Искушение, стр. 9

– Не волнуйся, он не вернется. Он трус, – она решительно уселась на чемодан.

Старушка, следуя ее примеру, уселась рядом.

– Вы проголодаетесь, – Габриель бросил на мостовую свой узел. Он не мог оставить их одних, бедных и беззащитных, в незнакомой стране, где надо бороться за свое месте под солнцем и где трудно даже тем, кто уверен в себе и может за себя постоять.

– До прихода дяди мы с голоду не помрем, – уверенно заявила Дженни. – К тому же у Медеи целая головка сыра, а утром я куплю яблок у уличных торговцев, если, конечно, мы еще будем здесь.

– А малышу не надо молока, правда? – Агнелли терял терпение, говорил быстро, проглатывая звуки.

– Если мы не уйдем до утра, попросим одну из проходящих мимо кормящих мам, и она покормит нашего младенца, – она упрямо сжала губы.

– В этом городе погода неустойчивая в марте. Лень – тепло, день – вьюга, – доказывал он. – Прошу, разреши предоставить тебе кров, хотя бы на одну ночь. Завтра утром я приведу тебя на это самое место. Пошли. – Дженни отрицательно покачала головой и отвернулась от него.

Она не очень-то верила в его благие намерения, да и в свои тоже. Даже если его помыслы чисты, она не собиралась еще больше запутывать отношения с этим решительным человеком и постоянно чувствовать себя обязанной ему. Габриель как будто решил, что может руководить ее жизнью и указывать ей, как следует поступать!

Девушка кинула на него испытующий взгляд из-под полуопущенных ресниц. Он уже сменил гнев на милость, красивое лицо смягчилось. На нем теперь было внимательное, почти умоляюшее выражение, а голос с хрипотцой полон беспокойства.

– Какая же ты упрямая! Коли я поклянусь… держаться на почтительном расстоянии, ты пойдешь со мной в теплую квартиру?

– В Швеции луну в марте называют живой, потому что снова пробуждается жизнь в деревьях, лесах. Снова приходит весна. Мы будем о'кей, как говорят в Америке.

Мужчина с безмолвной мольбой протянул руки и вскинул взор к темному лесу. Поднимался ветер, от воды тянуло холодом. Дженни поежилась и плотнее запахнула шаль.

– Ну, хорошо, оставайся, но позволь Медее и детям пойти со мной, пока они не простудились и не подхватили грипп. Мои друзья тепло примут их, накормят, обогреют. Эй! И тебя тоже! Дженни Ланган, будь же, наконец, благоразумной. Завтра… – девушка с беспокойством Посмотрела на него.

– Я больше никогда не оставлю детей одних, пока не доберусь до Айовы. Габриель, я привыкла заботиться о себе и о своих близких сама. Мне не на кого надеяться… Я не могу поступиться своими чувствами и подчиняться твоим приказам. Но в любом случае… я тебе очень благодарна, – смущенно сказала Дженни.

Габриеля и раздражала, и восхищала ее безрассудная храбрость. Он чувствовал, что ее уверенность в своей правоте слабеет пропорционально снижению температуры. «Не имеет значения, что она говорит, я должен добиться своего, – решил Агнелли. Буду вести себя с наглой самоуверенностью. Если же и это не поможет, придется взывать к материнским чувствам Дженни».

– Мне лучше знать, что тебе нужно сейчас. И я не привык… оставлять женщин в беде или терпеть их непозволительное непослушание и капризы, – улыбка скользнула по его лицу. – Женщины никогда не говорят «нет» Габриелю Агнелли. Эй, Медея Мазей, – он разразился бурной тирадой на итальянском.

Дженни, к своей досаде, не понимала ни слова. Старушка внимательно слушала, морщила губы, всплескивала руками, кивала и смеялась, сердилась и удивленно поднимала густые седые брови, пожимала плечами и огрызалась.

– Неважно, что я сказал ей. Главное, она согласилась пойти со мной, если пойдешь ты, – сказал Габриель Дженни. – Она замерзла и устала, и хочет есть. К тому же она немолода. Тебе бы следовало быть внимательнее к ней, раз уж вы породнились.

Стемнело. Зажегся тусклый уличный фонарь. Причал опустел, лишь два тощих бездомных котенка, крадучись, пробирались мимо людей, отбрасывая на мостовую длинные тени. Медея вытащила из-за пазухи нож и срезала с головки сыра два тонюсеньких прозрачных ломтика. Она шипела и мяукала, как настоящая кошка. Подбежали коты, и сыр исчез в одно мгновение, а коты остались. Они не спускали немигающих глаз с сыра и старушки. Малыш Эллис, завернутый в золотистую овчину, запищал, размахивая ручками, словно голодный зверек. Розовым ротиком он ловил и сосал маленькие кулачки, когда они случайно касались губ.

– Дай-ка его мне, – произнес Габриель. Он взял ребенка на руки и демонстративно стал ходить по причалу мимо Дженни. – Смотри, Дженниланган, смотри, какие мы голодные. Мальчик ищет у меня грудь. Младенец тыкался носом Габриелю в грудь, искал открытым ротиком молоко. Дженни встала и сунула в открытый, как у птенчика клюв, рот последнюю из приготовленных на острове Эллис тряпочек с сахаром. Проснулась и заплакала Ингри. Она цеплялась за Дженни и никак не хотела идти на руки к Медее.

– Куда ты поведешь нас, Ангел Габриель? – устало спросила девушка, смирившись со своей судьбой. – Как видишь, мы снова нуждаемся в твоей спасительной добродетели.

ГЛАВА 5

– Ты не спала целые сутки, Дженни, крутилась, как заводная, – сказал Габриель. – Помнишь, мы встретились с тобой вчера на палубе в это же время? Хватит сидеть на крыше, иди домой, поспи. Эй! – Он набросил ей на плечи одеяло. Агнелли принес из квартиры, которая находилась двумя этажами ниже, не только одеяло, но и оплетенную соломкой бутылку итальянского вина. – Посмотри, я принес тебе попробовать напиток моей родины, Тосканы, чтобы отпраздновать твою первую ночь в Америке. Это последняя бутылка настоящего итальянского кьянти. Выпей глоток и уснешь быстрее. Ты хочешь спать?

– Нет, нет еще! Мне нравится чувствовать ночь, прикасаться к ней, – ответила задумчиво Дженни. – Взгляни на луну, Габриель. Она не такая, как у нас. Это – американская луна… такая же огромная, как сама Америка. – Его радостный теплый смех согрел ее больше, чем шерстяное одеяло, в котором она укуталась.

– Луна сегодня такая большая, Дженни, потому что она в перигее, то есть сейчас она ближе, чем обычно, к земле и, значит, к тебе. К тому же нынче полнолуние. Скажи мне, о чем ты думала, оставаясь наедине с лунным ликом? – Габриель присел на низкое ограждение, идущее по краю крыши шестиэтажного здания. Глядя на него, Дженни встревожилась.

– О том, что мне нужна работа. Может пройти много времени, прежде чем дядя Эвальд найдет меня. Ты и твои родственники очень добры к нам. Но я не могу злоупотреблять вашим гостеприимством. Эта квартира была переполнена еще до нашего приезда. И деньги уходят, как вода в песок. Я приехала в Америку вовсе не в поисках покровителя.

Из доков, расположенных в деловой части Нью-Йорка, Габриель повез подопечных женщин и детей на поезде надземной железной дороги в Ист-Сайд [10] Манхэттена. Он провел их по многолюдным вечерним улицам в трехкомнатную квартиру своих родственников в итальянском гарлеме. В маленькой квартирке ютились девять человек – семья и пансионеры. К счастью, у мужчин была посменная работа, поэтому тонкие тюфяки на полу в гостиной не пустовали ни днем, ни ночью. Всем всегда хватало места. С общего молчаливого согласия узкую проходную комнату уступили Дженни, Медее и малышам. Маленькое окошечко выходило в вентиляционный колодец, отделявший одно здание от другого. Большая фрамуга второго окна смотрела на лестничную клетку. Даже в солнечный день в комнате царил полумрак. Доносился непрекращающийся гул голосов – добрых и злых, мелодичных и хриплых. Визгливые крики местных балаболок разносились по всем этажам кирпичного здания. В доме не было ни электричества, ни даже газовых рожков, освещавших другие районы города. Напора воды хватало только на два этажа. Тем, кто жил выше, приходилось день за днем таскать воду для приготовления пищи, стирки, мытья ведрами снизу. Длинная, узкая квартира была согрета теплом, добротой и великодушием хозяев и жильцов больше, чем круглосуточно пылающим в топке огнем. Новоприбывших, как и обещал Габриель, встретили с распростертыми объятиями.