Эволюция человека. Книга 1. Обезьяны, кости и гены, стр. 73
Еще одна эволюционная концепция, помогающая понять природу чувства прекрасного, — это идея «сенсорного смещения», или «сенсорного драйва». В ходе эволюции отбор подстраивает сенсорное восприятие животных под нужды выживания. Органы чувств и отделы мозга, занятые анализом поступающих от этих органов сигналов, настраиваются так, чтобы быстрее выделять информацию, значимую для выживания и размножения. Сенсорное восприятие не может быть абсолютно объективным и неизбирательным: это было бы крайне неэффективно и расточительно.
Любое животное реагирует на одни стимулы острее, чем на другие. «Энергичность реакции» основана на мотивации, а мотивация у животных неотделима от эмоций. Если мы хотим манипулировать эмоциями какого-нибудь животного (например, человека), следует предъявлять ему такие стимулы, на которые его мозг в ходе эволюции приспособился реагировать наиболее бурно. Этим «пользуются», например, некоторые рыбы-цихлиды африканских озер: самцы этих видов в ходе эволюции окрашиваются в такие цвета, которые лучше всего воспринимаются фоторецепторами (светочувствительными клетками сетчатки) данного вида рыб, а цветовое восприятие цихлид подстраивается к глубине обитания, прозрачности воды и диете. Другой пример, про бабочек и цветы, упомянут в книге «Рождение сложности»: возможно, крылья дневных бабочек окрашены столь ярко, потому что глаза их потенциальных брачных партнеров миллионы лет приспосабливались высматривать яркие цветы — источники нектара.
Часто максимального эффекта удается достичь, предъявив стимул, преувеличенный по сравнению с реальностью, — так называемый сверхстимул.
Вы легко поймете, что такое «сенсорное смещение» и «сверхстимул», если иногда собираете ягоды в лесу. Попробуйте после целого дня, проведенного за сбором брусники, закрыть глаза — какой образ тотчас предстанет перед вашим мысленным взором? Не знаю, как вы, а я в такой ситуации всегда вижу самый обсыпной, самый великолепный ягодный куст с такими крупными и яркими ягодами, каких и в природе-то не бывает. Это идеальный образ моей цели — того, что напряженно выискивали мои глаза целый день. С этим образом мой мозг сравнивал реальные кусты, оценивая степень их соответствия образу, чтобы решить, стоит ли нагибаться. И он кажется таким реальным, таким настоящим, что психологические корни идеализма перестают выглядеть такими уж непонятными. Следующий вопрос: если бы вы хотели произвести на меня в этот момент самое сильное впечатление, какой стимул следовало бы мне предъявить? Я думаю, что «сверхкуст со сверхъягодами», настоящий или нарисованный, подошел бы в самый раз.
Преувеличенные черты женственности у «палеолитических венер» — это, конечно, сверхстимулы. При взгляде на них у палеолитических мужчин выделялись эндорфины, окситоцин и прочие гормоны (см. главу «Генетика души», кн. 2). Самцам было приятно, и социальный статус художника рос как на дрожжах. Эти черты могли играть и какую-то другую роль — символизировать плодородие, например — но быть сверхстимулами они от этого не переставали.
К числу значимых могут относиться самые разные сигналы. В том числе несущие информацию о чем-то новом, необычном. Что ж, и это проявляется в нашем искусстве. Художники из кожи вон лезут, стараясь удивить зрителей, преподнести им что-то неожиданное. Это приводит к выделению эндорфинов в мозге зрителей, и они говорят: «Ах, какой художник!», повышая тем самым репутацию и социальный статус творца.
Эндорфины выделяются и при стрессе, и при легком испуге. Может быть, поэтому палеолитическим художникам казались прекрасными (да и нам кажутся) не только крупные травоядные животные — потенциальная добыча, напоминание о волнительных сценах охоты, — но и силуэты опасных хищников.
Чувство прекрасного: опасная иллюзия или ариаднина нить?
Верно говорят (вслед за С. Я. Надсоном и Ф. Г. Раневской), что красота — это страшная сила. Ведь она воздействует на эмоции, а значит, может непосредственно влиять на мотивацию поведения, формировать потребности. Произведения искусства, любые «эстетически нагруженные» объекты или идеалы могут управлять нашим мышлением, влиять на решения, манипулировать поступками.
Может быть, именно поэтому мы часто пытаемся усмотреть строгий порядок, закономерность, симметрию, гармонию, красоту даже там, где их наверняка нет.
Недостаточно утонченное и слишком прямолинейное «чувство прекрасного» в сочетании с общим невежеством и гипертрофированным ЧСВ непременно заводит мыслителя в тупик. Хрестоматийный пример — неприятие идеи о том, что планеты движутся по эллиптическим орбитам, на том основании, что «круг совершеннее эллипса». В наличие спутников у Юпитера кое-кто тоже долго не хотел верить: считалось, что планет (то есть небесных тел, движущихся на фоне неподвижных звезд), должно быть ровно семь, ибо семерка — самое «гармоничное» число.
Впрочем, далеко не всегда этот путь ведет к заблуждениям. Существует одно очень правильное, на мой взгляд, направление философской мысли, которое называется эволюционная эпистемология. Суть его в следующем. Животные, одолеваемые нелепыми иллюзиями, при прочих равных должны проигрывать в конкуренции животным, строящим более адекватные модели реальности. Совсем уж дурацкие способы мышления должны отсеиваться отбором. Поэтому если в нас сидит что-то настолько сильное и глубокое, как «чувство прекрасного», то оно, скорее всего, не является полным вздором. В принципе, конечно, оно может быть всего-навсего побочным продуктом (не обязательно полезным) каких-то иных, более важных психологических адаптаций (например, связанных с выбором брачного партнера). Но есть и весьма серьезные основания надеяться, что в поисках адекватного миропонимания оно чаще помогает нам, чем мешает. Например, многие математики и физики на полном серьезе считают, что симметрия, красота, гармония — довольно неплохие «критерии истины», и совсем не так уж глупо использовать их в качестве ориентиров при решении самых сложных физических и математических проблем. Этой теме посвящена недавно вышедшая на русском языке книга математика Иэна Стюарта «Истина и красота. Всемирная история симметрии» (2010).
В такой Вселенной, как наша, где возможно формирование (самоорганизация, самосборка) сложных упорядоченных структур, постоянно происходит отбор на устойчивость. Он затрагивает не только материальные объекты, но и законы их развития и поведения. Неустойчивые структуры разрушаются, устойчивые — сохраняются и накапливаются. Если какая-то из этих структур приобретает вдобавок еще и способность к самокопированию (репликации), то при соблюдении нескольких дополнительных условий возникает жизнь и начинается дарвиновская эволюция. Похоже на то, что симметричные, гармоничные, то есть эстетически привлекательные с нашей точки зрения, структуры в среднем (при прочих равных) оказываются более устойчивыми по сравнению с объектами некрасивыми, лишенными симметрии. Если так, то Вселенная действительно должна быть наполнена сложной, утонченной и во многом еще не познанной красотой, и мы правильно делаем, что пытаемся ее найти.
На этой оптимистической ноте заканчивается первая часть книги. Здесь мы познакомились с базовыми фактами, которые помогут нам во второй части сделать еще несколько шагов к пониманию природы человека. Нам пора подумать о душе. Пока мы к ней лишь едва прикоснулись. Эволюционному душеведению, или, пользуясь более привычным термином, эволюционной психологии, посвящена вторая часть книги.
Справочные таблицы
Данные, приведенные в таблицах, не следует воспринимать как «истину в последней инстанции». Многие датировки можно указать лишь приблизительно. Между антропологами существуют разногласия по поводу отнесения некоторых находок к тому или иному виду. Из-за этого датировки «плывут». Родственные связи тоже во многих случаях являются предметом дискуссий. Более подробные сведения об упомянутых в таблицах видах гоминид и этапах культурной эволюции приведены в тексте. Детальная справочная информация доступна на сайте http://antropogenez.ru.