Крепость души моей, стр. 62
Когда связь прерывалась, в мобильнике звучало «Благослови, душе моя, Господа» из «Всенощного бдения» Рахманинова. Старая запись, любимая – Камерный хор Министерства культуры СССР…
– Следующий!
От моста раздались гудки. К собору, выстроившись гуськом, ехали три внедорожника – два черных, как вороново крыло, «Mitsubishi Pajero Sport» и «Toyota Sequoia» цвета «металлик». Толпа расступалась, пропуская. Вослед неслась брань и проклятия. Метров за двести до храма люди сбились в такую плотную массу, что автомобилям пришлось остановиться.
Пистолетными выстрелами хлопнули дверцы.
Из «Тойоты» выбрался Гриша Дорфман, сын секретаря горсовета. Рубашка на Грише была расстегнута до пупа, являя взорам золотой крест на витой цепи. Следом выбрались телохранители – несмотря на жару, в костюмах. Из первого «Мицубиши» вылез Толик Савин, внук областного прокурора; из второго – младший брат Толика, Паша Савин. Они тоже были с охраной.
Охрана взяла молодых людей в кольцо. Плотной группой компания двинулась к собору, расталкивая толпу. На крики «В очередь! Мажоры…» никто внимания не обращал. Добравшись до ограды, телохранители отстранили доброхотов-часовых и вместе с подопечными зашли внутрь.
– Вот, – сказал Гриша безногому Жоре. – Возьми…
Плохо понимая, что происходит, Жора взял «дипломат».
– Открой.
В «дипломате» лежали евро.
– Молись, калека. Молись, чтобы обошлось. Если обойдется, получишь столько же…
Жора заплакал.
Братья Савины протянули по «дипломату» Маньке-убогой и Коте-слепому. За оградой ругались. Пенсионер Чеграш трясся от злости. Не выдержав, он шагнул к Грише и толкнул парня в грудь.
– Ты! Щенок! Люди в очереди стоят…
– Уймись, папаша.
– Лезет тут говно всякое…
От Гришиного удара Чеграш улетел к паперти. Из носа пенсионера хлынула кровь. Зубные протезы выпали, хрустнули под каблуком. «Что вы творите…» – заикнулась было Наталья Владимировна, но ее взяли под локти и, словно куклу, переставили подальше. Решетка сотряслась, зрители напирали, бесновались. Оскалившись, Толик Савин показал толпе средний палец. Толик учился в Юридической академии. О роли личности в истории он знал все, и даже больше.
В ответ толпа хлынула за ограду.
Били страшно, на убой. Телохранители начали стрелять, но пальба лишь остервенила толпу. Мажоров рвали на части. На охране висли гроздьями. Телохранителей выдавили к ступеням, как гной из прыща, и там уже отвели душу. Двоих подбросили, насадив на острия ограждения. Безногого Жору затоптали в давке насмерть, Сеньке-юродивому сломали руку. «Сюда! – надрывался регент, подавая знаки нищим. – Сюда!» По счастью, им удалось запереться в соборе.
Прижавшись ухом к дверям, регент слушал бойню. Шум не стихал. Ромашук не знал, кто с кем дерется, и боялся это узнать. «Заступник мой еси и Прибежище мое, – шептал он побелевшими губами, – Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи…» Надо позвонить маме, думал он. Сказать, что я жив. Мама сойдет с ума, если я не позвоню. У нее больное сердце. «…и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися…»
– Я боюсь, – пискнула Манька-убогая.
– Я тоже, – кивнул регент.
15:11
…гори-гори ясно…
– «Костропалом» надо, – со знанием дела посоветовал Колька Спиридонов.
– Чего за «костропал»? – влез Веня Крук.
Любопытный, как щенок таксы, Веня совал нос в любую дырку.
– Ну, хрень такая… Жидкость! Костры разжигать.
– С «костропалом» неинтересно, – фыркнул Серёга Назаров. – Мой батя всегда без него обходится.
И снова чиркнул зажигалкой.
– Я ещё принес!
Потный, раскрасневшийся Васька Баллон, отдуваясь, вывалил дюжину учебников поверх общей груды. Баллон – это была фамилия. Никакой клички не надо. Учебник по математике за 6-ой класс кувыркнулся вниз и прихлопнул едва занявшийся огонек.
– Жиртрест косорукий!
Баллон с обидой засопел, но смолчал. Понимал: виноват.
– Надо их пораскрывать. Или страниц надергать. Тогда лучше гореть будет, – дал совет Сашка Наумов по прозвищу Наумняк. Прозвищу своему Сашка был обязан не только фамилией.
– Наумняк дело говорит.
Спиридонов присел на корточки рядом с Серёгой и принялся выдирать страницы из «Основ здоровья». С обложки учебника Кольке безмятежно улыбались мальчишка в бейсболке и девчонка с букетом цветов. Оба, сразу видно, очень здоровые. Вокруг – природа: кусты-травка, птички-бабочки…
Колька огляделся.
Асфальт. Турники. Стена школы с бессмертным граффити: «Прудя козёл!» Сколько раз эту надпись стирали и замазывали – не сосчитать. Не проходило и недели, как надпись возникала на прежнем месте. Кто такой Прудя, Спиридонов не знал. Никто из приятелей не знал. А когда Колька спросил у старшего брата, тот пожал плечами:
– Известно, кто. Козёл.
Пошутил, значит.
Неподалеку девчонки из параллельного шестого «Б» прыгали через резинку, делая вид, что занятие мальчишек их совсем не интересует. А сами время от времени поглядывали исподтишка: ну как, еще не горит? Третьеклашка Ленка, младшая сестра Баллона, бродила вокруг попрыгуний и вздыхала с тайной надеждой, что рано или поздно ее тоже пустят поскакать. Мелюзга гоняла по двору футбольный мяч. Колька поморщился. Не футбол, а кошачий концерт! По мячу попасть не могут, а орут – хоть уши плеером затыкай. Следовало бы шугануть для порядку.
Серёга скрутил вырванные страницы в трубочки и рассовал между книгами. Получилась книжная крепость, ощетинившаяся бумажными пушками. Прикольно! Вот сейчас мы по крепости – артналет зажигательными! Слово «артналет» Колька услышал в старом фильме про войну. Сейчас подобное старьё пачками по телику крутят. «Человек-Паук» и «Люди X» круче, но про войну тоже ничего, смотреть можно.
– Махмуд, зажигай! – скомандовал Наумняк.
Позавчера по «Интеру» показывали «Белое солнце пустыни».
– Ща как дам – Махмуд! – озлился Серёга. – Сам ты Махмуд…
«Белое солнце пустыни» Назаров не смотрел. По вечерам он рубился Counter Strike по локалке. А вчера пришлось играть в «одиночку», против компа – сетка не работала. Даже локалка.
Наконец загорелось. Бледные язычки огня побежали по растрепанным страницам, взбираясь все выше. Из тех бумажных трубок, что Серёга не успел поджечь, повалил дым. От груды учебников пахнуло жаром, и ребята отступили. Подбежала Ленка, сестра Баллона, запрыгала у костра, хлопая в ладоши:
– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!
Девчонки из параллельного свернули резинку в клубок и тоже подошли. Даже мелюзга оставила свой футбол. Наумняк заорал, пританцовывая:
– «Пинк Флойд», «Стена», – гордо пояснил Сашка.
И повторил:
– Hey, teachers! Leave those kids alone!
Похоже, Наумняк знал, о чем поёт. Или делал вид, что знает.
– Гей, тычер! – подхватил Венька. – Лив засос-салон!
Вслед за мелкой Ленкой он принялся скакать вокруг груды полыхающих учебников, изображая дикаря-людоеда, на чьем костре жарятся белые туристы. Малышня радостно завизжала и присоединилась. Колька обнаружил, что и он, и Серёга, и даже жиртрест Баллон с воплями прыгают вокруг костра. Не скакал только Сашка – он был ди-джеем. Воздев над головой руки, Наумняк пел диким голосом.
Страницы и обложки корчились в огне. Чернели, обугливались. В небеса летели хлопья пепла. География и этика, математика, природоведение; история древнего мира и средних веков…
– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!
Когда подошел Григорий Иванович, учитель физкультуры по прозвищу Григораша, Колька забеспокоился. Григораша – мужик крутой, может и по шее дать. Но пацанва вокруг продолжала орать и беситься, и девчонки с ними, и Серёга с Венькой. Даже трусоватый Баллон плясал, как дурной. Стыдно, подумал Колька. Плевать! Гори оно синим пламенем! Чтобы не погасло. Теперь всё можно. Что мне Григораша?!