я ринулся за мячом, интуитивно падая на ходу. Толчок был таким сильным, что я, поймав мяч, проехал юзом по грязи не менее метра. В этот момент внезапно почувствовал, что мяч выскальзывает из моих рук. Резко и точно я притянул его к груди и так замер на земле.

Я лежал, потрясенный догадкой. Ведь именно так притягивал к себе мяч наш вратарь Саша Головкин. Неужели мне открылось вратарское искусство? Неужели?!

Я не мог опомниться от радости, сознавая, что со мной случилось нечто важное. Вероятно, так чувствует себя человек, который долго и беспомощно барахтался в реке и вдруг, в один прекрасный день, подсознательно уловив правильный ритм движений, начинает плыть, дивясь тому, как сразу вода стала покорной и податливой.

Вскочив на ноги, я ошалело посмотрел на своих товарищей, уходивших от ворот. Нет, они ничего не заметили, ничего не поняли. Но это не умалило моей радости. Ведь впервые я сделал то, что делают настоящие вратари, и сделал это правильно, по всем законам их искусства.

Так решилась моя футбольная судьба. Я понял, что уже никому в команде не уступлю ворота. Впрочем, на них никто и не претендовал.

В День Победы, когда все мы смеялись и одновременно плакали, обнимали родных и встречных, целовали совсем незнакомых людей, отец вдруг объявил:

– А у меня тоже новость – мы уезжаем в Одессу.

Однако остаток весны и все лето я провел со своими куйбышевскими товарищами. Мы продолжали тренироваться и посещали все календарные матчи. Особенно приглядывался я к команде одесситов, которые приехали к нам на Волгу. Ведь это мои будущие земляки. Мне понравился их защитник Николай Хижняков – приземистый, плечистый, необыкновенно резкий и быстрый. Чувствовалось, что он уже в летах и, очевидно, скоро сойдет с поля. Возможно, именно поэтому подкупала его большая полезная работа для команды, его неутомимость.

Переживал я и за одесского вратаря Виктора Близинского. Он пропустил пять голов, причем ни один не был забит по его вине. Жалко становится парня, когда трибуны освистывают его, а он нисколько не виноват в таком плачевном исходе матча.

Вообще я в последнее время привык постоянно наблюдать за вратарями. Хотелось запомнить все лучшее в их игре, осмыслить и, если удастся, повторить самому. Но я покамест не знал, что именно следует считать действительно хорошим и что – только эффектным. Ведь это легко спутать. Пройдет еще несколько лет, прежде чем я научусь снимать с увиденных образцов фальшивую позолоту и подмечать действительно настоящее.

У ЧЕРНОГО МОРЯ

В декабре 1945 года я впервые увидел Одессу – город у Черного моря, город-герой. Мы поселились на Пироговской улице, в районе трех стадионов – «Спартака», «Динамо» и университетского. Рядом было Куликово поле, справа проходила Аркадийская дорога, одолев которую, можно было за несколько минут спуститься к морю.

Одесса, о которой я столько слышал, вначале произвела удручающее впечатление. Город был разрушен. Окостеневшие скелеты многих домов смотрели на редких прохожих разбитыми окнами.

Но постепенно я стал свыкаться. После уроков, забывая поесть, долгими часами бродил по Одессе, медленно, но охотно привыкая к ее подвижным шумным жителям, к ее пестрой речи, к ее морю и памятникам старины. Я бродил и вдоль берега, отыскивая проходы к катакомбам, часто заходил в порт, где ржавели в холодной воде старые забытые суда. Несколько раз пешком доходил до конца Фонтанской дороги и наблюдал, как там готовят к весне тяжелые ялы.

Море влекло к себе неудержимо. Даже тогда, в тяжелое время, белесое и угрюмое, оно казалось прекрасным, полным бесчисленных тайн. Нацеленное на него старинное орудие, установленное возле памятника Пушкину, напоминало об опасностях, которым не раз подвергался портовый город.