Сани-самоходы, стр. 10
До стада оставалось совсем немного, как вдруг он заметил, что навстречу ему с рёвом идёт бык. «Что это с ним?» — удивлённо подумал Петька и остановился. Идти вперёд — опасно. Быка не обрадуешь ни новой рубашкой, ни праздником. Петька оглянулся на деревню. До деревни не добежать… А бык ревел и шёл всё быстрее. «Ему-то что, у него четыре ноги. Одна запутается в траве, он на трёх устоит, не упадёт, а тут лишь две ножонки, об каждую травинку запнуться можно, а он догонит и закатает…» — размышлял Петька.
Недалеко, за оврагом, росли кусты и дубочки. Если взобраться на дубок, бык не достанет. И Петька повернул на всякий случай к оврагу. «И чего мчится? — недовольно думал он. — Праздник, а бегай от всех!» Петька шёл сначала не спеша, всё ещё не веря, что бык бежит за ним. Но когда он оглянулся, то увидел, что тот разогнался уже во всю силу. Медлить было нельзя. Надеяться, что бык свернёт или кто-то защитит, — лишнее. «Надо смазывать пятки, пока не поздно!»
И замелькали перед Петькой ромашки да кашки! Землю как будто прикатали — ни бороздки, ни кочки, ветер подул в лицо, словно Петька нёсся на мотоцикле.
Бык не отставал. Уже слышался топот и сопение. Казалось, совсем близко его рога…
Где деревня, где дорога, есть ли кто в поле — Петька уже ничего не видел. День был солнечный, но казалось, что небо заволокло тучами, солнце почернело. Теперь Петька ни о чём не думал, некогда было, лишь боялся, что не добежит до оврага, не успеет к дубкам.
Много ли, мало ли пробежал Петька, про это никто, и он сам, сказать не мог. Из-под ног вдруг исчезла земля, он полетел, не ведая куда, кувыркаясь по сыпучему глинистому склону. Наконец за что-то зацепился и остановился. Высоко-высоко над ним было голубое, праздничное небо. По склону оврага, куда скатился Петька, сыпалась потревоженная глина.
На вершине склона что-то краснело. Петька ощупал себя и понял, что от его кумачовой рубахи уцелели только рукава. Он встал, не зная, то ли считать синяки с царапинами, то ли любоваться своим богатырским одеянием, то ли карабкаться за клоком рубахи.
Грозный бычий рёв заставил Петьку нырнуть под навес оврага. Бык ходил где-то наверху, зло ревел — видно, злился, что не догнал дразнителя в красной рубахе.
Вдруг Петька услышал, что наверху захлопали кнутами, донёсся стук телеги. Петька догадался: это подоспели пастухи и подъезжает дядя Прохор.
«Ну, брухачий, держись, — подумал Петька. — Дядя Прохор быстро тебя на вола переделает. Будешь знать, как за мной гоняться».
— Где же мальчишка-то? — послышался голос дяди Прохора. — Может, его не было?
— Как не было? Своими глазами видал!
Дядя Прохор разговаривал с пастухом. Петька представил себе, как они будут смеяться, если найдут его, и решил не показываться. Притаился под большим навесом из корней, которые переплелись как паутина и могли спрятать кого угодно.
— Прохор Фёдорыч, вот тут он кувыркался, — сказал пастух. — Вон пропахана глина.
Пастух стоял прямо над Петькой. Дядя Прохор тоже подъехал к этому месту.
— Вижу, тут падал. А куда подевался-то? Не провалился же он сквозь землю.
— А кто знает, Прохор Фёдорыч. Может, там яма внизу.
— Нет там никаких ям. Я недавно исходил весь овраг, — ответил дядя Прохор.
Петька чуть было не спросил, а зачем он тут ходил, но вовремя сдержался.
— А кто бы это мог быть в красной рубахе-то? — сказал пастух. — У нас в деревне никто не додумается!
— Мог объявиться чудак, надеть красную рубаху быков дразнить, — сказал дядя Прохор. — Тоже мне, тореадор из города Мадрида!
— А я думаю, Прохор Фёдорыч, никого не было. Лиса это, наверное, мельтешнула, — сказал пастух.
— Лиса рыжая.
— Могла показаться красной. Сместилось зрение, вот и показалось.
— Сместилось так сместилось, — ответил дядя Прохор и поехал прочь.
Отъехал и пастух. Петька выбрался из-под земляного навеса. Над ним пролетела ворона, каркнула. Петька посмотрел на пропаханные им борозды, произнёс:
— Ну и ну! Вот это День защиты детей…
У него вдруг заныло плечо. Он подёргал руку. Вроде всё нормально. А мог бы сломать и руку и ногу. Петька представил, как он, раненный, добирается до дома, ползёт по траве, по ржи, но не плачет, а только тихо стонет.
В этот момент с другого обрыва в овраг метнулся серый зверёк, не удержался на сыпучей глине и колесом скатился вниз к Петьке, а над обрывом появилась лиса и стала смотреть туда, где сидел, прижавшись к земляному комочку, зайчонок. Лиса хотела кинуться в овраг и схватить зайчонка, но Петька встал и крикнул во весь голос:
— Э-эй, кума, я тут!
Лиса подпрыгнула, перевернулась в воздухе и исчезла. Зайчонок поднялся на задние лапки, повертел головкой и пустился прочь из оврага.
— Ну, чудеса! — сказал Петька. — Бык на меня, лиса на зайчонка. Спасайся от всех, как можешь. Хорошо, что ещё овраг, а то бы нам несдобровать.
Он выбрался из оврага на луг, снял рукава, завернул всё и спрятал в ивовом кусте, чтобы не дразнить быков и гусей, и направился луговой дорогой к деревне.
Солнце светило ярко и сильно грело землю с травами и цветами. По цветам летали пчёлы и шмели. В леске куковали кукушки. Было так хорошо и празднично, что Петька забыл все неприятности, разошёлся и стал напевать:
Представление
Деревня Маленки всем хороша: пруд в ней есть, школа стоит, у сада, и хотя в ней учатся до пятого класса, но она своя, старый учитель приходит из другой деревни учить, из Прилук, а Светлана Андреевна приехала в Маленки и здесь живёт. Сад такой, что яблок в нём набирают целые горы. Лес свой тоже, шумит и зимой и летом, если ветер дует; а грибов в нём растёт, ягод, орехов — не переносить, а ещё груши дикие растут и яблони. И желудей тьма-тьмущая на дубах. Клуба только нет, в кино надо ходить в Прилуки.
Но Светлана Андреевна приехала — и клуб в Маленках нашёлся: изба пустая стояла, в ней и открыли клуб, потому что без клуба плохо. У Светланы Андреевны брат в городе жил, кино сам снимал и показывал, он свой аппарат привёз, и стали в Маленках своё кино показывать. А что было действительно плохо — артисты в Маленки не хотели приезжать. В Прилуках давали представления, а на Маленки рукой махнули, не приезжали.
Светлана Андреевна решила своих артистов вырастить и объявила всем: кто хочет выступать на сцене, должен записаться в кружок самодеятельности.
Петька тут как тут — первым явился. И сам пошёл по дворам созывать всех в кружок. Все почти и согласны были помочь в хорошем деле, но Светлана Андреевна выбрала самых талантливых.
Пьесу она добыла такую, где героями были бабка злая с добрым дедом, два петуха-драчуна, братец с сестрицей и красное солнышко.
Петька помогал, как мог. Он взялся играть деда и даже готов был за бабку выступить (голос менять он умел), но старухой назначили Аню Петрову. И начались репетиции. Петька всё время задевал Аню, толкал и передразнивал. Поёт «бабка» — Аня Петрова: «Догорай, гори, моя лучинушка, догорю с тобой и я», а Петька подпевает ей на свой лад: «Догорай, гори, твоя лучинушка, догоришь с тобой и ты».
Светлана Андреевна билась с Петькой, билась, а потом покусала от расстройства карандаш и решила, что так даже смешнее будет. Переписала на Петькин лад песню, согласилась, что хоть и подружились дед с бабкой (это когда от лисы досталось и бабкиному петуху и дедову), но догорать вместе с лучиной им рано, не до конца проняла их дружба, чтобы на жертвы друг из-за друга идти.