Семь месяцев бесконечности, стр. 99

Две собаки из упряжки Кейзо — Кутэн и Оуклок — практически не тянули нарты. У Кутэна проблемы с лапами, и вообще, кажется, все это ему порядком надоело, а Оуклок неузнаваемо изменился после возвращения из Пунта-Аренаса, где отдыхал целый месяц. Он постоянно пребывал в состояли какой-то необъяснимой печали и, когда мы останавливаюсь, не отрываясь смотрел назад, туда, где, по его понятиям, находился Пунта-Аренас. Была ли это несчастная любовь или что-нибудь другое, а может быть, он просто никак не мог прийти в себя после той жестокой трепки, которую задал ему Горди в базовом лагере, неизвестно, но тянуть нарты он не хотел, и поэтому весь вес нарт распределялся между семью собаками, что было для них весьма нелегко. Надо сказать, что отдых в Чили не только пагубно сказался на работоспособности и моральном состоянии Оуклока, но и сыграл злую шутку с Томми. Там, в Пунта-Аренасе, под теплым весенним солнцем Томми решил освободиться от теплого меха, но сделал это неосмотрительно быстро. В результате на нем из одежды остался один подшерсток, отчего он имел поджарый вид и стал походить на львенка. Очевидно, такой необычный вид не только плохо грел беднягу, но и усилил у него и без того явный комплекс неполноценности, аккуратно поддерживаемый его коллегами по упряжке. Для всех этих собак, выросших вместе на ранчо Уилла, Томми был чужаком, а чужаков собаки так же, как и люди, как правило, не слишком любят, и если кому и доставалось в упряжке Уилла, так это чаще всего Томми. Сегодня утром, неудачно попав Уиллу под горячую руку, Томми вырвался от него и, отбежав метров на двести, уселся на снег и стал наблюдать за всем происходящим со стороны. Поравнявшись с Томми, я подошел к нему, присел на корточки и позвал: «Томми, мальчик мой, иди сюда!» Томми как-то по-пластунски подполз ко мне и, перевернувшись на спину, подставил мне свой просвечивающий через редкий подшерсток живот. «Чеши!» — попросил он. Я почесывал ему живот до тех пор, пока не подъехал Уилл и, буквально вставив Томми в постромки, не поволок его, слабо сопротивляющегося, к упряжке.

Я заметил некоторое противоречие между курсом, вычисляемым на основе данных о магнитном склонении на наших картах, датированных 1980 годом, и курсом, определяемым по солнцу. Разница эта около восьми градусов. Вчера я шел по компасу, а сегодня — по солнцу. Анализ наших координат показывал, что я опять, к великой радости моих товарищей, стал понемногу уклоняться в привычную левую сторону, преодолев наконец свой опасный правый уклон. Тем не менее мне удавалось держаться близко к меридиану 90 градусов западной долготы, вдоль которого и лежала наша дорога к Полюсу.

Вечером радиосвязь оказалась неудачной: мы слышали только Беллинсгаузен, да и то еле-еле, нас же не слышал никто. Уловили координаты за вчерашний день: 85,8° ю. ш., 88,1° з. д. Сегодня прошли еще 22,8 мили, что означает немногим менее 20 минут широты, то есть сегодня мы пересекли 86-ю параллель.

Глава 6

Декабрь

Два совершенно противоположных по своему звучанию события ознаменовали сегодняшнее тихое солнечное утро — первое летнее утро трансантарктической экспедиции. В 6 часов, как обычно, я вылез из палатки, чтобы принять душ и оглядеться. Погода была на удивление хорошей, впрочем, лето есть лето, даже здесь, в Антарктиде, рядом с Полюсом. Минус 23 градуса, безветрие, солнце и голубое небо. Мое внимание привлекло какое-то движение в районе палатки Джефа и Кейзо. Я увидел, как из ее длинного холодного рукава появилась сначала голова, а затем и все совершенно обнаженное тело Кейзо. По-видимому, он счел эту погоду подходящей для обтирания. Балансируя на стоящем перед входом в палатку фанерном ящике, в точности как «Девочка на шаре» Пикассо, Кейзо, издавая громкие крики, обтирался снегом, который черпал обеими ладонями. Вопли Кейзо разбудили Монти, и тот, спросонья не разобравшись в ситуации, сцепился со своим братом Хоби, отдыхавшим рядом. Поднялся невообразимый шум, все остальные собаки подбадривали драчунов и рвались с поводков, чтобы принять участие в потасовке. Несмотря на то что дрались собаки из его упряжки, Кейзо не отважился наводить порядок в том костюме, в котором принимал снежный душ: Монти и Хоби сцепились не на шутку и в пылу схватки могли и не обратить внимания на беззащитное состояние своего хозяина.

Кейзо нырнул в палатку, и через некоторое время мы услышали, как он наводит порядок: громкие крики «Но, Хоби, но, Монти!» чередовались с мягкими глухими хлопками по собачьим бокам и низким ворчанием лишенных единственной радости собак. Далее утренние события развивались по обычному сценарию, и около 8.30 мы вышли. День был легкий, я успевал поглядывать на компас, смотреть под ноги, оборачиваться, петь песни и сочинять поэму для Этьенна. Уилл сегодня утром все-таки отдал Кейзо одну собаку. Это был Чучи — брат Хэнка, — своенравный и задиристый пес. Его работоспособность зависела от каких-то непонятных причин: временами он тянул нормально, но большей частью не перегружал себя, заботясь в основном о сохранении собственного достоинства и охране своей персоны от окружающих его собак. Может быть, именно поэтому Уилл и уступил Чучи Кейзо. Чучи внешне совершенно равнодушно отнесся к этой перестановке, однако, когда Кейзо поставил его в упряжку, совершенно недвусмысленным ворчанием дал понять окружающим, что, несмотря на то что он чужак, он не позволит никому обращаться с ним невежливо.

Упряжка Уилла шла за мной. Рекс и Пэнда по-прежнему старались догнать меня, и вот это их рвение привело к забавному эпизоду, случившемуся уже в конце дня. Как всегда, Уилл, опасаясь инцидентов, остановил своих собак метрах в тридцати позади меня, а сам, как выяснилось позже, присел на снег позади нарт, опершись о них спиной. Я, как обычно, продолжил движение, и почему-то мне пришла в голову мысль остановиться и посмотреть назад, на собак. Рекс понял этот жест однозначно — я его жду! Дальше все произошло очень быстро. Собаки рванули, дремлющий на солнце Уилл, потеряв опору, опрокинулся на спину, высоко задрав ноги. Перевернувшись через голову, он вскочил и понесся за упряжкой. «Во-о-оу! Воо-о-у!» — пронеслось над снежной равниной. Собаки, услышав, очевидно, металл в голосе Уилла, остановились. Я же, как только собаки сорвались с места, как ни в чем не бывало продолжил бег, предоставив Уиллу гадать о причинах такого поведения собак. Солнечная безветренная погода последние дни очень благотворно влияла на собак. Мех их полностью освободился ото льда, и во время коротких обеденных привалов они по-настоящему отдыхали на солнце. Правда, у Кутэна и Куки все еще были проблемы с лапами, а сегодня утром я обнаружил у Чинука, удивительно красивого пса из упряжки Кейзо, кусок льда в ухе. Лед примерз и не поддавался, а когда я попытался вытащить его, что было весьма болезненной процедурой, Чинук чуть было меня не укусил. В конце концов я справился с этой трудной задачей и освободил Чинука от совершенно ненужного ему украшения.

Мы с Этьенном продолжали активно уменьшать вес наших нарт. Не успели мы закончить свой ужин и растянуться на мешках в ожидании радиосвязи, как пришел Уилл, но не один, а с самой большой кастрюлей. Он приготовил фасоль на двоих, но профессор, достаточно разборчивый в еде, наотрез отказался от своей доли, поэтому Уилл, чтобы добро не пропадало, принес всю оставшуюся фасоль нам, рассчитывая в основном на мой неуемный аппетит. Но сегодня я при всем желании ничего не мог для него сделать. Радиосвязь не состоялась, и пришлось Уиллу возвращаться домой вместе со своей фасолью.

Вечером солнце находилось с моей стороны палатки (мы ориентировали палатку вдоль господствующего направления ветра), и поэтому мне было очень тепло, Этьенн же подмерзал. Поэтому я старался приоткрыть двери, а мой напарник — прибавить огонь в примусе, утром же ситуация менялась на противоположную. Сегодня идти было довольно тепло, и поэтому я решил принять еще один душ вечером. Это было настоящее блаженство. Когда я, разогретый, вылез из теплой палатки, снег моментально таял от соприкосновения с кожей, и я действительно обливался водой — очень сильное впечатление! Этьенн по-прежнему не поддавался на мои уговоры составить мне компанию. За день прошли 26 миль!