Приют любви, стр. 23

– А ты, маленький лисенок, – пробормотал он, слегка потрепав ее волосы, – береги себя и нашего ребенка. – Он натянул перчатки, взял у нее из рук шляпу и, нагнувшись, крепко поцеловал.

Полный отчаяния и сомнений Хьюго Морган тоже возвращался в Ричмонд, направляясь к условленному месту встречи. Дженни так и не появилась в гостинице. Никто не знал, где она. Те несколько часов, которые выкроил для них Колтер, ему пришлось потратить на бесполезные поиски.

К тому времени, как он подъехал к месту встречи, там уже были Брайс, Андре и Колтер. У Хьюго осталась последняя надежда: вот сейчас полковник скажет, что Дженни была в гостях у Элизабет. Когда же тот не упомянул об этом, Хьюго почувствовал, что все рухнуло.

Глава одиннадцатая

После короткого визита Колтера наступили тяжелые дни, казалось, что мир стремительно движется к катастрофе.

Угроза янки, обстреливавших Фредериксберг, пригнала в Ричмонд поезда, заполненные женщинами и детьми. Прошлой весной враг подошел почти к самым воротам города. Тогда генералу Ли удалось отбросить неприятеля и в свою очередь самому продвинуться в Мэриленд. Как бы лояльна Элизабет ни была, она все же недоумевала, почему, только когда янки, предводительствуемые Бернсайдом, дошли до самого сердца Виргинии, генерал Ли наконец решился дать сражение. Надежды женщин, с которыми она работала, на то, что выпадет снег, и войска получат передышку до весны, не оправдались.

Беженцы заполняли Ричмонд, и, глядя на них, Элизабет думала: что сильнее гонит их из дому – сам неприятель или страх перед ним? Она стыдилась этих жестоких мыслей, хотя и знала, что так думает не она одна. Многие женщины выражали опасения, что в городе начнется эпидемия оспы. Тильда Гэлоуэй даже клялась, будто бы некие доктора с Севера собираются заразить здоровых детей, сделать вакцину из струпьев и прививать ее взрослым.

И так весь рабочий день обсуждались разные слухи, способные выбить из колеи кого угодно, тем более ее, и без того охваченную тревогой.

Генерал Ли был уверен, что янки попытаются перерезать железную дорогу, оставив Ричмонд без единственной возможности пополнять запасы продовольствия.

Ежедневно женщины шептались о том, что кто-то закупает корабли для прорыва блокады. Если подобные новости уже не могли потрясти впечатлительных южанок, то слух о том, что президент Дэвис будто бы намерен продавать северянам хлопок за соль, совершенно выбил всех из колеи.

Об этом поведала Дженни, клянясь, что вычитала новости из весьма солидной газеты. Север, говорила она, будет рад-радешенек торговать одеждой, мясом, обувью, одеялами и всем, что так нужно южанам, в обмен на хлопок. Ведь без хлопка их фабрики стоят. Они согласны торговать чем угодно, кроме ружей и боеприпасов.

– Но, – добавила она, обведя хитрым взглядом комнату, – думаю, что кое-кто сумеет обойти и эти ограничения. Заметив, что Элизабет не хочет поддерживать провокационный разговор, Дженни продолжила: – Дэвис...

– Президент Дэвис, – поправила Элизабет не без раздражения.

– Да, конечно, президент Дэвис надеется получить от пятнадцати до двадцати мешков соли за один тюк хлопка, хотя на самом деле в лучшем случае получит десять. Посредники положат разницу себе в карман.

– И вы узнали все это из газеты?

– О, вы забываете, я живу в гостинице, где полно военных.

– Скорее, спекулянтов, наживающихся на войне.

– Так всегда было, Элизабет. Что-то, я смотрю, в последнее время вы в дурном настроении.

– Мне отвратительна сама мысль об этих стервятниках, равнодушных к голодающим женщинам и детям.

– Но, благодарение Богу, вы не из их числа, – выпалила Дженни и уткнулась в работу.

Элизабет прикусила язык. Последнее время она чувствовала себя неуютно с Дженни. Это началось, вспомнила она, на следующий день после визита Колтера.

Она пришла на работу, наполненная радостью от своего секрета, жалея, что не может поделиться им с другими. Когда Дженни вскользь упомянула, что провела прелестный вечер в гостях у другой солдатской жены, работающей в департаменте квартирмейстера, и из-за этого пропустила свидание с мужем, Элизабет была потрясена. Она, безусловно, не ожидала, что та будет ломать руки или рыдать, так как уже поняла, что Дженни не склонна к таким проявлениям эмоций, но отсутствие хотя бы простого огорчения безмерно ее удивило. Она, конечно, была не вправе судить об отношениях мужа и жены, но все же тут что-то было не так.

Теперь Дженни почти не ошибалась в нумерации, и миссис Марстенд сказала, что им обеим придется заменить двух возвращающихся домой женщин, ответственных за подписи документов. Такое выражение доверия приободрило Элизабет.

Теперь, когда часовой, приставленный Колтером к дому Эмили, бдительно охранял их, Элизабет стала чувствовать себя спокойнее и увереннее.

Ей также льстило, что она стала специалистом по нумерации. За день она успевала пронумеровать такое множество бумаг, что у нее начало сводить судорогой руки. Но от этой беды ее избавила миссис Марстенд, которая ради приработка изготовляла мазь, снимавшую боль в руках. Рут не позволила Элизабет пользоваться снадобьем, пока не узнала, из чего оно изготовлено, и вдова была настолько любезна, что сообщила рецепт. Кипятились кора дуба и яблони до полного размягчения, затем добавлялся гусиный жир или масло, затем все перемешивалось и остужалось. Эмили тоже испробовала мазь, и это принесло старой женщине облегчение.

Завтра она получит свою первую зарплату. Так как теперь отпала нужда в покупке револьвера, Элизабет планировала купить чего-нибудь вкусного к праздничному столу в День Благодарения. Ей есть за что благодарить Господа в этом году, думала она, и эта мысль долго не давала ей уснуть.

Но она не знала, что ее ждет еще одна радость – ночью, за час до рассвета, снова появился Колтер.

Только Доби заметил, как полковник пробрался в дом. Но в отличие от вора Колтер не скрывал следов своего пребывания: в кухне остались его сапоги и оружие, шляпа и перчатки – в столовой, шинель брошена на кресло в маленькой гостиной, где он даже зажег свечу. Чтобы немного согреться, отпил два больших глотка бренди прямо из графина, пошевелил угли, подложил растопку и, когда она занялась, сунул в камин полено. Дверь спальни была открыта, и Колтер вошел, поставив подсвечник в форме цветка на комод. Слабый огонек свечи осветил комнату и спящую Элизабет.

Она лежала на спине, подложив руку под голову. Ее волосы, мерцающие от неровного света, разметались по обшитой кружевами подушке, обрамляя тонкие черты. На порозовевших от сна щеках лежали тени ресниц; темные круги под глазами, встревожившие его две недели назад, исчезли. Его взгляд надолго остановился на приоткрытых губах.

Стеганое одеяло было немного откинуто, и свет падал на мерно дышащую грудь. Обнаженная шея казалась такой нежной...

Колтер замер. На губах появилась самоуверенная мужская улыбка: Элизабет спала в его пропавшей сорочке.

На него нахлынули воспоминания – ее веселый смех, удивительная свежесть кожи, сладкий горячий вкус губ. От напряжения даже свело мускулы.

Колтер расстегнул мундир. Он мог бы разбудить в ней страсть, но этой ночью, чтобы отогнать призрак смерти, ему нужен был ее смех. Сбросив мундир, полковник вернулся в гостиную и поднял свой ранец. Вынул оттуда несколько вещей и оставил их в гостиной, а ранец с яблоками принес в спальню. Яблоки были взяты в амбаре у янки, где ему пришлось прятаться. Глядя на Элизабет, Колтер достал одно из них и, рассеянно потерев о штаны, надкусил сочную мякоть. Он наклонился над спящей Элизабет, и капелька с его усов упала ей на губы. Борясь с искушением поцеловать ее, Колтер наблюдал, как она слизывает сок вялым от сна языком. Она повернула голову, губы раскрылись, как будто прося еще. Колтер не мог не отозваться и склонился над ней.

Прикосновение было совсем легким, но он был вознагражден за свою сдержанность, наблюдая, как она, потревоженная запахом яблока, что-то забормотала.