Невеста Единорога, стр. 21

— Фу! — Каролина встала и улыбнулась Моргану; она едва доставала ему до плеча. — Если мне не изменяет память, Бэкон сказал также: некоторые книги следует пробовать, другие проглатывать и только немногие — пережевывать и переваривать. Мой желудок, ваша светлость, занят сейчас перевариванием безумного, чудесного, мудрого Дон Кихота, придуманного Сервантесом.

Морган с трудом подавил желание заключить это наивное, донкихотовское существо в объятия и поцеловать.

— Юные девицы, готовящиеся к выходу в свет, не употребляют слово желудок, Каролина, — сухо заметил он, думая, что секунду назад едва не стал развратником, а теперь, подобно отцу, стал ханжой.

Она сморщила нос, что было огромным шагом вперед: прежде в таких случаях она называла его тупоголовой свиньей.

— Не понимаю почему, — возразила она. — Ведь существует такой орган — желудок. У меня есть желудок, так же как ноги, колени и бедра, — видите? — Она приподняла юбки, демонстрируя изумленному Моргану длинные, стройные ножки.

— Вы меня очень обяжете, если вспомните, что вас готовят на роль настоящей леди. Иногда я думаю, что мне было бы легче запрячь русского медведя.

— Не прерывайте меня, Морган, — парировала она, удивив его холодной властностью тона, словно была рождена для того, чтобы повелевать. — У меня есть желудок, и у меня есть ноги. И все остальные части тела. Ведь я должна есть, ходить и так далее. Мне нравится быть леди, Морган, если это означает, что я могу есть, когда голодна, носить прекрасную одежду, не делясь ею со вшами, читать прекрасные книги, танцевать и слушать, что ваш отец перед обедом говорит о Боге. Но будь я проклята как последняя лгунья, если сделаю вид, что у меня нет задницы или что я этого не знаю.

— Да, она у вас есть, малышка, — подтвердил Морган, не позволяя себе сердиться из-за того, что она употребила лексику простолюдинов. — И притом прекрасная, насколько я могу судить.

Когда он начал говорить, Каролина подняла руку, направив указательный палец с искусанным ногтем прямо в лицо Моргану. Ее рот приоткрылся, как бы готовясь оспорить все, что он скажет. Но поднятая рука внезапно опустилась, ее головка томно склонилась набок — она явно кокетничала, что было полным откровением для Моргана.

— Полегче, сэр, мне кажется, вы зашли слишком далеко для джентльмена, имеющего дело со светской дамой. — Она снова подняла руку и начала обмахиваться ею, как веером. — Боюсь, что я переутомилась, мой лорд Клейтонский, и должна присесть отдохнуть.

— На свою задницу, сиротка? — спросил Морган, положив руки ей на плечи, когда она громко засмеялась.

Маленькая колдунья! Все это время она, оказывается, изучала и прощупывала Моргана. Он был очарован. Эти дразнящие изумрудные глаза! Эти полные, улыбающиеся губы, возбуждающая поза маленького, но вполне сформировавшегося, упругого тела. Длинные стройные ноги.

— Ах, наплевать! — воскликнул он, прижав ее к себе и ища губами ее губы.

Она была неопытна — он знал это, — и поначалу губы ее были крепко сжаты.

Но Каролина, как всегда, его удивила: несколько секунд спустя он почувствовал, что она отвечает на его поцелуй.

Голова у него закружилась, и он даже пошатнулся.

— Ну не ловкая ли тварь эта крыса,

Что ворует со стола зерна риса?

Говорит она одно, делает другое.

Джентльменская честь — что это такое?

Хезвит! Вот неудача! Морган быстро выпустил Каролину из объятий. Но она не испугалась. Она смотрела на него снизу вверх так, словно только что пробудилась ото сна и не вполне понимает, как оказалась в кабинете герцога.

— Все в порядке, Каролина, — тихо сказал Морган, понимая, что это не так. — Ферди, пожалуйста, не думай, что ты должен соблюдать приличия и стучать в дверь, прежде чем войти в комнату, — съязвил маркиз, глядя на хмурившегося карлика. — В конце концов, мой дорогой отец убедил тебя в том, что ты хозяин в этом доме.

Ферди проковылял через всю комнату, схватил стул и подтащил его к Моргану. Затем взобрался на него и оказался лицом к лицу с маркизом.

— У меня нет с собой перчатки, сэр, но этого, я думаю, будет достаточно. — И прежде чем Морган успел сообразить, Ферди ударил его сначала по одной, а потом по другой щеке.

Вне себя от удивления, Морган поднял руку и провел по щеке.

— Ты вызываешь меня на дуэль, Ферди? — спросил маркиз, не зная, удивляться ему или возмущаться. Он знал, насколько карлик был предан Каролине, и помнил, что Ферди не раз заявлял, что вступится за честь Каролины.

— Дуэль? — Каролина потянула Моргана за плечо. — Вы не можете драться на дуэли с Ферди. Он вполовину меньше вас ростом.

Морган посмотрел на руку Каролины, лежавшую у него на плече, потом снова взглянул в испуганное, но преисполненное решимости лицо Фредерика Хезвита.

— Вполовину меньше меня ростом, Каролина? Должен тебе сказать, что ты глубоко заблуждаешься. Мистер Хезвит доказал, что превосходит меня во всех отношениях. Но разумеется, я не буду с ним драться. Я не могу это сделать, поскольку уже потерпел поражение.

Морган продолжал смотреть Ферди прямо в глаза и увидел, что они увлажнились. Этот домашний маленький человечек с телом, напоминавшим обрубок, вынужден был отчаянно заморгать, чтобы скрыть слезы.

— Я больше не буду входить в эту комнату без стука, ваша светлость, — проговорил он наконец, позволяя Каролине помочь ему спуститься со стула. Он улыбнулся Моргану, задрав голову, и добавил: — Теперь я доверяю вам.

И, держа Каролину за руку, Ферди Хезвит, важно выпятив грудь, вывел своего друга из комнаты.

ГЛАВА 8

Из всех комнат особняка герцога Глайндского больше всего Каролине нравилась восьмиугольная музыкальная комната. А особенно восхищала ее высокая двустворчатая белая дверь с золочеными ручками.

Комната всегда была залита зимним солнцем, бьющим в широкие окна в каждой из восьми стен этой комнаты, походившей на волшебный замок. На них не было темных тяжелых штор, только прозрачные, воздушные занавеси, окаймленные розовыми атласными оборками.

Проскользнув в комнату, она посмотрела вверх на нарисованных на потолке ангелов и херувимов.

Она сделала им — для тренировки — несколько глубоких реверансов.

Большая арфа стояла у окна, рояль — в центре, обтянутые розовым атласом кресла расположились на восьмиугольном ковре.

Место было сказочным. В этой комнате Каролина забывалась в мечтах.

Другая причина, по которой она любила музыкальную комнату, заключалась в том, что всегда печальный и вечно недовольный отец Моргана никогда не переступал ее порог. Каролину это устраивало, поскольку она никогда прежде не встречала человека, способного лишить мир радости одним своим появлением с неизменной Библией в руках.

Каролина чувствовала себя виноватой, что ей никак не удавалось полюбить герцога, несмотря на то, что Морган, очевидно, обожал этого человека. Но она ничего не могла с собой поделать: у нее сохранились куда более приятные воспоминания о могильщике, приезжавшем в глайндский приют хоронить сирот.

Она подошла к роялю и робко коснулась кончиком пальца одной из клавиш: раздавшийся звук, как всегда, приятно испугал ее.

— Какая улыбка на лице возмутительной прогульщицы, леди Каролины. — Раздался сзади голос Моргана. — Неужели вы забыли, что перед обедом у нас урок географии?

— Ах, фу! — воскликнула Каролина, снова подражая мисс Твиттингдон. Она могла сказать и многое другое, но уяснила, что светские женщины, как правило, не употребляют крепких выражений. Это было досадно, ибо благодаря Персику Каролина была весьма остра на язык. — Я ненавижу уроки географии, Морган, особенно с глобусом, — добавила она, повернувшись к нему и рассчитывая, что ее улыбка смягчит строгого учителя. — Они… они такие круглые. Почти такие же, как лысая голова бедного мистера Вудвера.