Мистика московских кладбищ, стр. 98
Была на Введенском кладбище когда-то еще одна достопримечательность, известная всей православной Москве. Но в советское время ни в одном источнике это, по понятным причинам, упомянуто быть не могло. На надгробии фабрикантов мануфактурных изделий Кноппов стояла фигура Христа, почитаемая как чудотворная. А. Т. Саладин так описывает это надгробие: «Огромная продолговатая площадка с оградой в греческом вкусе, с вазами на столбах, замыкается руинами античного портика. У входа на ступеньках во весь рост стоит бронзовое изваяние Христа работы prof. R. Romanelli. Невольно останавливаешься перед этим памятником. Исчезают вдруг окружающие его могилы, оживает Христос, движется его рука, указывая на вход, и слышится тихий голос: memento mori!» (Есть свидетельства, что скульптура Христа была гранитная или мраморная). Ежедневно много людей собиралось у надгробия Кноппов. Причем все паломники приносили с собой воду. Водой поливали десницу Христа, и когда она стекала, ее тут же собирали во что-нибудь. Как рассказывают, та вода приобретала чудодейственные лечебные свойства, и очень многие были исцелены ею. Разумеется, такой объект поклонения не мог долго существовать в советской столице. В 1940-е или в 1950-е (по разным сведениям) годы фигуру Христа с надгробия Кноппов увезли.
Недавно в Лефортове снова появился протестантский молитвенный дом: на кладбище была отреставрирована и передана верующим небольшая лютеранская кирха-часовня, построенная в 1911 году. Действующая кирха теперь дает полное основание называть Введенское кладбище по-прежнему — иноверческим.
Среди хачкаров каменных
Не каждый монастырь обнесен такой величественной, такой надежной стеной с башнями по углам, как московское армянское кладбище. Построена она была в 1859 году на средства купца И. Гаспаряна и стала первой кладбищенской капитальной стеной в столице. Все прочие кладбища в Москве вплоть до XX века были огорожены дощатыми заборами, а то и просто земляной насыпью. Но любой армянин скажет, что все лучшее — у армян. И вообще армяне первые решительно повсюду: как приняли раньше прочих народов христианскую веру, так и идут во всем впереди планеты всей.
Первые иностранцы, появившиеся в Москве, конечно же, тоже были армяне. Это по армянской версии. Едва Юрий Долгорукий срубил Кремль и даже еще не успел произнести свою знаменитую фразу — «Буде, брате, ко мне на Москов», — как «на Москов» прибыли армяне — купцы из Астрахани. А потом зачастили. А потом и осели в Первопрестольной.
Армянская диаспора окончательно сложилась в Москве к XVI веку. Расселялись армяне компактно почти сразу за Ильинскими воротами Китай-города. Это свидетельствует, насколько, действительно, давно в столице появилась армянская колония: Москва еще даже не вышла за пределы Белого Города — Бульварного кольца, по-нынешнему. Увековечено же пребывание в этом месте армян было лишь к концу XVIII века: именно тогда один из переулков Мясницкой части получил наименование Армянского. В 1779 году там появилась армянская церковь Сурб Хач (Крестовоздвиженская) — первая в Москве. Но вблизи Москвы — в Грузинах, теперь это Пресня — армяне имели церковь еще с начала XVIII века. При ней было и небольшое армянское кладбище. Там похоронен один из известнейших московских армян, родоначальник династии предпринимателей и меценатов — Лазарь Назарович Лазарев (1700–1782). Но в 1930-е церковь с кладбищем были уничтожены и застроены, причем могила Л. Н. Лазарева пропала. Тогда же снесена церковь и в Армянском переулке.
Таким образом у московских армян осталась одна небольшая церковь Сурб Арутюн (Воскресения Христова) на Армянском Ваганьковском кладбище.
Это кладбище появилось тоже довольно давно: 21 апреля 1805 года указом Московского губернского правления московским армянам был выделен участок земли в две десятины рядом с православным Ваганьковским кладбищем для устройства на нем места захоронения умерших. Через десять лет здесь была построена упомянутая церковь Сурб Арутюн, в которой затем обрели покой многие представители династии Лазаревых.
Армянское кладбище невелико. Но здесь похоронено столько знаменитостей, сколько не найдешь на иных московских куда как более обширных погостах.
Начнем хотя бы с писателей. На Армянском кладбище покоится Андрей Платонович Платонов (1899–1951), автор романа «Чевенгур», повестей «Ювенильное море», «Котлован» и многих других произведений, которые во второй половине 1980-х, одновременно с политической перестройкой, показали совершенно неожиданную, абсурдную сторону советской повседневной жизни. Но это отнюдь не антиутопии в духе Оруэлла и Хаксли. Это шокирующий реализм, сродни лагерной литературе. Только, пожалуй, еще более пронзительный и щемящий. Потому что лагерные сенсации, они хотя бы отчасти оправданы местом действия. Но когда нечто подобное или даже худшее происходит там, где, якобы, так вольно дышит человек, это вызывает ни с чем не сравнимое потрясение, оторопь. И самое потрясающее, что герой Платонова — маленький человек — чаще всего считает это нормальным. Точно так же как и Иван Денисович считал свое существование под лагерным номером не самой не сложившейся жизнью, а, в общем-то, приемлемой…
Андрей Платонов жил в Москве с 1927 года. Он сменил несколько адресов. Вначале поселился в общежитии неподалеку от Лубянки. Затем переехал в Замоскворечье, в полуподвал. Здесь он написал повесть — сатиру на коллективизацию — «Впрок. Бедняцкая хроника». Повесть эта попала к главному советскому литературному критику, от внимания которого, кажется, не ускользал ни один рассказ, в каком бы конце его необъятного удела он ни вышел: Сталин жирно зачеркнул в заголовке слово «бедняцкая» и написал «кулацкая»! Вскоре со статьей «Кулацкая хроника» на Платонова обрушился Фадеев. Это было отлучением от литературы. Платонов перестал печататься, но не перестал писать. Именно в этот период он написал все свое самое лучшее, ставшее впоследствии знаменитым.
Последний адрес Андрея Платонова — Тверской бульвар. Здесь в пристройке к зданию Литературного института он прожил более двадцати лет. Теперь на этом здании мемориальная доска великому писателю.
На Армянском кладбище все друг от друга неподалеку. Поэтому не будет ошибкой сказать, что неподалеку от Андрея Платонова покоится лучший советский и русский автор исторических сочинений — Василий Григорьевич Янчевецкий, известный больше под псевдонимом Василий Ян (1875–1954). В последние лет двадцать историческая художественная литература стала чрезвычайно популярна. Многие авторы сделали на этой волне себе имена. Но их можно читать только в том случае, если прежде не попадался Ян. После Василия Яна почти никого, за редчайшим исключением, из этих бесчисленных сочинителей-«историков» читать невозможно. По сравнению с его произведениями большинство современных исторических сочинений кажутся убогими потугами дилетантов, этакой непритязательной компиляцией источников. А у читателя Яна неизменно складывается иллюзия, будто автор — очевидец или даже участник описываемых событий. Но это неудивительно, если иметь в виду, что Василий Ян — огромный талант. В своем жанре он неподражаем. Вот некоторые его произведения: «Чингисхан», «Батый», «К «последнему морю», «Юность полководца», «Финикийский корабль». На удивление, переиздается Василий Ян в наше время не так уж и часто.
На кладбище также могилы поэта Симбата Симоновича Шах-Азиза (1841–1907/08), писателей: Марии Давыдовны Чернышевой (Марии Марич, 1893–1961), автора романа о декабристах «Северное сияние»; Александра Никаноровича Зуева, Мариэтты Сергеевны Шагинян (1888–1982), автора тетралогии о Ленине.
На главной дорожке кладбища не может не привлечь внимания обширный мемориал, в центре которого полулежит высеченный в камне человек средних лет. Это памятник нефтепромышленнику и меценату Николаю Лазаревичу Тарасову (1882–1910), деду прославившегося в 1980-е, тоже предпринимателя, Артема Тарасова. Этот последний Тарасов потряс тогда всю страну тем, что, будучи членом КПСС, он со своих доходов от индивидуальной трудовой деятельности заплатил такие партийные взносы, что многозначная цифра не уместилась в соответствующей графе его партбилета. Впоследствии Артем Тарасов был депутатом Государственной Думы России. Теперь живет в эмиграции — в Лондоне.