Бессмертник, стр. 94

«Я оседлал удачу, — отмахивается он. — Останавливаться нельзя».

Анна хочет заказать его портрет. Он, само собой, сопротивляется, но Анна напоминает, что, заказывая в Париже ее портрет, он и слушать не хотел никаких возражений. А она ведь тоже не была кинозвездой. «Женщины — совсем другое дело», — заявляет он.

Но Анна непременно хочет иметь его портрет. Надо подговорить Эрика. Если Эрик попросит, Джозеф обязательно послушается. Ради мальчика он сделает что угодно. И не только он, мы все тоже.

Она взглянула на Эрика. С ним, перегнувшись через стол, беседует Айрис. Они беседуют часто и подолгу, особенно о Мори и Агате. Поначалу Анна беспокоилась, что Айрис случайно проболтается и Эрик узнает о родителях то, что знать ему вовсе не следует. «Я ни слова не сказала, — заверила ее Айрис. — Но раз уж об этом зашел разговор, тебе не кажется, что когда-нибудь надо рассказать ему всю правду? Разве не через правду о себе и окружающих взрослеют дети?»

Анна тогда ответила: «Правда нужна, если она поможет что-то изменить, исправить. Но правда бывает и разрушительна, тогда ложь — нужнее и милосерднее».

С каким удивлением выслушала тогда Айрис ее ответ…

— Анна, так вкусно! Пальчики оближешь, — произнес Джозеф и с гордостью объявил гостям: — В нашем доме не заказывают обеды в ресторанах и не признают полуфабрикатов. Жена все готовит сама.

На дальнем конце стола Анна подкладывает еду на тарелки малышей. Ее прекрасные руки двигаются умело, споро; белеют запястья, на пальце поблескивает кольцо. Нам надо было иметь большую семью, как у Малоунов. Ей так идет, когда вокруг дети, она создана, чтобы заботиться, опекать. Хранить семейный очаг.

Сегодня вечер радости, но к радости примешивается горечь сожаления. Если бы удача улыбнулась ему пораньше! За семь послевоенных лет он достиг многого, но жаль тех, предыдущих, потраченных на жалкое, отчаянное выживание. Впрочем, так существует большая часть человечества. Ладно, теперь уж его голыми руками не возьмешь: у него достаточно накоплений, причем практичных, почти не облагаемых налогом. Когда его не станет, близкие ни в чем не будут нуждаться, он позаботился об их завтрашнем дне. Не дай Бог, чтобы повторились тридцатые годы. Правда, если верить экономистам, теперь система должна работать без сбоев, в нее введено столько предохранителей, что новая депрессия исключена. Но кто знает, кто знает?..

Вот и Эрик вернулся к ним так поздно. Упущено столько лет! Джозеф смотрит, как старший внук наворачивает вторую порцию рыбы. Аппетит у него отменный, и он не стесняется попросить добавки. Это хорошо! Интересно, какие чувства испытывает Эрик на сегодняшнем празднике? Трогает это его хоть чуть-чуть? Ощущает ли он, что вокруг — семья? Дыхание семьи. Дыхание истории. Нет, на это надеяться нечего. Он попал к ним слишком недавно и слишком внезапно. Да еще тринадцати лет от роду. Даже в Мори они не смогли пробудить истинную веру и уважительное отношение к обрядам. А Мори рос с ними и мог впитать все это с молоком матери.

Ну, ничего. Был бы Эрик здоров. И счастлив. А остальное не важно. Вот не думал, что произнесу когда-нибудь такие кощунственные слова, пусть даже про себя… С виду мальчик доволен жизнью. И в школе дела идут хорошо. А говорит иногда прямо как профессор! Друзья к нему тянутся. И к тому же он у нас спортсмен, а им везде дорога и почет. Даже в дни моего детства все восхищались парнем, который умел провести клюшкой мяч вдоль улицы, лавируя меж тележек разносчиков. Такой вот у нас был спорт… Да, Эрик еще и рукастый. Анна заикнуться о скворечнике не успела, а он уже сколотил: с крылечком и трубой. Прямо настоящий домик.

Причин для радости немало. Джозеф вздохнул и почувствовал в горле ком, а в глазах — подступающие слезы. Еще миг, и все их заметят. Он в последнее время часто плачет, даже неловко. Он снова наполнил бокал.

— Давайте вознесем третью благодарственную молитву, — произнес Джозеф, и ему вдруг показалось, что говорит не он сам, а его покойный отец. — Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, благоволивший к нам и освятивший нас Своими заповедями.

Книга четвертая

ГРОМ

Новый санаторий открывался с шумом и помпой. Газетчики захлебывались от восторга. Писали про всех. Про вдохновенных молодых архитекторов с радикальными идеями о соразмерном человеку пространстве, об их проекте со светотенью, некубическими объемами и зеленью. Писали про строителей, которые превосходно воплотили в жизнь столь грандиозный замысел, не превысив при этом оговоренной заранее сметной стоимости. Короче, дифирамбам было несть числа.

Вокруг Джозефа с Малоуном то и дело щелкали фотоаппараты, они беспрестанно давали интервью. Джозефа запечатлели над развернутым рулоном чертежей. И попросили рассказать, как складывалась его жизнь. «Этот скромнейший человек, — написал один из репортеров, — с благодарностью говорил об удаче, которая улыбалась ему в жизни не раз. Путь наверх он начал еще в 1919 году, приобретя небольшой доходный дом на Вашингтон-Хайтс. На эту покупку ему пришлось одолжить две тысячи долларов». Дальше журналист в подробностях объяснял читателям, что официальное открытие санатория еще впереди и в этот день будет дан обед в честь архитекторов, строителей и многочисленных благотворителей, на чьи пожертвования построено это великолепное здание.

Никогда, с молодых лет, Анна не верила в предчувствия, сновидения, телепатию и прочую чепуху. Но, собираясь на торжественный обед, она знала — как это ни абсурдно! — что встретит там Пола Вернера.

И вот после первой перемены блюд она и вправду увидела, как он размашистым, стремительным шагом идет через всю залу к столу, где сидят Малоуны. Увидела — и не удивилась. Она наблюдала, как Малоун поднялся ему навстречу; приветствия, рукопожатия; непринужденный поклон. Малоуны сидели далеко, но она представила его голос, интонации. Скоро, она знала, он перейдет к их столику.

Что я скажу? А он? Я же покраснею! Все заметят — я всегда краснею до корней волос! И все услышат, как колотится мое сердце.

Пол подошел прямиком к Джозефу, протянул руку.

— Пол Вернер, — представился он. — Спешу поздравить вас и мистера Малоуна с замечательной постройкой. Я только что обошел здание. Великолепно!

Джозеф на миг опешил. Но быстро опомнился и, поднявшись, с достоинством ответил:

— Спасибо. Вы очень добры. — И, обернувшись к сидевшим за столом друзьям и знакомым, добавил: — Вот человек, который помог мне когда-то встать на ноги. Он…

— Пожалуйста, не надо об этом, — перебил его Пол. — Это совсем не важно. Все, чего вы добились, вы добились своими усилиями.

— С моей женой Анной вы знакомы, — произнес Джозеф. — А это наша дочь Айрис. И ее муж, наш зять, Тео Штерн. Доктор Теодор Штерн.

Пока Пол на нее не смотрит. Что будет, когда она встретит его взгляд?

Джозеф придвинул стул:

— Садитесь с нами, мистер Вернер.

Пол принял приглашение. Анна почувствовала легкое головокружение, тошноту. Только бы ей не стало дурно.

— Вы здесь один? — спросил Джозеф. — Быть может, позовете и…

— Жена не смогла быть со мной сегодня, — ответил Пол. — На самом деле я здесь отчасти по служебной необходимости, поскольку состою в правлении Опекунского совета. Мы, среди многих, жертвовали деньги на строительство санатория, и я обязан проследить, как эти деньги потрачены. — Он улыбнулся. — Я с удовольствием доложу, что потрачены они не зря. Мне очень понравилось, что в проекте использованы функциональные возможности стиля баухаус, но вы сумели избежать присущую этому стилю примитивность и необжитые пространства.

— Я — один из авторов проекта и весьма рад подобной оценке, — вступил в разговор сидевший за их столом архитектор. — Как раз такую задачу мы перед собой и ставили: избавиться с помощью декора от этакой суровой фабричной наготы. Вы архитектор, мистер Вернер?