Джейн Эйр (другой перевод), стр. 50

– Когда я выйду замуж, – продолжала она после паузы, которую никто не прервал, – мой избранник будет мне не соперником, но фоном. Я не потерплю посягательств на свой трон и потребую поклонения мне одной. Он не станет делить его между мной и своим отражением в зеркале. Мистер Рочестер, теперь пойте, а я буду вам аккомпанировать.

– Я весь покорность, – последовал ответ.

– Ну так песня корсара! Узнайте, что я обожаю корсаров, а потому пойте con spirite. [45]

– Приказы из уст мисс Ингрэм вложат жар и в снеговика.

– Но остерегитесь! Если вы мне не угодите, я пристыжу вас, показав, как надо петь такие вещи.

– Но это значит предложить награду за провал! Теперь я приложу все усилия, чтобы потерпеть неудачу.

– Gardez-vous en bien! [46] Если вы нарочно сфальшивите, я придумаю соразмерное наказание.

– Мисс Ингрэм следует быть милосердной, ибо в ее власти наложить кару, какой не выдержит никто.

– О? Объясните! – приказала она.

– Простите, сударыня, тут объяснения не нужны. Ваш собственный тонкий ум должен подсказать вам, что один ваш суровый взгляд уже равносилен самой страшной казни.

– Пойте! – сказала она и, вновь опустив руки на клавиши, заиграла аккомпанемент с большим воодушевлением.

«Вот подходящая минута, чтобы ускользнуть», – подумала я, но меня остановили мощные звуки, огласившие комнату. Миссис Фэрфакс сказала, что у мистера Рочестера прекрасный голос, и она не преувеличила: могучий, но мягкий бас, в который он вкладывал свои чувства, свою силу. Этот голос проникал в самое сердце и будил там странное волнение. Я подождала, пока не стихла последняя полнозвучная нота и не возобновились прерванные на время разговоры, а тогда тихо покинула свой укромный уголок и вышла через боковую дверь, которая, к счастью, была в двух шагах от моего диванчика. Узкий коридор вел в прихожую, но там я заметила, что бант моей туфли развязался, и, чтобы завязать его, опустилась на колено на ковре перед нижней ступенькой лестницы. Я услышала, что дверь столовой открылась, раздались мужские шаги. Поспешно поднявшись, я оказалась лицом к лицу с мистером Рочестером.

– Как поживаете? – спросил он.

– Хорошо, сэр.

– Почему вы не подошли поговорить со мной в гостиной?

Я подумала, что могла бы задать тот же вопрос ему, но вслух от подобной вольности удержалась и ответила только:

– Я не хотела отвлекать вас, сэр. По-моему, вы все время с кем-нибудь беседовали.

– Что вы поделывали в мое отсутствие?

– Ничего особенного. Занималась с Аделью, как всегда.

– И становились все бледнее и бледнее. Я это заметил с первого взгляда. В чем причина?

– Ни в чем, сэр.

– Вы не простудились в ту ночь, когда чуть меня не утопили?

– Вовсе нет.

– Возвращайтесь в гостиную. Вы дезертировали слишком рано.

– Я устала, сэр.

Он некоторое время смотрел на меня.

– И немного приуныли, – сказал он затем. – Из-за чего? Скажите мне.

– Да нет же, сэр. Я ничуть не приуныла.

– А я утверждаю обратное. Вы так приуныли, что еще несколько слов – и у вас потекут слезы. Вот они заблестели у вас на глазах. Да-да, блестят, поднимаются выше, и одна капля уже сорвалась с ресниц на пол. Если бы у меня было время и я не испытывал бы смертельного ужаса при мысли, что мимо пройдет какая-нибудь болтливая камеристка, я выяснил бы, что все это означает. Ну что же, на этот вечер я вас извиню, но помните, пока мои гости не уедут, вы будете каждый вечер проводить в гостиной. Таково мое желание, не пренебрегите им! А теперь идите и пришлите Софи за Аделью. Спокойной ночи, моя… – Он умолк, закусил губу и ушел, не оглянувшись.

Глава 18

Эти дни в Тернфилд-Холле были полны веселья и столь же полны хлопот – какой контраст с первыми тремя месяцами тишины, однообразия и уединения, которые я провела под его кровом! Все тягостные чувства, казалось, были изгнаны оттуда, все мрачные неясности забыты – всюду кипела жизнь, с утра до ночи царила суматоха. Теперь нельзя было пройти по галерее, совсем недавно такой безлюдной, или заглянуть в парадные апартаменты – и не натолкнуться на бойкую камеристку или щеголеватого камердинера.

Та же суета в кухне, в буфетной, в людской, в прихожей, а тишина и пустота возвращались в парадные комнаты, только когда синее небо и веселое солнце ласковой весны звали гостей покинуть пределы дома. Даже когда погода переменилась и на несколько дней зарядил дождь, никакая сырость не могла угасить веселья: игры и другие салонные развлечения просто становились разнообразнее и увлекательнее, раз уж приходилось оставаться в четырех стенах.

В тот вечер, когда кто-то предложил «разыгрывать шарады», я долго гадала, чем они намерены заняться, – столь велико было мое невежество. Призвали слуг, из столовой унесли столы, водворили канделябры на новые места, стулья были расставлены полукругом напротив арки. Пока мистер Рочестер и остальные джентльмены руководили этими перестановками, дамы бегали вверх-вниз по лестнице и звонили своим камеристкам. Призвали миссис Фэрфакс: от нее пожелали узнать, какие шали, платья, шарфы и прочее имеются в доме. Начался обыск гардеробов на третьем этаже, и камеристки охапками уносили вниз их содержимое – парчовые юбки на обручах, атласные карако, черные газовые шарфы, кружева, ленты и т. д. Затем все это подверглось тщательному осмотру, и выбранные вещи были унесены в примыкающий к гостиной будуар.

Тем временем мистер Рочестер вновь собрал дам в кружок, чтобы решить, кто будет играть на его стороне.

– Мисс Ингрэм, разумеется, моя, – сказал он, а затем назвал обеих мисс Эштон и миссис Дент, которой я как раз помогла застегнуть браслет. Он посмотрел на меня. – Вы будете играть? – спросил он.

Я покачала головой.

Вопреки моим опасениям он не стал настаивать и позволил мне тихонько сесть на мое обычное место.

А он и его помощницы скрылись за портьерой, остальные – их возглавлял полковник Дент – сели на расставленные полумесяцем стулья. Мистер Эштон посмотрел в мою сторону и, видимо, предложил, чтобы меня пригласили присоединиться к ним, однако леди Ингрэм тотчас воспротивилась.

– Нет, – услышала я ее голос, – она слишком глупа для участия в такой игре.

Вскоре зазвонил колокольчик, и портьера была откинута, открыв грузную фигуру сэра Джорджа Линна, которого мистер Рочестер тоже забрал себе. Он был закутан в белую простыню, на столике перед ним лежал открытый толстый том, а рядом стояла Эми Эштон в плаще мистера Рочестера и с книгой в руке. Кто-то невидимый энергично зазвенел колокольчиком, и тут Адель (настоявшая, чтобы ее взяли в компанию ее опекуна) выбежала вперед, разбрасывая цветы из корзинки, висевшей у нее на локте. Затем появилась несравненная мисс Ингрэм, облаченная в белое: с ее головы ниспадала длинная вуаль, а лоб венчал венок из роз. Рядом с ней шел мистер Рочестер, и они вместе приблизились к столику, где опустились на колени, а миссис Дент и Луиза Эштон, тоже в белом, встали у них за спиной. Началась пантомима, несомненно, изображавшая обряд бракосочетания. Когда она завершилась, полковник Дент и его компания посовещались шепотом, а затем он громко объявил:

– Bride! [47]

Мистер Рочестер ответил поклоном, и портьера опустилась.

Прошло порядочно времени, прежде чем импровизированный занавес вновь взвился, открыв декорацию, куда более замысловатую, чем в первой сцене. Как я уже упоминала, гостиная была расположена выше столовой, куда вели две ступеньки. Теперь на верхней, в двух-трех шагах от края, стояла большая мраморная чаша, в которой я узнала одно из украшений оранжереи, где она помещалась среди тропических растений и служила приютом золотым рыбкам. Несомненно, при таком весе и размерах принести ее оттуда было очень нелегко.