Наша светлость, стр. 44

Поднимаюсь и протягиваю Тиссе руку. А Урфин тотчас подбирается.

— Иза…

— Мы просто побеседуем. О Садах невинности…

Урфин краснеет? Пытается во всяком случае. Кажется, меня неправильно поняли, но настроение внезапно улучшается. Все-таки чудесная у меня семья.

В маленькой гостиной уже подали чай.

Комната-табакерка: обитые тканью стены и панели розового дерева. Обилие лепнины — завитки, виньетки, медальоны. Высоченные вазы с павлиньими перьями. Изящная, почти игрушечная мебель. Засилье фарфоровых безделушек.

И стеклянный шар с водяной лилией.

Тисса присаживается на краешек кресла, глядя исключительно на лилию. От меня ждут моралей? Нет уж, нашей светлости надоело. И вообще, у нее жених имеется, вот он пусть и воспитывает. Представив процесс, я с трудом сдержала смешок.

Заговорила первой все-таки Тисса:

— Мне очень жаль, что вчера я… ушла без предупреждения.

Вздох.

— Магнус предупредил.

— …и все бросила.

— А у тебя был выбор? — Я разливаю чай по фарфоровым чашечкам, которыми только в куклы играть. Кажется, поняла, чем мне не нравится эта комната — она не для людей, для игрушек. И я сама начинаю ощущать себя этакой куколкой.

— Их сиятельство были… настойчивы.

Ей идет улыбка. И кажется, вчерашний день был прожит не зря.

— Тисса, — протягиваю ей чашку, — я не собираюсь тебя ругать или упрекать в чем-то. Сейчас за тебя отвечает Урфин, и я понимаю, что ты должна ему подчиняться.

А их сиятельство не всегда предугадывают последствия собственных поступков.

— Но если вдруг случится, что он тебя обидит… случайно. Или ты почувствуешь, что что-то идет не совсем так. Или понадобится совет… да что угодно. Я всегда буду рада тебе помочь.

Проникновенно получилось, но вот поняли ли меня?

— Спасибо.

Всегда пожалуйста. Тисса пьет чай маленькими глотками. И нельзя не признать, что она, в отличие от нашей светлости, в обстановку вписывается.

Шкатулка лежала на каминной полке между двумя фарфоровыми дамами, которые перемигивались друг с другом, заслоняя личики веерами. Фигурки были расписаны с удивительной тщательностью, и дамы казались живыми.

— С днем рождения тебя. — Я протянула шкатулку, надеясь, что подарок ей понравится. Нет, Тисса в любом случае будет очень благодарна, но хотелось бы, чтобы подарок ей действительно понравился. — Извини, что с опозданием.

— Это… мне?

— Тебе.

Кажется, ей давно не дарили подарков. Тисса принимает шкатулку очень бережно. И не сразу решается открыть. Я не мешаю. Я помню, какое это удовольствие — угадывать, что лежит внутри коробки. Сразу столько вариантов, один другого безумней. Угадать получается через раз.

— Я правда не знаю, принято ли у вас праздновать дни рождения.

— Только если в семье…

А семьей Тисса пока меня не считает. Да и не только меня, но надеюсь, со временем все изменится.

В шкатулке — гребни удивительной красоты. Белая кость. Лунный камень. Серебро. Резьба. Чеканка. И каждая вещь — произведение искусства. Кажется, их не только для расчесывания волос используют.

— Я… очень вам благодарна. — Она все-таки решается посмотреть на меня. И взгляд долгий, выжидающий, но Тисса решается: — И… я бы хотела спросить… я не могу понять, чего он от меня ждет! Он сказал, что не хочет, чтобы я только подчинялась. Что его это оскорбит. А как тогда мне себя вести? И что делать? Чего он хочет?

Глобальный женский вопрос, на который до сих пор нет внятного ответа.

— А чего ты сама хочешь?

Глава 16

КОРАБЛИ И ПУШКИ

Кайя говорил, стараясь блокировать эмоции. Получалось. Почти.

Дядя морщился.

Урфин сидел неподвижно, вцепившись в подлокотники кресла, точно опасаясь, что если выпустит их, то снова сделает какую-то глупость.

Главное, кратко вышло. И по существу.

— Хорошо, что ты молчал. — Урфин первым заговорил, отрывая пальцы от кресла. — Я бы действительно напортачил…

…например, попытался убить.

Кайя и самому эта мысль приходила в голову. Да она, можно сказать, засела в этой голове занозой. Только как убить того, кто почти неуязвим?

И во много раз сильней.

Опытней.

— Неважно, что было тогда. — Врать самому себе Кайя не любил, но дядя в кои-то веки не стал указывать на ложь, отвернулся только. Ему стыдно, хотя он и понимает, что ничего не смог бы сделать.

— Надо понять, что со мной происходит сейчас. И как быть дальше.

После беседы с Кормаком танк ожил. Кайя чувствовал железо, которое ворочается, пытаясь выбраться из земляной ямы. Искалеченные колеса елозят по мягкому грунту, лишь глубже зарывая неподъемную тушу.

Магнус сутулится. Он выглядит почти так же плохо, как тогда, много лет назад, когда Кайя его нашел. Но хотя бы без безумного блеска в глазах.

— Мне… следовало бы… догадаться.

Он вертит в руке вилку, постепенно сминая сталь в кольцо. И рукоять из камня крошится.

— Я не виню тебя. Или тебя, Урфин. Вы бы не смогли его остановить. А под руку попасть — вполне.

Выронив вилку, Магнус запускает пальцы в бороду. Он молчит долго, но губы шевелятся, точно дядя беседует с кем-то, не то жалуясь, не то выговаривая.

— Моя память… Кайя, я не знаю, что от нее осталось. Я думал, что пострадали только те воспоминания, которые… после…

Он не произнесет этого вслух, и Кайя понимает почему.

— Там кровь и огонь. Огонь и кровь. Ничего хорошего. А раньше… не знаю. Да, ты стал много спокойней. И связь важна. Расставаться… расставание будет болезненным для вас обоих. И да, тебя проверяли, племянничек.

И поскольку отпустили живым, то следовало считать, что проверку Кайя прошел. А ведь обрадовался, как щенок, вдруг радугу увидевший.

— Не переживай. — Дядя взял нож и закрутил его спиралью. — Они боятся тебя так же, как боялись моего братца. Но раз уж предложили помощь, то надо пользоваться.

— А если сделают хуже? — Урфин никому не верит. И Кайя в чем-то разделяет его сомнения.

Этот блок не мешал жить. Но не получится ли так, что вместо одного поставят другой?

— Оракул, — сказал Магнус. — Он выступит контролером. И гарантом.

— И продемонстрирует мое недоверие.

— Именно. У тебя нет причин им доверять. Переговори с Мюрреем на эту тему. Требование законно. И к слову о законности. Боюсь, твоя догадка верна. Особенно если учесть…

Он не договорил, замер, задумавшись, растягивая стальную спираль в ленту.

— Совет никогда не имел такой власти, как сейчас. Я не мог понять, зачем мой братец его вообще создал. И ждал, когда тебе надоест играть в демократию и ты разгонишь…

Кайя надоело почти сразу. Совет связывал по рукам и ногам. Болото, которое высасывало силы. Любая идея обрастала возражениями, словами, чужими страхами, недовольством. И этот снежный ком приходилось проталкивать, лавируя в узких переходах человеческих взаимоотношений.

Учиться врать.

И обещать намеками, не давая твердого слова.

Использовать чужих врагов. И сдерживать ярость, в очередной раз подсчитывая голоса.

Торговаться. Уступать в обмен на уступки.

Урфин знал это лучше, чем кто бы то ни было. Он и сказал то, о чем думали все:

— Кайя, они эту власть добровольно не отдадут. Ты не заставишь Совет принять закон, который ограничивал бы полномочия Совета.

Это Кайя понимает. И выходит, что единственный шанс — принять помощь Мюррея. Дядя прав: присутствие Оракула гарантирует, что вмешательство не будет избыточным. Значит, осталось дожить до весны… не так уж и долго, если подумать. Протянул же он как-то двенадцать лет. И пару месяцев продержится.

Если только…

— Нет. — Магнус умел ловить опасные мысли. — Сам даже не пробуй. Хуже нет, чем воевать с собой.