Мастерская пряток, стр. 34
Только Леля ничего этого не знала. Она сидела рядом с молчаливым человеком. С худым лицом и грустными глазами. Дядя Николай держал в руках банку со снадобьями, которые велела пить мама. И ее поила снадобьями мама, когда она болела воспалением легких. И Леля искренне жалела дядю — ему нужно было пить такое невкусное лекарство.
БУФЕТ С КИСТЯМИ ВИНОГРАДА
Леля сидела, прижавшись плечом к дяде Николаю, и, совсем как Катя, болтала ногами. И мама ей не делала замечания. Мама не похожа на обычную — ни шляпы, ни перчаток, ни нарядного платья. Одета в потертое парусиновое пальто и смахивала на Марфушу, когда та ходила на базар в праздничные дни. Леля вспомнила, как папа, увидев маму с Лелей, они готовились уйти из дома, сказал с неудовольствием: «Ну, мой друг, опять камуфляж… Словно кухарка из хорошего дома».
Леля не знала значение слова «камуфляж», но поняла, что папа рассердился на маму за переодевание.
Только мама делала все неспроста. Здесь у ворот столярной мастерской мама не выделялась среди людей. Люди сидели на скамейках под окнами своих домиков, крошечных, заросших сиренью. Никто на них не пялил глаза: ведет свои разговоры женщина, коли надобно, и ведет. И девочка просто одета — старенькие туфельки да пальтишко, из которого давно выросла. Неприметная, словно серый воробышек.
Ворота мастерской широко раскрыты, и Леля видела все происходившее.
На середине двора стоял человек в черном жилете. Жилет блестящий, из тяжелого шелка. На жилете висела массивная цепь для часов. Волосы человека смазаны лампадным маслом и расчесаны на прямой пробор. Борода и усы придавали лицу солидность, если бы не веселые глаза. Удивительные глаза. Человек сердился, а глаза смеялись. Человек что-то грозно приказывал толстой собаке, привязанной на цепи, а глаза смеялись. И собака не уходила в конуру, а весело махала хвостом, раскидывая стружки, которые валялись на земле.
Во дворе шла громкая торговля. Хозяин, так называли человека с цепью для часов, торговался с зашедшим приказчиком. Приказчик как две капли воды похож на хозяина — и жилет, и усы, и борода подстриженная, только глаза не смеялись. И лицо казалось скучным и неприятным.
Торговались они из-за буфета. Буфет состоял из двух частей — нижней, большой и вместительной, и верхней, разукрашенной стеклянными дверцами и створками. Буфет пах лаком и блестел на солнце, словно облитый водой. Главная красота в створках. Большие груши и яблоки старательно были вырезаны по дереву. Между грушами и яблоками — кисти винограда. Винограда в Саратове никто не видел, и изображение его на буфете очень ценилось. Вернее, буфет не мог называться буфетом, коли не имел вот таких кистей винограда. И полочки были не простые, а зеркальные. Буфет нравился приказчику, только он торговался и спорил из-за цены до хрипоты. И так сказать, какой уважающий себя человек заплатит за вещь с бухты-барахты деньги? Продавец заломит любую цену, а он, покупатель, плати?! Гм… Даже думать смешно…
— Давай за двадцать пять… Деньги большие… — тянул приказчик и делал вид, что он не очень-то заинтересован в покупке буфета. — Красная цена за твой товар…
— Ишь, голубок, чего захотел!.. Двадцать пять… Ха-ха!.. Смешно и обидно слушать подобные глупости, — хохотнул хозяин и, поджав губы, небрежно бросил: — За такого красавца на толкуне воскресным днем возьму сорок. И вся недолга. С руками оторвут. Буфетик всех статей — и большой, в доме и посуды не хватит, чтобы забить его… А в нем и горочка для ублажения глаз. И полочки зеркальные. Поставлю одну чашку, а в зеркале их две… То-то, надо соображать, голубок. А резьба какая — груши, яблоки и виноград…
— Резьба хороша, фрукт, как живой, — неохотно соглашался приказчик. — Особливо виноград удался, а насчет посуды, что якобы не взойдет в твою посудину, так сбрехал. У меня ее горы!.. — И приказчик горделиво посмотрел на хозяина. — Горы неоглядные…
— Так ты купи два… Один буфет увезешь сразу, а другой закажешь. Пройдет неделька-другая — и второй возьмешь… — Хозяин поскреб затылок и с мучением закончил: — При таком раскладе по пятерочке сброшу с каждого. И тебе выгода, и мне резон.
— Значит, десятку сбрасываешь?! — сообразил приказчик, и лицо его подобрело.
— Погодь, мил человек! Погодь… — покрутил пальцем хозяин перед носом приказчика. — Я к тебе с полным уваженьицем, а ты меня хочешь облапошить. Нехорошо! Так дело не пойдет… Десятку можно скостить, коли возьмешь два буфета. Хотя и не знаю, сумеем ли такой второй сделать: и теса сухого маловато, и мастер прихворнул. А ты — востер, сразу по локоть руку хватаешь. Тебе, мил человек, палец в рот не клади…
— Да уж не лыком шиты! — довольно усмехнулся приказчик. Он и вправду считал себя дошлым по части торговли. Слава богу, отстоял в лавке купца Симонова не один годок и знал, как сколотить копеечку. — Правильно говоришь, пальца в рот не клади — откушу. Вот только уваженьице твое ценю, потому и торг веду.
— Уваженьице в нашем деле — превыше всего. Мне иной и сотню отвалит за кушетку, ан нет к нему склонности — и не отдам! — бессовестно сочинял хозяин, и глаза его откровенно смеялись. — Не ндравится — и баста! Так случается и с буфетом…
Взъерошенный пес, громыхая цепью, подошел к хозяину и с интересом на него уставился. Широко зевнул, словно стыдился такого вранья, и развалился в пыли, раскидав лапы. Но напрасно пес пытался урезонивать хозяина, приказчику слова такие нравились — это и было тем самым уваженьицем, без которого хороший хозяин не мог продать вещи.
К мастерской подъехали подводы, груженные кругляком. Возчик соскочил с подводы и снял войлочную шапку. Поклонился и густым басом сказал:
— Товар привезли… Когда сгружать будем?..
Толстый пес приподнял голову и одним глазом посмотрел на возчика. Посмотрел и успокоился — подвода не въехала во двор, который он охранял, так зачем бегать и лаять?! Успеется, коли поближе подъедет. Закрыл глаза и захрапел под жарким солнцем.
И хозяин, и приказчик в душе осуждали возчика — сорвал торг, не дал получить полного удовольствия от продажи. Увалень проклятый, деревенщина…
— Куда прешь, безмозглый? Видишь, дело делается! — закричал хозяин и замахал руками. — Получи целковый и ступай в трактир, вернешься через часок — и будем разгружать… Вот народец, — сердито проговорил хозяин, и даже глаза перестали смеяться. — Давай, голубок, дело кончать. Клади сороковку, и баста!.. И уваженьице тебе оказал, и выторговал целый червонец — пора и честь знать…
Приказчик согласно кивал головой — действительно, пора решиться на покупку. Вещь — стоящая. И торговался так, что душа пела. Достал из глубокого кармана кошелек и, плюнув, швырнул на землю.
— Была не была… Где наше не пропадало!
Лицо хозяина расплылось в довольной улыбке. Он низко поклонился, пригласил за новой покупкой и бросил через плечо мастеровому, копавшемуся в досках:
— Поди, кликни ломового!
Потом хозяин старательно сосчитал деньги, рассматривая каждую бумажку на свет (боялся — не фальшивые ли?), и убрал в такой же глубокий кошель, как и у приказчика. Положил кошель в карман, защемил английской булавкой, чтобы не выпал нечаянно, и потерял интерес к приказчику. Даже глаза перестали улыбаться.
Наконец приказчик укатил с буфетом, украшенным деревянным виноградом.
Николай поднялся с лавочки и позвал в мастерскую Марию Петровну. За мамой пошла и Леля. Николай закрыл ворота и запер калитку.
МАСТЕРСКАЯ ПРЯТОК
Солнце стояло высоко, палило нещадно — пришло обеденное время. И все мастерские и лавчонки на окраине Саратова закрывались.
В мастерской Леля с интересом оглядывалась по сторонам. С хрустом ломались под ногами стружки, кольцами валявшиеся на полу. Стояли верстаки, присыпанные опилками. На токарных станках — древесная пыль. На них вытачивали спинки стульев с гнутыми ножками. У стен — большущие доски для просушки. Около досок — ящики со столярными инструментами. Воздух насыщен древесной пылью, затруднявшей дыхание, и запахом смолы. Места в мастерской много, и Леля вспомнила Катю. Вот бы хорошо здесь поиграть в прятки! Она с удовольствием давила скрученные кольцами стружки. Потом стала стружки собирать и, нанизывая одну на другую, делать гирлянду. Гирлянда получилась красивой. Подумав, решила сделать такую гирлянду и для Кати. И хитро засмеялась: гирлянду отдаст не сразу, а потом, когда хорошенько подразнит.