Наказание любовью, стр. 29

Нанет лежала с закрытыми глазами. Казалось, она не слышала прощальных слов доктора и опять не замечала Диану. Они вышли, закрыв за собой скрипящую дверь, и с трудом спустились на берег.

— Что она сказала? — спросила Диана.

— Она была в особом расположении духа, — ответил доктор. — Не удивительно, что люди вокруг считают ее ведьмой, поразительно, каким ясновидением обладают эти простые люди. Я думаю, что это компенсирует отсутствие образования, хотя я не уверен, что они ощущают недостаток его.

— Но что же она все-таки сказала? — нетерпеливо повторила Диана.

— Она сказала, что вы заварили кашу, которую теперь расхлебывают другие, а сами не знаете, как потушить пожар в собственном сердце. Она говорила метафорами, как всегда, но, если говорить кратко, мне думается, она сказала, что вы сами являетесь своим худшим врагом. Это правда? — спросил он.

— Боюсь, что так, — ответила Диана. — Я была такой дурой.

— Временами мы все, милочка, бываем дураками, — сказал он мягко. — И нам приходится учиться на собственном опыте.

Диана кивнула в знак согласия и забралась обратно в лодку, и они отплыли от берега.

— Я собираюсь навестить своего нового крестника, — проговорил доктор. — Благослови их Господи, ведь я крестный всех детей, которым помогаю появиться на свет! Как вы можете себе представить, их число к настоящему времени уже исчисляется сотнями.

— А кто же их здесь крестит? — спросила Диана. — Они ездят на материк?

— Конечно, нет, — ответил он. — Иногда священник объезжает эти места, но не так часто приезжает на Ронсу. Старый лаэрд был против любой формы религии, понимаете, и народ больше следовал его советам, чем какого-либо посланника Бога. Однако большинство из них крестил я сам. Матери довольны, и если вера так много для них значит, ритуал проводился по всем правилам.

— А вы сами верите в Бога? — спросила Диана.

— Конечно, — ответил он. — Я бы не проработал все эти годы, если бы не обращался в своих мыслях к Господу нашему. Нет ничего лучше, чем жить среди простых людей на земле, которая более обязана природе, чем цивилизации, чтобы понять, что вам помогает некто более великий, чем вы сами. Вы здесь не можете позвонить и обратиться за помощью, если оказались в беде, как это можно сделать в городе. Проходит несколько дней, прежде чем кто-то обнаружит, что вы больны или голодаете или на вас свалилось несчастье. Вот тогда вам и нужен кто-то близкий, вот тогда почти всегда вы Его и находите.

— Возможно, вы и правы, — проговорила Диана. — Я не думала об этом почти совсем с тех пор, когда была ребенком. Бабушка водила меня на долгие и скучные службы, чтобы потом за обедом услышать, как ругают священника за его негодную службу.

Доктор рассмеялся.

— Да, а у меня нет времени, чтобы посещать службы, и ни малейшего желания их слушать, даже если бы оно у меня и было. Но как панацея от любого несчастья, утешение при любой болезни, — а большинство из нас страдают от них так или иначе, — я считаю, что Бог и вера в него — единственное, что никогда не подведет.

Доктор говорил совсем без помпезности или торжественности. Он порой смеялся над собой и говорил так естественно и легко, как будто вел обычный разговор, но не было сомнения в искренности его собственной веры, и Диана чувствовала, что она была не просто традиционной, а логически и последовательно приобретенной.

Ей было с ним интересно, она не заметила, как они достигли другого конца острова, а вскоре уже карабкались вверх по узким, грубо вырубленным ступеням по краю скалы.

Окруженная маленьким, аккуратным садиком, здесь стояла хижина рыбака. По всему деревянному забору были развешаны сохнущие рыбацкие сети, а на обмазанной варом подставке лежала лодка. Это был трехкомнатный домик, и когда они вошли, Диана обнаружила, что он был разделен ровно на две половины. С одной стороны была кухня и гостиная, а с другой — спальня, в которой лежали мать и ребенок, родившийся накануне.

Доктор объяснил появление Дианы, и радостная маленькая женщина, сидевшая в постели и кормившая своего младенца, приветствовала ее застенчивой, милой улыбкой. Казалось, что она прекрасно себя чувствовала, но Диана узнала, что у нее были очень тяжелые роды, однако она не хотела оставаться в постели, обещала дождаться прибытия доктора, который может разрешить ей подняться.

Диана не могла себе представить, как можно так быстро встать после рождения ребенка. Как часто она посещала своих подруг в Лондоне, когда они лежали бледные и измученные через четыре или пять дней после события и им разрешался пятиминутный разговор в затемненной, благоухающей цветами комнате!

А эта женщина уже завтра будет вести себя так, как будто ничего не произошло — убирать в доме, готовить еду своему мужу, ухаживать за своим ребенком, кормить его.

— Пойдемте, посмотрите на дитя, — сказал доктор Диане, пока она стояла, растерявшись, в дверях, не слишком хорошо себя чувствуя с людьми, с которыми не могла общаться.

Он откинул шаль и открыл маленькое красное личико, крохотные ручки молотили воздух оттого, что его побеспокоили.

— Это у Мэри первенец, — сказал он. — И она очень рада этому.

— Это мальчик или девочка? — спросила Диана.

— Мальчик, — ответил он. — Это делает ее еще более гордой. Он будет рыбаком, как и его отец, и, будем надеяться, таким же хорошим!

— Скажите ей, что он очень хорошенький, — произнесла Диана, и доктор перевел ее слова Мэри, которая покраснела и попыталась поклониться Диане, хотя ей мешали подушки.

Они оставались там еще несколько минут, а потом доктор отвез Диану обратно в замок. На обратном пути она думала об этом крохотном личике и матери, которая излучала радость и счастье. Было бы так странно иметь собственного ребенка, подумала она… И вдруг великое желание держать в своих руках сына Яна наполнило все ее существо.

Глава 21

Следующий день в замке тянулся для Дианы бесконечно долго. Доктор приходил рано утром до того, как она встала, и ей не удалось увидеть этого маленького веселого человека, которого она уже считала своим другом.

Второй завтрак с сестрой Вильямс сопровождался банальным разговором и обменом шутками, которые Диане трудно было выдержать.

Сестра Вильямс была крайне любопытна ко всему, что касалось молодежного общества, но Диане было трудно отвечать на ее вопросы. Диана подозревала, что, очевидно, она ожидала, что ее развлекут рассказами о бурном времяпрепровождении, и была разочарована скучными описаниями Дианы вечеринок с коктейлями, которые были в ее воображении настолько веселым развлечением, что Диане не удалось убедить ее, насколько скучными и пустыми они всегда были на самом деле.

Сестра Вильямс предполагала, что каждый известный мужчина был безумно влюблен либо в актрису со скандальной репутацией, либо в кинозвезду, а каждую красавицу из общества преследовала толпа блестящих молодых людей.

Если бы это было правдой, устало думала Диана и отрицала, что знает, на ком собирается жениться принц Уэльский, и не знает, что Эвелин Лэй помолвлена с герцогом…

— Ну, я слышала… — начинала сестра Вильямс, никогда раньше Диана не слышала подобной информации о нравах некоторых друзей и знакомых или об их интимной жизни.

У сестры Вильямс была подруга, которая ухаживала за леди такой-то, или приятельница, которая массировала лорда такого-то после несчастного случая на охоте, и они сказали ей, или сказали ее подруге, которая сказала ей о том-то и о том-то, и о таких интригах, что Диана даже и не удивилась совершенно, когда ей сообщили, что у ее тети-пуританки был роман с собственным шофером.

Диане было трудно выдержать все это, но она понимала, что у сестры Вильямс и ее друзей есть мало того, что может скрасить их монотонную жизнь. Каждый больной требовал предельного внимания и заботы, и если они были постоянно заняты работой, нельзя было их осуждать за то, что они находили свои маленькие радости в рассказах о других, в их собственной жизни радостей было ничтожно мало.