Ну точно — это любовь, стр. 37

Через сорок минут Джейн — после того, как позвонила Молли и наболтала ей всякой ерунды, — полулежала в кровати под одеялом и читала его книгу, а Джон щелкал телевизионным пультом в поисках спортивного канала и воскресного бейсбола.

Ему очень хотелось перевернуть комнату, обыскать ее. Джейн, аккуратно и педантично сворачивая, складывая и вешая вещи, облегчала ему проверку. Живи он тут один, комната уже выглядела бы так, будто в ней взорвалась бомба, и он не догадался бы, что кто-то рылся в его бардаке, если только ему не оставили бы записку на зеркале.

Завтра. Он перетряхнет комнату завтра. Джейн уже сообщила, что пойдет на одно из первых заседаний, по поводу обедов в общественных школах, а он заявил, что никуда не пойдет и будет разбираться в своих записях.

И вот они лежат, каждый в своей кровати. Один сходит с ума, вторая ничего не замечает… или хорошо притворяется, будто не знает, что мужчина, который находится рядом, борется с очень похотливыми мыслями.

Принесли пиццу, которую он заказал в местном магазине, и две содовых.

Джейн села на колени и знаком велела ему поставить коробку на ее кровать и сесть рядом. Она подняла крышку и улыбнулась, вдыхая запах.

— О, небо! Понюхай, Джон. Как вкусно пахнет!

Во взгляде Джона читался нарастающий ужас, как он описал бы это в своей книге.

— Конечно. Замечательно.

Он только что понял — на пицце есть сыр. Тот сыр, который тянется, когда его кусаешь, и Джейн будет наматывать сырную ниточку на язык и… и он покойник. Осознай это. Покойник.

Как пали сильные… [20]

Джейн взяла на себя раздачу пиццы, отделила для него кусок и положила на салфетку.

— Осторожно, горячая.

— Я люблю горячее, — заявил Джон и откусил. Прекрасно. Сырный ожог. Прямо на нёбе. Но не скажет же он Джейн, что она права.

— М-м-м… хорошая пицца, — он быстро схватил содовую.

— Не слишком горячая?

Джон потрогал нёбо языком. Интересно, там ожог второй или третьей степени? Что с ним? Он всегда был относительно здравомыслящим, зрелым, даже воспитанным. Ну, может, не очень. Но он не всегда был мужланом, так ведь?

— Нет, — ответил он, посасывая лед. — В самый раз. Хотя тебе стоит немного подождать.

— Но я так хочу есть. Я не хотела, пока не понюхала ее, но сейчас так изголодалась.

Изголодалась. Хорошее слово. Он изголодался.

Не по пицце.

Он успел сдержать стон — Джейн, чтобы пицца скорее остыла, держала кусок у рта и дула на него. Влажные губы вытянуты. Она глядела на пиццу так, что, если бы перевела взгляд на него, он принял бы это открытое приглашение схватить ее, повалить и свирепо добиться своего. Много раз подряд.

Но он не может так поступить, потому, что она славная девочка и верит ему. И она ничего не скажет о верности или свадьбе, но будет об этом думать, а он — знать, что она об этом думает. Она будет считать, что веселится, буйно развлекается всю неделю, но потом, когда вернется домой, ей будет стыдно за себя.

Он не мог этого допустить.

Наконец Джейн откусила от пиццы, и чертов сыр вытянулся в нитку, так что Джон в последней попытке самосохранения перемахнул на свою кровать и уткнулся в телевизор.

— Кто сегодня играет? — спросила Джейн.

— Не я, — Джон с силой давил на кнопку пульта, срывая на нем злость, потому что, если бы он встал и начал колотить себя по голове, она бы спросила, почему.

Предстояла еще одна чертовски длинная ночь.

Глава 11

Джейн закончила макияж, решив, что помады, немного туши и чуть румян с пудрой вполне достаточно, подобрала с пола ванной комнаты все еще мокрую одежду и снова развесила на душевой перекладине.

Она прополоскала все вчера, однако песок еще не отмылся, по крайней мере на швах. Но это все, что она могла сделать.

Как только одежда высохнет, она ее свернет и положит в два пластиковых мешка для грязного белья, предоставленные отелем, запихнет в дальний угол шкафа и будет очень надеяться, что до конца недели они не начнут пахнуть, как моллюски, умершие пять дней назад.

Или, может, отстирать все в раковине?

Нет. У нее каникулы. Никто не занимается стиркой на каникулах.

Джейн постояла еще две минуты, пока чистюля не победила, и пошла на компромисс. Она отмоет нижнее белье бесплатным шампунем.

Она постирала трусики, лифчик и колготки, потом быстро простирнула белую рубашку Джона и слила воду из раковины.

— Ты там все? — послышался голос Джона, когда она заполняла раковину во второй раз, наливая остатки шампуня и размешивая его, чтобы появилась пена.

— Можешь войти. Дверь не заперта, — она выключила воду и сдернула его черные трусы с перекладины.

— Ну-ка дай сюда, — Джон выхватил трусы у нее из рук. — На хрена ты это делаешь?

Она тяжко вздохнула.

— Джон, да ты не стесняйся. Я годами стирала, сушила и складывала белье отца. Подумаешь, кусок хлопка и эластика.

— Да, — он скомкал трусы и огляделся, не зная, куда их положить. — Но это мои хлопок и эластик.

Джон посмотрел на душевую перекладину, на свою белую рубашку, которую Джейн повесила сушиться, подложив полотенце, чтобы не капало, стащил рубашку, затем схватился за брюки. Потом забрал и носки, один за другим.

— Мое, — произнес он медленно и отчетливо. — Твое, — добавил он, показывая на лифчик с трусиками. — Стой здесь.

Она покачала головой, стараясь не улыбаться, и подождала, когда он вернется в ванную. Джон принес один из пластиковых мешков, в котором уже лежало его белье.

— Вот, положи свои вещи сюда, и мы позвоним, чтобы кто-нибудь это забрал. Знаешь, почему, Джейн? Потому что это мешок для грязного белья, туда мы его и кладем.

— Но они сдерут втридорога за…

— Я плачу! — перебил Джон, сдергивая ее платье с перекладины и запихивая в мешок, затем потянулся за лифчиком, но быстро опустил руку. — Давай, клади сюда, — он бросил ей мешок для белья и вышел.

Джейн опять осталась одна, кусая губы, чтобы не смеяться. Большой и Ужасный Джон? Легко Краснеющий Джон, скорее так.

Он такой замечательный.

И деликатный. Он знал, что ей понравились поцелуи, но не торопил, не пытался затащить ее в постель тем же вечером.

Он не спешил, как джентльмен, и это, пожалуй, самое замечательное…

Джейн нахмурилась. Может, с ней что-то не так? Она не возбуждает, не заводит его? Он поцеловал ее два раза, остался холоден и решил просто остановиться на этом?

Он мог бы заказать в номер клубнику со сливками, например, и бутылку вина. Но нет, он взял пиццу.

Не слишком романтично.

Джейн вынула затычку из раковины, выпрямилась и посмотрела на себя в зеркало. Великолепные ломтики на месте, их слегка освежило яркое летнее солнце. На носу и щеках несколько веснушек, но это ее не портит. Глаза сияют, на щеках естественный румянец. На ней юбка от розового костюма, и она надела белый топик вместо черного, потому что еще утро. Ничего белого до Дня поминовения или после Дня труда, и ничего черного до полудня, если не идешь на похороны. Это бабушкины правила.

Она выглядела молодой и свежей. Тщательно ухоженной. Ей идет розовый, как сказал Ангел. Она выглядела… она выглядела… О боже, она выглядела невинной!

Как раз той, кем была — хорошей славной девочкой.

А Джон — джентльмен. В этом проблема. Он джентльмен.

И сегодня понедельник. И они уедут отсюда в субботу, проспав все ночи в одной комнате.

Если этот человек не святой, а он им ни в коем случае не является, значит, она его не привлекает… Или он джентльмен.

Надо позвонить Молли. Молли знает, как читать «знаки». Она объяснит, значат ли что-нибудь вчерашние поцелуи Джона. Но Молли сидит в «Беззаботном детстве» и, скорее всего, занята по горло, в понедельник всегда утреннее сумасшествие.

Она позвонит потом.

— Я повторяю, хотя уже спрашивал… ты все?

— Ой, извини, Джон. — Джейн быстро запихнула одежду в мешок и вышла из ванной. — Можешь заходить.