Звери на улице, стр. 30

— Хочет понравиться, — сказал доктор Рознер. — Он у нас акробат. Как только увидит зрителей, так сразу же начинает работать.

Доктор Рознер подошёл к соседней клетке. В ней сидел нахохлившись медведь, похожий на старого музыканта или художника в толстовке, с волосами, ниспадающими до плеч. Он был прямой противоположностью своему соседу: сидел, как будто был памятником, и только маленькие глазки бегали туда-сюда, злобно поблёскивая.

— Этот из Индии, — сказал директор зоопарка. — Мрачный господин. О, я понимаю — вам не терпится попасть к его бурым родичам из России. Сейчас пойдём.

Белые погончики

Теперь доктор Рознер повёл своих гостей мимо кричащих обезьян и ослов. Казалось, что здесь звери соревнуются: кто кого перекричит и у кого получается противнее. Во всяком случае, Славе захотелось заткнуть уши.

— Не нравится? — спросил доктор Рознер.

Из вежливости Слава ответил:

— Нет, ничего.

Директор зоопарка сказал:

— Это не обычные ослы — дикие.

— А в чём разница? — спросил Слава.

— Дикие животные едят, когда голодны, пьют, когда им этого хочется, бегают по траве, чтобы доставить себе удовольствие, спят, сколько хотят и когда хотят. А домашние…

Может быть, это было невежливо, но Слава прервал его и сказал:

— Понял, понял.

А сам в это время вспомнил шпингалета у входа в Московский цирк и подумал, что если бы он, Слава, был животным, то, конечно же, хотел бы быть диким.

Бурые медведи оказались довольно далеко от своих малайских и индийских братьев. Доктор Рознер шёл теперь мимо сутулящихся тигров (прогуливаясь, они выгибали спину и наклоняли голову к земле). Закрыв глаза, спала в клетке гиена. Внешность у неё была такая же противная, как голос у обезьяны и у осла. У гиены большие оттопыренные уши, как у летучей мыши, а пасть совсем маленькая. Шкура этого зверя кажется грязной — она вся в серых и в жёлтых пятнах.

Красавицы антилопы, завидев людей, припрыгали к доктору Рознеру, и он угостил их какими-то лакомствами, вынутыми из больших карманов кожаного пальто.

Когда доктор Рознер проходил со своими гостями мимо бассейна, в котором, как остров, чернела спина бегемота, директор зоопарка негромко свистнул, и сразу же зашумело, заплескалось вокруг. Огромный бегемотище вышел из воды и раскрыл свою пасть, такую огромную, что, казалось, в неё мог бы въехать автомобиль, во всяком случае «Запорожец».

Директор зоопарка снова запустил руку в большой карман своего кожаного пальто и в бегемотью пасть тоже бросил какое-то лакомство. Опять раздался шум и плеск, и бегемот нырнул в свой бассейн.

Возле бассейна на бетонной скамье лежала большая жёсткая метла, вроде тех, какими подметают улицы. Только рукоятка у этого веника была короткой.

— Что это? — спросил Слава.

И доктор Рознер сказал:

— О, это зубная щётка бегемота. Да, да — не делайте большие глаза! — этой метлой чистят ему зубы…

Слава и Маргит видели львят, которые играли большим мячом: они делали стойку, потом подкрадывались к своей резиновой «жертве» на брюхе, ползли по-пластунски, замирали и затем одним прыжком бросались на «добычу». Все эти звери — рычащие и ревущие, спящие и пританцовывающие, бегающие, прыгающие, ныряющие, плавающие проходил и мимо них, как кадры кино: Слава и Маргит торопились к бурым медведям.

— Ну вот, — сказал доктор Рознер, — здесь или нигде!

Теперь Слава увидел огороженный металлической сеткой круг размером вдвое больше цирковой арены. Посредине стоял столб, на котором висела автомобильная покрышка. Медведь-подросток бил по ней лапой, покрышка отлетала, возвращаясь, шлёпала его иногда по голове. Мишка рычал, мотал головой и с ещё большим остервенением набрасывался на покрышку.

Нигде в зоопарке не было такого количества людей, как возле этой проволочной сетки. На самом верху этой загородки висела табличка, на которой было написано по-немецки:

Всё-всё сходилось. И озорным был этот медведь, точно таким, как Славин Мишка. В первое мгновение Слава не заметил, что в загородке был не один медведь, а три. Два других смирно сидели, уткнувшись мордами друг в дружку. А этот дрался с покрышкой, а потом вдруг бросил её и кинулся к своим товарищам. При этом он рычал, скалил клыки и даже чуть вздыбливал шерсть.

«Мой Мишка, точно мой», — подумал Слава. Он понимал, что медведь совсем не злой и ничуть не сердится, а просто хочет растормошить своих сонных товарищей и заставить их играть с ним.

Мишка добился этого. Медвежата лениво приподнялись и стали отбиваться от своего озорного друга. Делали это они вяло, как бы по обязанности. А Мишка отбивался с таким азартом, так увлечённо, что где-то за Славиной спиной зааплодировали, и вот уже все люди вокруг сетки зашумели и захлопали, восторгаясь Мишкой-валдайцем.

В это время в загородку вошла женщина в ватной куртке с длинными рукавами, которые могли ей вполне заменить и варежки. А было ведь лето. Но Слава понял, что ватник был у неё тоже чем-то вроде рыцарских доспехов, как кожаное пальто и перчатки у доктора Рознера.

Да, эта женщина была не из трусливых. Она схватила Мишку за шерсть, как берут котёнка. К этому времени Слава уже не сомневался, что это тот самый Мишка, и потому, наверно, молчал, застыл, окаменел. Мишка пытался вывернуться и схватить женщину зубами, но не тут-то было. Она втолкнула его в клетку, а когда медведь хотел выскочить, не дав ей закрыть подъёмную решётку, пустила в ход единственное орудие, которое оказалось у неё под рукой, — большую метлу.

Щёлк — и Мишка был взаперти. Шибер — подъёмная решётка — опустился. Теперь женщина принесла большую бадейку с едой, и двое мишек принялись спокойно лакать, каждый со своей стороны. Делали они это вежливо, не толкаясь и не мешая друг дружке и, как показалось Славе, даже уступая один другому место. Нет, ни один из этих медведей не мог быть его Мишкой, не только по окраске (оба они были светлые, так сказать, шатены), но и по характеру. А тот буян, которого убрали, как Слава теперь понял, для того чтобы дать возможность этим двум спокойно поесть? Тот был его Мишкой, мог быть его, но… Ах, это проклятое «но», которое так часто становится поперёк дороги. Он был совсем как Славин Мишка. Но у него не было на плечах белых пятнышек, или, как Слава их называл, погончиков.

Теперь, когда озорного валдайца убрали в клетку, вокруг сетки стало посвободнее. Мишка-озорник был главным зрелищем в зоопарке, это было ясно. На время кормления его водворили в клетку, и зрители стали расходиться, а доктор Рознер и Маргит стали теперь рядом со Славой.

— Ну как? — спросила Маргит.

— Ваш Мишка? — спросил доктор.

Слава ответил вопросом на вопрос:

— Скажите, доктор, белые пятнышки на плечах могут исчезнуть? У моего ведь было два белых пятнышка, точно как погончики. А у этого, хотя он так на него похож, пятнышек этих нет.

— Раз нет, — сказал доктор, — значит, и не было. А медведи чаще похожи друг на друга, чем люди.

Может быть, они между собой разбираются, но мы, даже работающие с ними, часто их путаем. Так что, мой юный друг, в этот раз считайте, что вам не повезло. А вот, кстати, идёт Марта.

Слава увидел девушку с блокнотом, которая заходила в кабинет к директору зоопарка. Директор Рознер пошёл к ней навстречу, а Слава смотрел как бы немое кино. Он не слышал, о чём они говорили, но для него всё стало ясно: в Берлинском зоопарке его Мишки-валдайца нет.

Тысяча детей

Поездка Славы в ГДР проходила как кинокартина: быстро-быстро мелькали люди, гостиницы, автобусы — всё новое, никогда не виденное. Так много было всяких впечатлений, что не оставалось времени оглянуться назад, вспомнить то, что было в Славиной жизни до этой поездки. И всё-таки в какие-то минуты он вспоминал маму, Глебку, Шустрика. Особенно запомнился Шустрик во время прощания.