Искушение, стр. 3

Она вырвала руку и отвернулась от Габриеля. Краска стыда выступила на ее лице. Неожиданное происшествие вызвало досаду.

– Думаю, я уже была немного… распутной, Габриель. Теперь, когда вам все известно обо мне, или вы считаете, что известно, расскажите о себе, мистер Ангел.

Агнелли нежно поцеловал Дженни. Она совсем не была невинной девушкой, но этот мужчина – первый, кто вызвал у нее такую сильную, бурную, неудержимую страсть. У Дженни все еще подкашивались ноги, и сердце колотилось в груди.

– Я резчик по камню и по дереву, плотник, – разговаривая, они держались за руки, легко касались кончиками пальцев щек, бровей, губ. Дженни погладила черные волосы Габриеля. Он поправил бант в ее прическе. Оба были взволнованы и ошеломлены стремительным взрывом желания.

– Лучше я расскажу о своих чувствах… о том, что ощущают мои пальцы, ладони.

– Я поняла, – Дженни улыбнулась с горькой радостью.

– Я человек, наделенный instino. Как это по-английски? Инстинктом. Иногда я чувствую руками, – он медленно потер руки. – Мой ум еще не определил, в какие слова облечь свои впечатления, а руки уже знают, что делать. Я мастер, а не чернорабочий. В Италии нет работы для резчиков. Для чернорабочих тоже. – Габриель нахмурился. – Знаешь, в Америке итальянцев называют «перелетными птицами». Многие приезжают на время уборки урожая и потом возвращаются домой.

– Итальянцы чаше других возвращаются на родину, несмотря на дорогой билет и ужасную дорогу? Я не знала этого, – девушка снова посмотрела на Габриеля, очарованная не только его красотой, но и тонким вкусом. На нем была старая, хорошо сшитая куртка из дорогой материи. Вязаный шарф небрежно, но изящно обмотан вокруг шеи. Агнелли явно следил за модой, хоть и не был богат.

– Я расскажу тебе о том, чего ты еще не знаешь, – оказал он. – В Америке тебя будут называть немой или неповоротливой шведкой. Но я-то знаю, что ты проворная. И по-английски ты говоришь лучше меня. Почему? Где ты научилась языку? – легкая улыбка скользнула по его лицу. Он сдвинул кепи на затылок, и ветер подхватил и растрепал выбившуюся из-под шапки смоляную прядь волос.

– Жизнь дома была тяжелой. Земля истощена, урожаи стали бедными. На всю семью еды не хватало. Работу на близлежащих фермах не найти. И вот мы со старшей сестрой и несколькими девушками из нашей деревни Лександ в Далекарлии поехали в Стокгольм, чтобы попытаться найти там работу. Я работала в посольстве Англии. Сначала чистила кастрюли, потом стала горничной. Там я научилась английскому и совсем немного – всего несколько слов – итальянскому, французскому, русскому.

– Ты говоришь по-английски с bambina? – Габриель вспомнил о девчушке двух-трех лет с соломенными волосами, которая почти неотлучно находилась рядом с Дженни.

– Ингри?.. «Bambina» – значит «малышка»? – уточнила Дженни. – Немного. Хочу, чтобы она чувствовала себя как дома в новой стране. Мы едем в Айову.

– Понятно. К мужу? Сначала он приехал в Америку, заработал деньги и теперь вызвал вас? – Агнелли сердито натянул кепи на лоб и убрал непокорную прядь.

– Нет. У меня нет мужа. – Она отвернулась и стала смотреть на море. Повисла напряженная тишина. Луна клонилась к западу. Небо на востоке светлело. Наступало утро.

– Тебя не пустят в Америку. Одинокая женщина без денег, без… мужа.

– У меня есть десять долларов. Вот здесь. – Дженни положила руку на грудь. – В Бремене сказали, что этого достаточно, чтобы не считаться… нищенкой. Кажется, они так назвали человека, у которого нет денег, – сказала она встревоженно. – Я знаю, они не впустят в Америку без денег.

– Я видел девушек таких, как ты, даже с десятью долларами в кошельке, которых держали на острове Эллис, пока… – Габриель достал папироску и похлопал по карманам в поисках спичек. – Ты видела в Бремене картинку на стене? Там изображена одинокая хорошенькая женщина. – Внезапно в его голосе послышался гнев.

– Темноволосая женщина в желтом платье? Та, что плачет? Но это же предупреждение.

Сказали, что картинка предостерегает от занятий… проституцией. Ох, Габриель… – Дженни закрыла лицо руками. – Представляю, что ты думаешь обо мне. Что ты имел в виду, когда сказал, «такие же, как ты, девушки»?

– Ну, конечно же, я не подразумевал, что такое случится с тобой… Дженниланган! – воскликнул он, вскинув руки. – Но иногда у красивой девушки… нет выбора. Власти Нью-Йорка запрещают отпускать с острова женщин с детьми без мужа или сопровождающего лица.

– А, ну тогда все в порядке. Меня должны встретить мой дядя или его друг. – Она улыбнулась с облегчением. – Габриель, меня зовут просто Дженни, а не Дженниланган.

– Знаешь, Просто Дженни, – Агнелли шутил, но выражение его лица было суровым. Его враждебный тон озадачил и встревожил ее. – Когда я приехал в Нью-Йорк впервые, то сказал себе: «Гейб, та громадная статуя в порту, должно быть, памятник храброму итальянцу Христофору Колумбу. Это, действительно, Новый Свет». Теперь я точно знаю, – он с недоумением пожал плечами, – она не имеет с Колумбом ничего общего. Многие вещи остаются неизменными даже в этом процветающем Новом Свете.

– Да, но многое не так, как у нас. Полно, Габриель, не тревожься! – К Дженни вернулся ее природный оптимизм. – Скоро взойдет солнце. Не могу дождаться, когда увижу статую Свободы. Хочу увидеть ее в лучах восходящего солнца. Смотреть в ту сторону, Габриель?

– Отсюда она не видна, Дженни, – ответил он сухо.

Настроение у него упало, стоило только подумать об опасностях, поджидающих в Нью-Йорке, и о поразительно сильном влечении к стоящей рядом милой, ранимой женщине. – Это нижняя бухта. Статуя стоит на острове, расположенном ближе к порту.

– Я долго ждала встречи с нею, подожду еще немного, – Дженни была смущена его явным недовольством. В ее ушах еще звучали его слова: «Девушки такие же, как ты… с ребенком… без мужа…». Она думала, что у него сложилось о ней неблагоприятное мнение. Габриель такой же, как большинство знакомых мужчин, начиная с всегда уверенного в своей правоте отца. Почему она ждала от него большего? Ее губы еще помнили вкус его поцелуя. Каждая клеточка хранила воспоминания о его сильном теле. Дженни мучительно пыталась понять, как случилось, что она позволила застать себя врасплох, поддалась искушению, отдалась страсти Габриеля, чтобы утолить свою. «Подобная слабость, – сказала она себе, – приносит душевные страдания. Нельзя уступать своим чувствам». Она отвернулась от Агнелли и взяла Ингри у Корин, женщины с соседней койки, которая вынесла девочку на палубу.

Только теперь она заметила остальных пассажиров третьего класса, неслышно, как призраки, возникших позади них. Около тысячи людей в тысячах миль от родного дома горели одним желанием – поскорее увидеть чужую страну, которая, они надеялись, станет их родиной. Чистенькие, умытые – насколько позволяли условия на нижней палубе – детишки с трудом сдерживали возбуждение, любопытство, бурную энергию.

С безграничной надеждой и мужеством, с вещами в руках и бьющимися сердцами иммигранты со всего света стояли перед своей terra incognita. [1]

ГЛАВА 2

Спустя несколько часов карантинные врачи покинули пароход на поджидавшем их катере. Яркое солнце плыло в ясном синем небе, «Принц Вильгельм» медленно входил в нью-йоркский порт. Гавань казалась Дженни островом, по берегам которого раскинулись леса из мачт и труб. Две широкие реки, по которым оживленно двигались суда, плавно несли свои воды, омывая остров Манхэттен. Через Ист-Ривер перекинут висячий мост, напоминающий стрельчатую готическую арку.

Пароход приближался к причалу. Статуя Свободы постепенно вырисовывалась перед глазами изумленных пассажиров. Сначала поднятая рука с факелом. Потом величественная фигура. Остроконечная корона сияла ореолом вокруг головы. Классический профиль. Бездонные глаза. Медное покрытие ослепительно сверкало на солнце. Статуя четко виднелась на фоне покрытых белыми барашками волн. Иммигранты, взволнованно толкавшиеся на палубе, обеспокоенные своей дальнейшей судьбой, благоговейно замерли, пораженные размерами и великолепием скульптуры.

вернуться

1

terra incognita – неизвестная земля