Храм фараона, стр. 2

«И я благодарю тебя за это, мой царь и бог. Я хотела бы, чтобы ты пришел ко мне, соединился с Озирисом и наслаждался бы вместе со мной в кругу богов и в вечной юности днями в Закатной стране».

Нефертари протянула к нему свои тонкие руки, и Рамзес сразу же узнал браслет со скарабеем из ляписа, свой подарок в честь рождения первого сына. Его самый первый подарок — золотой знак Анк, символ вечной жизни, — она носила вокруг шеи. Его охватила невыносимая тоска. Что значат для него, древнего старика, трон, власть, гарем, ежедневные все более утомительные заботы? Сияющий Гор превратился в согбенного старца, полуслепого, лысого, беззубого. Слуги должны были поддерживать его, когда он шел к столу. Слуги должны были мыть его, потому что он стал бессильным.

Снова стать молодым! Наслаждаться жизнью рядом с Нефертари! Она ободряюще улыбнулась ему и кивнула. Из тумана выступил Анубис. Нефертари взяла его руку и подвела бога с шакальей головой к постели царя. Она наклонилась к фараону, поцеловала его в губы, в то время как Анубис нежно вынул сердце царя из груди. Тут фараон понял, что он смертен, и обрадовался этому.

1

Достойный Абидос гудел, как гнездо ос. Обычно в жаркое обеденное время город вымирал. Каждая собака заползала в тенистый уголок, и даже самый безжалостный хозяин не посылал своих рабов за ворота.

Но сегодня, казалось, жаркое дыхание могущественного Ра никому не мешало. Люди толпились на улицах, маленькие и большие ладьи теснились внизу, в гавани. Все они были готовы уступить место тому, кого ожидали в самое ближайшее время.

Тучный правитель города сидел в покоях своей резиденции. Пот струился из-под его растрепанного парика, и каждые несколько минут к нему подбегал маленький голый раб и вытирал лицо господина. Когда он подбежал в одиннадцатый раз, мощная оплеуха отбросила его в конец комнаты.

— Я больше не выдержу! — заревел толстый Рамозе. — Все от меня чего-то хотят. Никто не делает того, что я говорю, а добрый бог, да подарит ему Амон миллионы праздников Зед, находится в полутора днях езды от нас. Ничего не подготовлено, ничего не делается. Я приму яд и отправлюсь, как Озирис, к своим праотцам!

Снова пот заструился по его полному лицу, и маленький раб, разрывавшийся между обязанностью промокнуть лоб своего господина и страхом перед следующей оплеухой, боязливо приблизился и поднял руку с платком, который Рамозе нетерпеливо вырвал из его руки. Правитель города, сопя, стащил промокший парик с головы и вытер коротко остриженные, мокрые от пота волосы, затем кивнул писцу:

— Наш разум сейчас ничего не должно смущать. Давай еще раз проверим список того, что надо сделать.

Писец покорно кивнул и положил свиток папируса на стол. Оба сановника склонили над ним головы и еще раз обсудили каждый отдельный пункт.

Достаточно ли запасов вина, масла, зерна, фруктов и мяса? Доставили ли из запасников храма особо ценный фимиам? Позаботились ли жрецы о том, чтобы обильно украсить цветами храм Озириса? Вымыли ли ленивые и бесполезные рабы свои вонючие тела, дабы не оскорблять неприятным запахом обоняние великого властелина?

Нужно было столь многое обдумать и обсудить, что правитель города и его писец в этот день еще много часов просидят друг с другом.

Роскошная фараонова ладья для плавания по Нилу, сопровождаемая ладьями жрецов и чиновников, несколько часов назад покинула Мемфис и двигалась теперь, подгоняемая постоянным северным ветром, вверх по Нилу.

Царь страны Кеми, сын Солнца, Благой Бог и властитель Обеих стран, Мен-Маат-Ра-Сети, друг и поверенный богов, удалился в свои личные покои. Он снял с себя венец и тяжелое оплечье. Он сделал это сам, потому что не хотел сейчас видеть никаких слуг вокруг себя. В последнее время ему становилось все труднее сидеть на троне неподвижно, как статуя бога, в облаке фимиама, облаченным во все царские регалии, как того требовалось, когда царский флот проплывал мимо больших населенных пунктов. На палубе фараоновой ладьи был воздвигнут на возвышении сияющий золотом трон, и на нем фараон должен был восседать в полной неподвижности до тех пор, пока город Мемфис не скрылся из вида.

Сети чувствовал приближающуюся старость, но он еще был полон жизненных сил, однако иногда тосковал о Вечном жилище, которое было давно приготовлено для него в пустынной Западной долине. Было так заманчиво думать об этом: ты сидишь в кругу богов, как равный среди равных, оправданный Озирисом, и наслаждаешься вечной, прекрасной, не знающей боли жизнью, лишенной всяких забот и обязанностей.

Фараон вздохнул и выпрямился. У него, по крайней мере, имеется деятельный наследный принц, единственный оставшийся в живых сын от главной царской супруги Туи. Он здоров, силен и умен, и Пта во сне дал понять фараону, что он может возлагать надежды на этого наследника. С тех пор этот сын сопровождал царя во всех его поездках, народ должен был видеть и узнавать его.

Рамзес был надеждой страны Кеми. Он был на него так похож, как только сын может быть похож на отца. Крупный изогнутый нос, круглое лицо, большие выразительные глаза, волевой подбородок — Рамзес унаследовал все это от отца. Если в его облике и было что грубоватое, то молодому человеку оно очень шло — наследство матери. К тому же принц вырос великаном, он уже сейчас почти на голову превосходил ростом всех. Он овладел самыми важными знаками письма, его приказы кратки и обдуманны. Его собственная маленькая придворная свита обожает его. Его рабыни молятся на него. Коварство и произвол, казалось, ему чужды. Мальчик, как ясная вода.

Так думал фараон Сети о своем сыне и, как все отцы, очень гордился им. Мысли пробудили в нем желание увидеть Рамзеса. Еще звенел золотой колокольчик, когда бамбуковая дверь отворилась и в ней показалась склоненная курчавая головка маленькой нубийки. Фараон получил эту рабыню вместе с данью от одного из темнокожих князей. Она была очень искусной и владела различными приемами поглаживания, щипков и надавливаний, уменьшающих напряжение мускулов его тела, поэтому фараон взял ее с собой в путешествие. Несколько дней назад маленькой нахальной кошке удалось получить доказательство божественной силы фараона в своем лоне, и Сети, который уже давно не наслаждался женскими телами, выказал себя очень милостивым. Он произнес несколько хвалебных слов и велел передать ей золотое ожерелье.

Сейчас маленькая нубийка хотела снова завоевать его милость и постоянно крутилась перед дверью господина. Стража разрешала ей это, потому что царь терпел подобное поведение и часто нуждался в ее приносящих исцеление руках.

Фараон раскусил эту хитрость и улыбнулся:

— Я по-прежнему милостив к тебе, моя черная принцесса, но сейчас я хотел бы насладиться обществом сына. Приведи его.

«Действительно ли этот усталый старик бог? — пронеслось в голове черной рабыни, и в наказание она сильно ударила себя по обеим щекам. — Кем бы он ни был, помолчи! Его воля определяет судьбу страны Кеми, а также стран-данников. Кто так могуч, стоит высоко-высоко над людьми, как боги».

На Рамзесе был узкий кожаный передник, и в руках он еще держал лук, с которым охотился на водоплавающих птиц.

— Да подарит Сет тебе прекрасный день, царь, мой дорогой отец.

Фараон покачал головой, но ответил почтительно.

— Благословение Сета священно, но каждый прожитый по его воле день приближает меня к тому роковому часу, когда меня будут приветствовать, как Озириса. Мое тело постепенно становится мне в тягость, оно тоскует о вечной жизни в Закатной стране.

Рамзес отрицательно покачал головой.

— Ты еще нужен стране, царь. Что будет делать на троне Обеих стран юноша, который едва пережил пятнадцать разливов Нила? То-то будут потирать руки жрецы Амона-Ра в Фивах. Озирис-Харемхеб не был прощен за то, что перенес резиденцию обратно в Мемфис. Им нужен царь, которым можно руководить по своему усмотрению, — слабый или очень молодой.

Сети широко улыбнулся: