Зельда Марш, стр. 5

Глава вторая

1

Майкл Кирк жил со своей матерью неподалеку от дома Бэрджессов, в маленьком коттедже между бакалейной лавкой и китайской прачечной.

Миссис Кирк, мать Майкла, давала уроки музыки. Она слыла не только прекрасной учительницей, но и лучшей музыкантшей в городе, и все известные певцы, приезжавшие в Сан-Франциско, наперерыв приглашали ее аккомпанировать им. Живая, деятельная, миссис Кирк была женщина с энергичным лицом и тронутыми серебром волосами. Она овдовела много лет назад, и сын ее, Майкл, был для нее всем в жизни.

Майклу было шестнадцать лет. Он оставил школу, чтобы изучать живопись и ваяние в частной студии, так как у него были задатки художника и мать усердно поощряла их.

— Мне так хочется надеяться, что ты проявишь способности в какой-нибудь области искусства, Майкл, — говорила она. — Ведь это такое счастье, когда можешь заниматься тем, что тебе по душе, и необходимость зарабатывать свой хлеб не становится проклятием!

— Да, конечно, мамочка, — с готовностью соглашался Майкл. Он и теперь всегда во всем соглашался с матерью, как в детстве, когда она наряжала его в бархатные костюмчики с кружевными воротниками и терпеливо завивала каждый вечер его белокурые волосы. Майкл обожал свою мать.

Хорошо сложенный, хотя и невысокого роста, он, по какой-то непонятной причине, казался однако слабым и хрупким. Может быть, это впечатление создавало его лицо, нервное, выразительное, по которому легко было угадать его впечатлительность и застенчивость. Он часто улыбался прелестной детской улыбкой и тогда все лицо оживлялось, сверкали ослепительные зубы, глаза превращались в две узенькие щелочки, так и искрившиеся весельем. Майкла любили все, в нем было что-то, сразу внушавшее симпатию. Он был добрый и любящий мальчик.

У домика, где они жили, имелся огороженный забором садик «величиной с носовой платок», по выражению миссис Кирк. Но на этом маленьком пространстве росло множество фиалок, герани, лилий. Миссис Кирк очень заботилась о своих цветах. Обязанностью Майкла было поливать их утром и вечером, но подрезала, окапывала, подвязывала их всегда она сама.

Во дворе за домом у Майкла имелась своя собственная «студия», отдельное строение вроде беседки, примыкавшее к забору. Деревянный пол в этом помещении скрипел немилосердно, и все оно сотрясалось от малейшего движения вблизи. Майкл очень любил этот уголок и проводил там все свободное время. Он сам сделал полочки, развесил по стенам свои рисунки углем. В «студии» имелся стол, диванчик, стулья и еще кое-какая старая мебель, а ковром служила ветхая зеленая скатерть. Окно заменяло отверстие в потолке — это была фантазия Майкла. По углам стояли мольберты с полотнами, повернутыми к стене. Лежали набитые эскизами папки.

2

— Майкл, что тебе известно об этой девочке, что живет у Бэрджессов? Ее настоящая фамилия — Марш, не так ли?

— Право, не знаю, мама… мы учились когда-то в одном классе… я говорил с нею раз-другой, не больше… Но отчего… Что именно тебе хочется знать о ней?

— Я только что думала о ней… Живая девочка… И, кажется, совсем из другого теста, чем ее родственники… Мне, ты знаешь, никогда не нравилась эта миссис Бэрджесс.

Прошло минуты две в молчании. Разговор этот происходил в кухне. Миссис Кирк вылавливала что-то длинной вилкой со дна кастрюли, а Майкл скреб ножом внутренность закоптелого горшка. Оба — и мать, и сын — думали, какую подать реплику. Миссис Кирк, наконец, первая спросила как бы между прочим:

— Вы с нею встречаетесь иногда?

— Нет.

— А мне показалось, что я видела ее на днях у нашего дома: она как будто высматривала кого-то.

— Я не виделся и не говорил с ней вот уж… несколько месяцев…

Майкл усердно скреб и скреб кастрюлю. Это в первый раз он сознательно солгал матери. Да, в первый раз за много лет.

3

Прошло добрых полтора года с тех пор, как Зельда и Майкл встретились в Лоуэльской школе. Девушке только что минуло тогда шестнадцать, а большинство ее одноклассников были годом-двумя моложе. Они переживали еще тот период юношеской целомудренной стыдливости, когда естественные порывы пробуждающейся плоти неясны им самим и тщательно скрываются от себя и других. Зельда была гораздо испорченнее других и вполне отдавала себе отчет в том, какое она производит впечатление на мальчиков постарше. Жизнь била в ней через край, кровь бурлила в жилах, но низменных инстинктов в ней не замечалось; она просто была нормальным молодым животным, в котором уже победно звучал голос пола. Все ее мысли были заняты мужчинами. Каждому из школьных товарищей — если она вообще находила его достойным внимания — отводилось в этих мыслях особое место. Она не упускала случая «делать глазки» и учителю алгебры, мистеру Кроссу, и даже самому директору, мистеру Хортону. На большинство мальчиков она смотрела презрительно с высоты своего опыта, приобретенного в дешевых пансионах, бродячем цирке и второсортной гостинице Бэкерсфильда, где царили свободные нравы. Что они знали, эти глупые маменькины сынки?!

Зельда не помнила, когда именно она впервые заметила Майкла. Но однажды, когда он был вызван к доске решать алгебраическую задачу и стал мишенью язвительных острот мистера Кросса, его унижение глубоко отозвалось в ее сердце. С этого дня она полюбила Майкла, но прошло много-много времени прежде, чем она поняла это. Как-то, когда она смотрела на него с другого конца класса, он поднял голову, их глаза встретились, и тотчас же лицо Майкла осветилось широкой улыбкой. Улыбка эта не была ни натянутой, ни самоуверенной, она была просто дружеским ответом на взгляд Зельды. Но Зельда повела себя как-то странно: вдруг порывисто отвернулась, опустила глаза на лежавшую перед ней раскрытую книгу и покраснела до корней волос. Ей даже жарко стало; никогда в жизни она раньше так не краснела. Она решила, что «ненавидит этого мальчишку Кирка». Она как будто избегала его, и в то же время ни на минуту в течение дня не переставала наблюдать за ним. Потом ей захотелось вновь испытать то смущение, что она испытала от взгляда Майкла. Это было мучительно — и вместе с тем ужасно приятно. Снова глаза их встретились, и снова зубы Майкла засверкали в улыбке, а лицо собралось в морщинки — кровь снова прилила к щекам Зельды. На этот раз она решила, что он «славный мальчик» и что в нем «есть что-то милое и забавное». С этих пор они постоянно обменивались дружелюбными взглядами и улыбками, пока в один прекрасный день при возвращении из школы не обнаружилось, что Майкл живет в том же квартале, где и Зельда.

Зельда, увидев его, пошла медленнее, но он по-прежнему шел в нескольких шагах от нее, не приближаясь. Она заметила, что он нарочно размерял для этого шаги. Тогда она вдруг сделала вид, будто у нее подвернулась нога, уронила на землю книги, схватилась за дерево, чтобы не упасть, и охнула, как от боли. Майклу ничего более не оставалось, как поспешить к ней на помощь.

— Вы ушиблись?

Она сделала гримасу и улыбнулась. Они смущенно стояли друг подле друга. Зельда — держась одной рукой за дерево, другой потирая лодыжку, а Майкл — весь участие и беспокойство. Он собрал с земли книги и, поддерживая прихрамывающую Зельду под локоть, проводил ее до самого дома. Это положило начало более близкому знакомству. Теперь Майкл по утрам делал крюк, чтобы пройти мимо ее дома, и нарочно замедлял шаги, поджидая ее. Иногда они вместе возвращались из школы и прощались у ворот дома ее дяди, поболтав несколько минут. Зельда отдавала себе отчет в той застенчивой нежности, которую она питала к Майклу: на языке других девочек ее возраста это называлось «обожать». Майкл же не анализировал своих чувств. Зельда Марш — удивительная девушка, она слишком хороша для него, — вот все, что он знал. Ему и в голову не приходило, что она может разделять его чувства. Он ничего не говорил о ней матери, понимая, что не встретит сочувствия и одобрения.