Зельда Марш, стр. 53

Теперь пришла очередь покраснеть Зельде. Как они все любезны, как очаровательно сердечны! Ищут ее дружбы… Это ее поражало.

— Так вы приедете, да? — говорила между тем хозяйка. — Скажем, во вторник, хорошо? И, пожалуйста, не назначайте ничего другого на этот день, потому что я рассчитываю на продолжительный визит… Ну, а теперь сделайте удовольствие Тому и поглядите на парк…

Зельде ничего больше не оставалось, как подойти к окну, где ждал Том.

— Видели вы что-нибудь великолепнее? Это — лучше Гайд-Парка и Булонского леса. Поглядите на то пурпурно-красное дерево на фоне всей этой желтизны… Оно — как язык пламени, правда?

— Прелесть! Я люблю время листопада. По-моему ранняя осень — лучшее время года.

— В самом деле? А я больше люблю зиму и всякий зимний спорт. Вы любите кататься на санях, мисс Марш?

— О, вы забываете, что я выросла в Калифорнии! — улыбнулась она. — У нас не бывает снега. Я никогда в жизни не ездила на санях.

— Не ездили на санях?! Так вы покатаетесь со мной, когда будет санный путь? Это будет такой радостью для меня…

Зельда остановила его, слегка нахмурив брови, и повернулась к Джону:

— Седьмой час, Джон, — сказала она с ударением.

— Прошу вас, не уходите! Ведь вы совсем недавно пришли…

— К восьми мне надо быть в театре.

— Но…

— Не будь же так настойчив, Том. Мисс Марш выступает каждый вечер и, вероятно, очень устает. Так я жду вас во вторник, дорогая, — и вы будете считать нас своими друзьями, не правда ли, и уделять нам немножко своего досуга?

Том принес ее пальто и помог ей одеться.

— Что за счастливец этот дядя Джон! — пробормотал он.

— Почему? — не поняла Зельда.

— Он часто видит вас.

Она промолчала. Ей не понравились его слова.

Последние восклицания, общий кивок матери и сыну. Взгляд, которым отвечал Том, был достаточно выразителен…

— О господи! — вздохнула Зельда, спеша по широкому коридору отеля к лифту. И в этом вздохе была непритворная досада.

Глава пятая

Как внезапно налетевший порыв ветра, ворвались в жизнь Зельды оба Харни, мать и сын, и грозили возмутить ее покой.

Том влюбился в нее чуть не с первого взгляда. Это знали и Джон, и мать Тома, знала и Зельда. Она спрашивала себя, способен был бы Том увлечься так же сильно, если бы познакомился с ней несколькими неделями раньше, когда она была убого одетой скромной экономкой, носившейся вверх и вниз по лестнице и работавшей наравне с Мирандой? Она очень в этом сомневалась. Ее успех и то, что имя ее было у всех на устах; ее принадлежность к миру артистов, который так привлекал Тома, — вот что послужило толчком, что придало ей ореол в его глазах. Но, чем бы ни было вызвано чувство Тома, оно было сильным и бурным.

Зельду это глубоко огорчало. Конечно, с одной стороны, ей льстила любовь красивого славного молодого человека — она честно сознавалась себе в этом. Но с другой стороны — она многое отдала бы, чтобы Том не любил ее. Она сердилась на Джона, слепого, глупого Джона, с некоторых пор надеявшегося, что она и его племянник поженятся. Что за безумная идея! Оказывается, он давно подготавливал эту встречу, считая, что его любимый племянник — блестящий, богатый, красивый — достоин этой «удивительной девушки» (как он называл Зельду в письмах к сестре). Джон приносил высшую жертву любви. Письма его к сестре были полны похвал Зельде. Он говорил о ее доброте, о ее любящем самоотверженном сердце, о тяжких испытаниях, из которых она вышла еще более сильной и чистой. Миссис Харни в простоте души как-то показала Зельде некоторые из этих посланий: ни в одном из них Джон не обмолвился ни словом, ни намеком о том, что она замужем. И нежная мать, горячо желавшая для сына достойной жены, стала находить, что лучшего выбора он не смог бы сделать. Она всегда боялась худшего. Она говорила об этом Зельде с обезоруживающей простотой.

— Видите ли, дорогая, Том такой выдающийся молодой человек, и люди быстро сходятся с ним. В Лондоне, Париже, даже в Риме — повсюду его приглашали наперебой. Ходили преувеличенные слухи о его богатстве и видах на будущее, а вы знаете этих маменек, у которых дочери на выданье! Поверите ли, я краснела за некоторых из них, они просто-напросто навязывали своих девиц Тому, и, я уверена, желали, чтобы Том их скомпрометировал и его на этом основании можно было бы женить. Этакая низость! Я предостерегала Тома — да он и сам не дурак. Не было дня за все то время, пока мы были в Европе, чтобы я не дрожала от страха, что какой-нибудь из этих девушек удастся изловить его. Некоторые из них были с титулами. У Тома был богатый выбор. Но что бы из этого вышло? Я бы лишилась моего мальчика. Им завладела бы целиком — и душой, и телом — женщина другой национальности, другой религии, с совершенно иными традициями; она и ее родные постарались бы переделать моего мальчика на свой лад. Я не уставала твердить сыну, что ему следует жениться только на американке. Однако, когда мы вернулись, начались новые страхи: сколько есть женщин распущенных, безнравственных, всяких там хористок, которые охотятся на таких, как Том. Такие юноши — их естественная добыча. Но не менее опасный тип (во всяком случае, для меня нежелательный) — это «светская барышня». А мне хотелось бы иметь невесткой девушку совсем иного сорта. Я сама была трудящейся, независимой девушкой, мисс Марш, когда выходила за отца Тома, — школьной учительницей. И я предпочитаю таких женщин, которые имеют профессию и любят ее. И молю бога, чтобы Том женился именно на такой.

На следующий день после этого разговора Зельда направилась прямо в комнату Джона. Вошла, закрыла за собой дверь и, чересчур взволнованная, чтобы щадить Джона, разразилась негодующей тирадой:

— Почему? Почему? — кричала она. — Почему вы скрыли от них, что я замужем? Чего ради? На что вы надеялись? Джон, Джон, что вы за неисправимый осел, и какую кашу вы заварили!

После некоторой душевной борьбы она продолжала:

— Вы знаете, к какому сорту женщин я принадлежу, вам известна моя история, — и несмотря на это, вы подготовили и поддерживаете такое положение вещей, которое принесет всем нам одно лишь горе.

— Нет, слушайте, — приказала она, когда Джон зашевелился и открыл было рот, — вы должны дать мне выговориться до конца! Так вот. Мне уж иной не быть и прошлого изменить нельзя. Мой брак окончился крушением оттого, что я не сказала мужу всей правды о себе — того, что он имел право знать…

— Ну, имел право, или нет — не все ли равно? — обронила она, заметив протестующий жест Джона. — Факт то, что, узнав все, Джордж бросил меня. Я не жаловалась, не роптала — это было для меня горьким лекарством. Но я не желаю повторять снова ту же ошибку, слышите — не желаю. Вы уберете куда-нибудь своего племянника! Сделаете так, чтобы он ушел с моей дороги! Я не хочу больше видеться с ним. Если я еще раз встречу его, я ему скажу, что супруг мой живет и здравствует и может появиться каждую минуту… Черт бы вас побрал, Джон! — Зельда все более и более свирепела. — Вы отлично знаете, что я — неподходящая невестка для вашей сестры. Узнай она всю правду обо мне, — ее бы это убило! Она никогда бы в жизни не подняла больше головы! И теперь уж это порядком расстроит обоих… а мне они…так симпатичны! Надо положить этому конец!..

Ее голос задрожал и оборвался. Она медленно подошла к окну, и стала спиной к Джону. Некоторое время оба молчали, потом Джон заговорил хрипло и заикаясь, скрывая лицо в своих широких ладонях.

— Я… я… мне все равно, что д-думают люди… о вас, Зельда. Мне все равно, что вы делали и будете делать. Для меня — вы лучшая, благороднейшая из женщин. У вас никогда не было ни единой низкой мысли, вы не сделали в жизни ни единой подлости — а это только и важно. Вы — чисты, как ангел. Вы еще слишком, с-слишком хороши для Тома Харни, если хотите знать мое мнение. Грэйс м-могла бы на коленях б-благодарить бога за такую невестку. Вы замужем — но что от этого меняется? Вы никогда не любили Джорджа Сельби, никогда по-настоящему не принадлежали ему, а, если бы и любили — этот человек умер, перестал для вас существовать, вы все равно что вдова. Может быть, я и осел, и неисправимый осел, как вы говорите, но вы… вы слишком еще хороши для Тома. Пожалуйста, прошу вас, Зельда, не говорите ему, что вы замужем, не говорите ему ничего! Позвольте сначала мне поговорить с Грэйс!