Флаги на башнях, стр. 82
Колонисты смотрели на Левитина с недоуменным осуждением: не жалко ключей — не пожалел человек самого себя! Игорь Чернявин крепко сдвинул брови, сдвинула брови и четвертая бригада. Воленко, опершись локтем на колено, пощипывал губу. Захаров опустил глаза на обложку книги, которую держал в руке. На Захарова бросали колонисты выжидательные взгляды, но так ничего и не дождались.
Когда колонисты разошлись спать, Захаров сидел у себя и думал, подперев голову рукой. Володя Бегунок проиграл сигнал «спать», просунул голову в дверь и сказал печально:
— Спокойной ночи, Алексей Степанович.
— Подожди, Володя… Знаешь что? Позви ко мне сейчас Левитина, но… понимаешь, так позови, чтобы никто не знал, что он идет ко мне.
И сейчас Володя не мотнул небрежно рукой, как это он всегда делал, а вытянулся, салюьнул точно, как будто в строю:
— Есть, чтобы никто не знал!
Левитин пришел с красными глазами, покорно остановился перед столом.
Володя спросил:
— Мне уйти?
— Нет… Я прошу тебя остаться, Володя.
Володя плотно закрыл дверь и сел на диван. Захаров улыбнулся Левитину:
— Слушай, Всеволод! Ключей ты не брал и вообще никогда ничего и нигде не украл. Это я хорошо знаю. Я тебя очень уважаю, очень уважаю, и у меня к тебе просьба. Тебя обвинили, это очень печально, но… вот увидишь, это потом откроется, а сейчас, что ж… потерпим. Это даже к лучшему, понимаешь?
У Левитина в глазах сверкнуло что-то, похожее на радость, но он так настрадался за сегодняшний вечер, что слезы не держались в его глазах. Они покатились тихонько, глаза смотрели на Захарова с благодарной надеждой:
— Понимаю, Алексей Степанович! Спасибо вам… только… все меня вором будут считать…
— Вот и пускай считают! Пускай считают!И ты никому не говори, ни одному человеку не говори, о чем я тебе сказал. Полный секрет. Я знаю, ты знаешь и Володька. Володька, если ты кому-нибудь ляпнешь, я из тебя котлет наделаю!
На эту угрозу Володя ответил только блеском зубов. Левитин вытер слезы, улыбнулся, салютнул и ушел. Володя собрался еще раз сказать: «Спокойной ночи!» — но неслышно открылась дверь и взлохмаченная голова Руслана Горохова прохрипела:
— Алексей Степанович, можно?
— Заходи.
Руслан был в ночной рубашке и сразуб замахнулся кулаком. Кажется, он хотел что-то сказать при этом движени, но ничего не сказал, кулак прошелся по воздуху. Он снова взмахнул, и опять ничего не вышло. Тогда он обратил прыщеватое суровое лицо к дивану:
— Пусть Володька смоется.
— Ничего… Володька свой человек.
И теперь поднятый кулак уже не напрасно прошелся сверху вниз:
— Вы понимаете, Алексей Степанович? Это… липа!
Володька громко захохотал на диване. Захаров откинулся назад, тоже смеялся, глядя на удивленного Руслана, потом протянул ему руку:
— Руку, товарищ!
Руслан схватил захаровскую руку шершавыми лапищами и широко оскалил зубы. Захаров поднял палец другой руки:
— Только, Руслан, молчок!
— Понимаю: молчать!
— Секрет!
— Секрет!
— Никому!
— А… Володька? Он… такой народ…
— Володька? Ты его еще не знаешь. Володька — это могила!
Могила на диване задрала от восторга ноги. Руслан еще раз взмахнул кулаком и сказал:
— Спокойной ночи, Алексей Степанович! Липа, понимаете, липа!
11. РАЗГРОМ
Приняв дежурство по колонии в десять часов вечера, бригадир первой Воленко сменил часовых в лагере и в вестибюле, проверил сторожей на производственном дворе и у кладовых, прошел по палаткам для порядка и еще раз заглянул в главное здание, чтобы просмотреть меню на завтрашний день. В вестибюле он мельком взглянул на стенные круглые часы и удивился. Они показывали пять минут одиннадцатого.
— В чем дело? — спросил он дневального.
— Остановились. Уже приходил Петров 2-й и лазил туда, сказал — завтра утром исправит.
— А почему не сегодня?
— Он взял запаять что-то…
— А как же завтра с подьемом?
— Не знаю.
Воленко задумался, потом отправился в палатку к Захарову:
— Алексей Степанович, у нас беда — часы испортились.
— Возьми мои.
Захаров протянул карманные часы.
— Ой, серебрянные!
— Подумаешь, драгоценность какая — серебро!
— А как же: серебро! Спасибо!
Утро встретило колонистов на удивление свежим солнечным сиянием. Колонисты щурились на солнце и нарочно дышали широко открытыми ртами, а потом все разьяснилось: часы испортились, и Воленко наудачу поднял колонию на полчаса раньше. Воленко был очень расстроен, на поверке приветствовал бригады с каким-то даже усилием. нестеренко ему сказал:
— Ну что такое: на полчаса раньше. Это для здоровья совсем не вредно.
Но Воленко не улыбнулся на шутку. После сигнала на завтрак, когда колонисты, оживленные и задорные, пробегали в столовую, он стоял на крыльце и кого-то поджидал, рассматривая входящих взглядом. Зырянскуий пришел из лагеря одним из последних. Воленко кивнул в сторону: — Алеша, на минутку.
Они отошли в цветник.
— Что такое?
— Часы… пропали… Алексея, серебрянные.
— У Алексея?
— Он мне на ночь дал… наши стали.
— Украдены? Ну?!
— Нет нигде.
— Из кармана?
— Под подушкой были…
— А ты… все в столовой? Сейчас же обыск! Идем!
В кабинете Воленко подошел к столу, Зырянский остался у дверей.
— Алексей Степанович! У меня взяли ваши часы.
— Кто взял? Зачем?
Воленко с трудом выдавил из себя отвратительное слово:
— Украли.
Захаров нахмурил брови, помолчал, сел боком:
— Пошутил кто-нибудь?
— Да нет, какие шутки? Надо обыскать.
В кабинет вошли Зорин и Рыжиков. Рыжиков с разгону начал весело.
— Алексей Степанович, Зорин партию столов в город… Я обратно привезу медь.
Зырянский с досадой остановил его:
— Да брось ты с медью! Никто никуда не поедет.
— Почему?
Захаров встал за столом:
— Часы того не стоят. Нельзя обыск. Кого обыскивать?
Воленко ответил.
— Всех!
— Чепуха. Этого нельзя делать.
— Надо! Алексей Степанович!
Рыжиков испуганно огляделся:
— А что? Опять кража?
— У меня… часы Алексея Степановича…
Захаров повернулся к окну, задумчиво посмотрел на цветники:
— Если украдены, никто в кармане держать не будет. Зачем всех обижать?
Зорин шагнул вперед, гневно ударил взглядом в заведующего:
— Ничего! Все перевернуть нужно! Всю колонию! Надоело!
— Обыскивать глупо. Бросьте!
Рыжиков закричал, встряхивая лохмами:
— Как это глупо? А часы?
— Часы пустяшные… Пропали, что ж…
Рыжиков с гневом оглянулся на товарищей:
— Как это глупо? Как это так пропало? Э, нет, значит, он себе бери и продавай, а потом опять будут говорить, что Рыжиков взял, чуть что — сейчас же Рыжиков? До каких пор я буду терпеть?
Зырянский неслышно открыл дверь кабинета и вышел. асовым сегодня стоял Игорь Чернявин. Зырянский приказал:
— Чернявин, стань на дверях столовой, никого не выпускать?
— Почему?
— Это другое дело — почему. Я тебе говорю.
— Ты не дежурный.
— Э, черт!
Он быстро направился к кабинету, ему навстречу вышел Воленко.
— Прикажи ему стать здесь!
— Я не хочу дежурить!
— Не валяй дурака!
— Я не буду дежурить!
— Идем к Алексею!
Воленко снова остановился перед столом Захарова, над белым воротником парадного костюма его побледневшее лицо казалось сейчас синеватым, волосы были в беспорядке, строгие, тонкие губы шевелились без слов. Наконец он произнес глухо:
— Кому сдать дежурство, Алексей Степанович?
— Слушай, Воленко…
— Не могу! Алексей Степанович, не могу!
Захаров присмотрелся к нему, потер рукой колено:
— Хорошо! Сдай Зырянскому!
Воленко отстегнул повязку, и, против всяких правил и обычаев колонии, она закраснела на грязном рукаве Алешиной спецовки. Но, по обычаю, Захаров поднялся за столом и поправил пояс. Воленко вытянулся перед заведующим и поднял руку: