Зельда Марш, стр. 50
Сходя вниз, она по дороге постучалась к Нине. Нина, зевая, отперла и снова забралась в постель. Сонно поглядела на подругу.
Зельда коротко рассказала о приглашении Оливии. Нина, окончательно проснувшись, широко открыла глаза.
— Но зачем же ты оделась, как какой-нибудь старый синий чулок? Отчего не взяла что-нибудь из моих вещей? Ты знаешь, как Оливия требовательна на этот счет. Надень хоть мое пальто, ради бога!
— Нет, Нина, этого больше не будет! Вчерашний вечер — не в счет. Это было что-то вроде маскарада. Повеселились и довольно! Я хочу быть сама собою и, если я вернусь на сцену, это будет подлинная Зельда Марш, а не поддельная. Пускай Оливия увидит меня такой, какая я на самом деле, а не куклой в чужом платье. Я уверена, что это ей больше понравится.
Но уверенность Зельды несколько ослабела, когда она очутилась перед Оливией Мизерв, лежавшей в постели среди кружев и лент и попивавшей свой утренний кофе.
Улыбка, с которой та ее встретила, медленно-медленно исчезала, пока Зельда усаживалась у постели. Странным взглядом осмотрела Оливия лицо и костюм гостьи.
— Вы очень изменились, милочка. Видно, круто вам приходилось. Были больны, не так ли? Как это грустно! Вчера я этого не заметила. Вчера вы казались просто ослепительной. Все меня расспрашивали о вас. А Нормана вы совсем пленили. Я думаю, Стелла в большой тревоге. Вам бы следовало побывать у нее утром, чтобы она успокоилась!..
— Вы хотите сказать, что у меня такой жалкий вид сегодня? — спросила благодушно Зельда. Оливия покраснела.
— Нет, нет, я этого не думала, но вчера вечером я была прямо ошеломлена. Мне не терпелось поделиться с Генри, но я его еще до сих пор не видела. Да, так как же обстоит дело с вами? Нина Чемберлен (как она расцвела, правда?) говорила, что вы бросили сцену. Я вас не осуждаю. Нужно быть крупкой личностью, чтобы проложить себе дорогу в театре. В противном случае лучше заниматься чем-нибудь другим.
Ни капли поощрения, которого так жаждала Зельда! Она с усилием проговорила:
— Я подумываю о том, чтобы попытаться снова…
— О милочка, не стоит! Держитесь за свое настоящее занятие… я забыла, в чем оно состоит, — но если оно дает кусок хлеба, не бросайте его ради сцены.
Зельда медленно сжала губы и хмуро уставилась на свои сложенные на коленях руки. Оливия перешла к своим планам. Генри купил новую пьесу в Лондоне, они в сентябре будут ее ставить, начнут вероятно, с Хартфорда, а после привезут в Нью-Йорк. Генри занят приготовлениями.
— Это комедия какого-то Блюма, и я лично мало верю в ее успех. Одно название чего стоит! «Дженни, которая чистит полы» — ужас! И в ней нет подходящей для меня роли… так, болтовня… Однако, расскажите-ка о себе и о том, что произошло между вами и этим Сельби…
Зельда сдержанно рассказала о своем браке и игре в водевиле. Ей не хотелось рассказывать, она остро чувствовала, что в обращении актрисы с нею не было вчерашней сердечности, что интерес к ней пропал и слушают ее рассеянно.
— Мамми, принеси газеты… Продолжайте, продолжайте, милочка. Мне надо еще раз посмотреть заметку этого несносного критика из «Солнца». Да, так вы попали в Сан-Франциско — что же дальше?
В соседней комнате зазвонил телефон. Мамми вошла и шепнула что-то своей госпоже.
— Извините меня, мне необходимо переговорить… переведи сюда, Мамми!
Потом в трубку:
— Так вы этого не сделали?.. Что же она сказала?.. А я бы на вашем месте… Нет, конечно, не следовало!..
Пока Оливия, улыбаясь, слушала и отвечала, Зельда уныло смотрела в окно. Крыши, крыши, безобразные дымовые трубы, серые стены — все неприветливое, некрасивое, какое-то угрожающее…
Принесли большую корзину роз. Оливия с загадочной усмешкой прочитала записочку и разорвала ее на мелкие кусочки.
— Да, так на чем вы остановились? — повернулась она, наконец, к Зельде, все еще улыбаясь своим мыслям.
— О, я кончила. И мне пора…
— Нет, милая, и не думайте! Я вас целый век не видала и нам надо поболтать как следует. Так что же вы теперь делаете? Вы еще ни слова не сказали мне об этом…
— Да, право, не о чем рассказывать. Я временно помогаю одной приятельнице, хозяйке меблированных комнат, — вот и все.
— Вы всегда отличались сердечностью. А как прекрасно вы умели передразнивать всех, помните? Вы меня очень развлекали во время этих ужасных переездов… Мы с Генри тогда все ссорились, он не только не наживал, он терял деньги и, кроме того, я терпеть не могу кочевать. Слава богу, что эта комедия Блюма даст нам возможность посидеть на месте. Но если мы снова пустимся в дорогу, я заставлю Генри взять вас с собой. Вы меня снова будете развлекать… Кто там, Мамми? Ах, как ты меня испугал, Генри! Входи, входи! Здесь только мисс Марш. Ты ее помнишь, конечно?
Вошел мистер Мизерв, по-прежнему красивый, крепкий, широкоплечий, может быть, только чуточку поседевший и отяжелевший. Зельда всегда и восхищалась им, и немного его побаивалась. В узкой комнате отеля, посреди дамских тряпок и безделушек, он казался огромным. Зельда встала, прощаясь, но Мизерв удержал ее за руку.
— Ну, ну, куда вы так спешите, Зельда? Боже, уже два года, не правда ли, Нэд, как мы были в Калифорнии?.. Как вы поживали все это время?
— Она вышла замуж за Сельби. Помнишь этого романтического шалопая, с которым мы имели столько хлопот? Они поженились и играли в водевиле, а когда вернулись во Фриско, он бросил ее…
— Та-та-та, не много она потеряла, — сказал Генри, не отводя глаз от лица Зельды. — Вам, должно быть, пришлось пережить трудное время?
— Он возмутительно с ней обращался! — снова вмешалась Оливия.
— А чем вы занимаетесь теперь? — спросил ее муж у Зельды.
— Она оставила сцену, — продолжала отвечать за Зельду Оливия. — Она говорит, что никогда не вернется на нее снова. И я то же ей советую…
— Да замолчи ты, ради бога, Нэд, и дай ей самой отвечать!
Зельда засмеялась и рассказала о себе, как можно короче.
— Но Оливия не совсем права. Я очень серьезно подумываю о возвращении на сцену. Мне кажется, что это мое истинное призвание…
— О, гримируется она великолепно, Генри, — снова стремительно вставила Оливия. — Тебе бы надо было видеть ее вчера! Этот дон-жуан, Кэйрус, совсем потерял голову… не суди по ее сегодняшнему виду.
Мизерв повернулся к жене с таким скучающим выражением на лице, что та тотчас замолчала.
— Не снимете ли шляпу? — предложил он Зельде. Она повиновалась. Генри подошел к окну, поднял штору и еще раз всмотрелся в ее лицо.
— Теперь повернитесь! — скомандовал он. — Так, теперь с другой стороны…
— Вы, кажется, были хороши в диалогах, насколько я помню? — сказал он, окончив этот осмотр.
— Не знаю, право… Я не пробовала выступать в чем-нибудь трудном…
— А вы пробовали имитировать «кокней»?
— Я… не знаю, что это такое — «кокни».
— Это — жаргон лондонской черни, на котором говорят прислуга, рабочие и так далее. «Кокнями» называют обитателей Ист-Энда…
— Я попробую…
— И вы будете работать усердно?
— О, да. Я не боюсь работы.
— Днем и ночью, а? Обещаете?
— Да, конечно.
Генри повернулся к Оливии.
— Я думаю, наша задача разрешена… если она поработает над собой.
— О чем ты толкуешь, не разберу?
— Нам именно этого типа женщина и нужна: женщина, которую сшибли с ног, у которой в лице печаль и одухотворенность, которая изголодалась по чему-то, чего она лишена… уверяю тебя, Нэд, она создана для этой роли, она как раз то, что нам нужно.
— Нужно для чего? — вскричала его жена. — Понятия не имею, о чем ты говоришь…
— Ах, господи, для роли Дженни.
— Какой Дженни?
— Да для «Дженни-Поломойки», идиотка ты этакая!
Глава четвертая
«…Роль Дженни в пьесе напоминает немного роль хора в греческой трагедии. Ее речи, в которых отразился тонкий юмор мистера Блюма, являются как бы комментариями автора к развертывающейся драме. Для исполнения роли Дженни очень удачно выбрана актриса, которая, как мы слышали, является новичком на нашей сцене, — некая Зельда Марш. Она сумела создать живой и трогательный образ…»