Поморские были и сказания, стр. 20
— Уваливай, нищая коробка!
Здесь не монастырь, не поминки:
Господские песни да пляски!
Отвечает странница хозяйке:
— Тут-то меня и надо!
Я песни петь разумею.
Былинами душу питаю. —
Не туча с дождем прошумела,
Хозяин в углу отозвался:
— Садись-ка, тетка, на лавку,
Сказывай старину-былину,
Разгони мою тоску-кручину! -
В горнице говоря замолчала,
Странница младеня закачала,
Запела сама, заговорила:
— Маменька помирала,
Сына да дочь благословляла:
«Живите, деточки, в совете,
Сестра, обихаживай брата,
Будь ему в материно место.
Брателко, не обидь сестрицы.
К морю пойдешь — простися,
С моря придешь — доложися.
Клятвою вас заклинаю,
Во свидетели море призываю».
Тут вечерняя звезда восходила,
Маткины очи затворила.
И брат с сестрой зажили советно,
Однодумно они, однолично.
А сестра говорить не умела.
А горазда на всякое дело.
После этого быванья
Брат сестры не спросился.
Молодой женой оженился.
Молода жена Горожанка
Немую золовку невзлюбила,
Что дом приказан золовке,
А молодка у ней под началом.
Стало все не в честь да не в радость.
Все не в доброе слово.
Лихорадство Горожанка учинила:
Лодейные парусы сгноила,
Подвела под немую золовку…
Горожанка сделалась в лице переменна:
— Врака, врака, врака всё!
А брат слушает, дивится, а сам на сестру не подумал, что ушла нема и увечна: эта цела и здрава, в речах с ладка и успешна.
А странница сидит, как свеча горит.
Слово говорит, что рублем дарит:
— … Да… парусы в зиму сгноила.
И этой напасти мало,
Этой беды недостало.
Молодая жена Горожанка
Мужневых трудов не пощадила.
Промысловую лодью погубила.
Подвела на немую золовку
Ябедой, поклёпом и подмётом…
Горожанка опять зубы явило:
— Враки, враки, враки! Ябеду сказывает и врет!
А муж говорит:
— Не сбивай, со врак пошлин не берут.
Странница эта опять поет:
— …Да… промыслову лодью погубила.
И этой кручины мало,
Этого горя недостало.
Коль матери любы дети!
Горожанка дитя не пожалела:
Дитя свое заколола,
Золовкино сголовье зарудила,
Душегубством золовку уличила.
И брат сестре казнь придумал:
Без суда, без сыску, без управы
Руки сестре изувечил,
Навязал на локти младеня
И выгонил сестру за ворота…
Горожанка схватила со стены ловецкое копье да шибла в певицу. Муж копье перехватил на лету, бросил в угол, а сам заплакал:
— Правда, правда! И у нас то!
И опять стала тишина, только странница поет:
— …Да… выгонил сестру за ворота.
Побрела кровава, космата.
Шла, пришла на край моря
И к морю немая возопила.
Смерти себе запросила.
На море волны встали.
Как лист, земля затряслася
В море немая урвалася.
Как сноп, ее море носило
И в сердце морском переновило:
Была нема и увечна,
Стала цела и здрава,
Запели уста, заговорили,
Руки младеня подхватили.
В живой воде дитя заплавал.
По-ребячьи дитятко заплакал…
Дивны у моря угодья!
И бабой-старухой срядилась,
К брату на праздник явилась.
Братанна платок-то сдернула да сажу стерла. Больше слов не надо.
Брат сестру узнал, тут радость неудержимая. Упал сестре в ноги, целует ей руки, уста и очи, к сердцу жмет свое детище. А Горожанка заскакала собакой да прянула в окно, только пыль свилась в след. Больше Горожанку здесь никто не видал. Да и кто ее рад видеть!
И после этого быванья
Брат с сестрой зажили в совете.
Он в море пойдет — простится.
С моря придет — доложится.
А Братанна племянника хвалит. По головушке его гладит.
Дивны у моря угодья!
Слава сердцу морскому!
О кормщике Устьяне Бородатом
Чудские боги
Шел Устьян Бородатый на кочмаре с Двины к Печоре и за встречным ветром остался у Канской речки. Рядовые спросились сходить по морошку и вовремя вернулись. Весельщик Ладошка не пришел и к паужне. Устьян повелел струбить в рог. По рогу Ладошка вышел к судну. С палой водой кочмара уноровила взойти в море.
Еще берег не закрылся, от переднего корга проплакало по-гагачьи:
— Кык-куим! Я к бабушке хочу!
И от заднего корга отвылось — как бы гагара:
— Баба, нингад няна! Отыми у Ладошки!..
К ряду несхожий ветер погонил кочмару в береговую сторону.
Устьян выговорил:
— Чудской кудес! Весельщик, за что тебя назвали?
Ладошка пал дружине в ноги:
— Государи! Я занес на судно двух болванцев идольских. Бравши ягоды, я заблудился, набрел на халмеры, на погребенье. Тут кол одет в бабью малицу. Старуха сделана. В пазухе у ней болванцы, дети или внуки. Я их взял, принес на судно и запрятал в коргах. По той вере, что морскому ходу будет спех.
Ладошка плачется, а черная сила кочмару в берег тянет.
Якорь кинули, и Устьян кричит:
— Давай сюда болванов!
Ладошка сползал в судно и вынес две деревянные образины.
Устьян их излучинил топором и зажег на медном листе.
Из черного дыму вылетели с воем две гагары и пропали в тундре.
Тогда снялись с якорей, открыли паруса. Паруса надунул добрый ветер, и кочмара пошла своим путем.
Слово кормщика
Кормщик Устьян Бородатый стал на якорь в Нежилой губе. Дружина говорит:
— Не худо бы сбродить на мох, добыть оленя. Приелась соленая-то рыба.
Устьян говорит:
— Ступайте. Только не стреляйте важенку — матку с детенышем не убейте.
Вот дружинники стоят на мшистой горбовине с луками. Видят непуганых оленей стадо. Маточка оленья со своим теленком ходит ближе всех. Самолучший стрелец тянет лук крепко и стреляет метко, прямо в эту важенку. В тот же миг крепкий лук крякнул и переломился.
Дружинник ударил этими обломками о землю и сказал:
— Не сломался бы ты, мой гибкий, тугой лук, ежели бы не переступил я слово кормщика!
Русское слово
Шел Устьян Бородатый на промысел в летних судах. Встречная вода наносила лед. Тогда Устьяновы кочи притулились у берега. Довелось ждать попутную воду у Оленницы. Здесь олений пастух бил Устьяну челом, жаловался, что матерый медведь пугает оленей.
Устьян говорит:
— Дитятко, некогда нам твоего медведя добывать: вода не ждет. Но иди к медведю сам и скажи ему русской речью: «Русский кормщик повелевает тебе отойти в твой удел. До оленьих участков тебе дела нет».
В тот же час большая вода сменилась на убыль, и Устьяновы кочи тронулись в путь.
А олений пастух пошел в прибрежные ропаки, где полеживал белый ошкуй. Ошкуй видит человека, встал на задние лапы. Пастух, мало не дойдя, выговорил Устьяново слово:
— Русский кормщик велит тебе, зверю, отойти в твой удел. До оленьих участков тебе, зверю, дела нет.
Медведь это слово отслушал с молчанием, повернулся и пошел к морю. Дождался попутной льдины, сел на нее и отплыл в повеленные места.
Устьян и купец
Устьян стоял при море, у Двины, ждал попутных ветров сверху. К тому же острову пристало поврежденное погодами купеческое судно. Купец повыгрузил товар и с работными людьми отправил вверх, а Устьянова дружина стала поновлять бока купеческой лодье. Трудились за спасибо и за хлеб за соль. О деньгах разговору не было. Устьян готов был на отлет во всякий час, только бы сменился ветер. Дела у починки-поправки оставалось уж немного. Дружина конопатит да смолит… И ударил дождь. Устьян кричит: