Легенда о Золотой Бабе, стр. 27

А если бы и нашлась Золотая Баба — какие важные тайны истории открыла бы она нам? Что идол был такой, а не этакий, что он пришел в эти земли тогда-то, а не тогда-то, оттуда-то, а не оттуда-то? Ну и что? Археологи гораздо больше рассказали нам исследованиями посудных черепков и остатков кострищ. Что она окажется действительно золотой, а не какой-нибудь другой? Золото — кому оно нужно теперь!

И если я хотел предложить ребятам посвятить наш зимний поход поискам следов Золотой Старухи, то теперь о ней умолчу. До будущего лета.

Дело в том, что, собирая сведения о священных горах на Северном Урале, я встретился с интересным сообщением.

Как-то, возвращаясь в город, я опоздал на последнюю электричку и вскочил в вагон поезда Хабаровск — Москва. За полтора-два часа пути успел познакомиться и разговориться с геологом, бывшим уральцем, а ныне работающим где-то в Якутии.

Геолог рассказал мне, что на столе у своего деда, старого уральского геолога, он видел в детстве красивый штуф горного хрусталя. В центре штуфа — большой, идеально прозрачный, четко ограненный природой кристалл, а по бокам — два маленьких. «Золотая Баба и ее дети» — звал этот штуф дед. Рассказывая внуку вместо сказок различные истории из своей богатой приключениями жизни, он поведал и историю этого штуфа.

Однажды — это было еще в начале нашего века — дед, тогда еще молодой геолог, повстречал в тайге человека. В изодранной, покрытой засохшей кровью одежде, он лежал с закрытыми глазами у комля поваленной бурей старой лиственницы и тихо стонал. Мошка густо облепила его лицо, особенно глаза, губы и нос. Рядом валялась, хищно оскалив зубы и закатив потускневшие глаза, матерая рысь. В горле ее торчал нож.

Оставив собранные за день образцы и освободив крошни, дед взвалил человека на спину и полдня волок его до лесной избушки. Неделю выхаживал его и, только когда убедился, что человек останется жить и день-два может обойтись без его помощи, отправился в далекое, но единственное в этой округе селение, чтобы известить сородичей раненого.

Когда прощались, Максим (так звали раненого манси) горячо благодарил спасителя и подарил ему единственное, что нашлось в мешке, — прекрасный штуф горного хрусталя.

— Со святой горы, — пояснил он, — удачной охоте поможет. От напастей убережет…

Талисман от напастей, тем более такой ненадежный (он был у Максима в момент поединка с рысью), не очень был нужен деду, но он, конечно, взял красивый кристалл. Однако, по привычке геолога, спросил:

— Откуда?

Максим показал высящийся на горизонте треугольник горы, но предостерег:

— Туда не ходи. Живым не вернешься. Золотая Баба не пустит.

— А как ты ходишь?

— Мне можно. Я шаман. Служу богам.

Так этот кристалл и остался у деда на столе памяткой о давнем таежном эпизоде.

— Вас это должно заинтересовать в связи с поисками следов Золотой Бабы, — закончил свой рассказ мой собеседник. — Меня же до сих пор интересует сам кристалл. Сдается мне, что тот горный хрусталь должен обладать пьезоэлектрическими свойствами. А пьезокварц… Ну да сами слыхали, наверное, как он важен в наше время.

— Что же за гора это: как имя ее и где она, в каком районе? — спросил я геолога.

— В том-то и дело, что не знаю. Как будто, где-то за Ивделем. Можно было бы уточнить все это у старого краеведа Стефана Аристарховича Закожурникова. Дед дружил с ним и передал штуф ему в подарок. Но я не бывал в родном городе уже много лет и не знаю, когда еще это мне удастся.

Вот это — другое дело! Я тогда же записал бегло рассказ геолога на клочке бумажки. Пьезокварц, минерал, ранее пригодный разве только для огранки дешевеньких бус, теперь стал ценнейшим сырьем для радиотехнической промышленности. Эта овчинка стоит выделки, как бы сложна она ни была.

Но к ней надо обстоятельно подготовиться. В этот раз мы только соберем некоторые сведения о шамане и тайне горы. И на будущий год мы отправимся в поход не за Золотой Бабой, а за чем-то более ценным. Впрочем… я еще не советовался с историками, археологами, этнографами. Может быть, они скажут, что и Золотая Баба чего-то стоит. Может быть, это тоже была бы чем-то важная для нашей науки находка. Тем более, что материалы, собранные о ней, ставят много любопытных недоразгаданных загадок.

ПИСЬМО ГЕОДЕЗИСТА МИХАИЛА ЛЕБЕДЕВА КРАЕВЕДУ СТЕФАНУ АРИСТАРХОВИЧУ ЗАКОЖУРНИКОВУ

Дорогой Стефан Аристархович!

Простите, что пишу карандашом. Мы, геодезисты, не имеем права пользоваться на работе ни чернилами, ни химическим карандашом — полевые записи могут промокнуть и непоправимо испортиться.

Да, я теперь имею право сказать: мы, геодезисты. Два месяца назад я закончил курсы и получил назначение — нивелировщиком в изыскательскую партию.

Все мне нравится здесь: и походная, богатая приключениями жизнь; и ответственная, требующая высокой точности, работа; и край — суровый, полный своеобразной прелести, богатый, но малоизведанный. Мы ведем изыскания вариантов железной дороги, которая через несколько лет ворвется далеко в глубь тайги и преобразит эти места.

Я часто вспоминаю здесь наши беседы и Вас. Новыми глазами смотрю на этот район моего родного края. Я пришел сюда не как гость, а как свой человек: хоть немного, но знаю и прошлое этих мест, и географию их, и их богатства. Еще и еще раз благодарю Вас за то, что познакомили меня со всем этим, научили деятельно любить свой край — постоянно и настойчиво изучать его и осваивать.

Сейчас мы проходим своей трассой невдалеке от места гибели Тимы, всего в каких-нибудь десяти-пятнадцати километрах от Шаманихи. Со вчерашнего дня наша база — в селении, где когда-то останавливались Тима с ребятами. И встретили здесь… Кого бы Вы думали? Ярослава Мальцева!

Он, оказывается, успешно защитил диплом и преподает в средней школе одного из поселков этого далекого таежного района. Сюда он приехал с группой поселковых ребят, участников всеуральского геопохода. Они будут штурмовать Шаманиху, чтобы выполнить программу, намеченную когда-то Тимой.

Они же рассказали нам о страшной истории, разыгравшейся здесь прошлой осенью — в те дни, когда Вы еще лежали в больнице, а Ярослав готовил свой диплом. О ней-то, главным образом, я и хотел написать Вам.

Прошлой осенью здесь появился необычный для этих мест бродячий фотограф. Он ходил из дома в дом и предлагал желающим сделать за недорогую плату снимок любого размера. В конце беседы он неизменно спрашивал, как бы между прочим, не знает ли кто бывшего шамана, который когда-то был последним стражем священной горы. Ему сказали, что шаман живет под наблюдением какой-то старухи, кажется его дочери, в небольшом селении, километрах в пятидесяти отсюда.

Фотограф исчез, так и не сделав никому ни одного снимка. Жители понедоумевали, но вскоре забыли о нем.

А он неделю спустя вновь напомнил о себе. Охотник, вышедший по первому снежку на промысел, увидел его по дороге на Шаманиху. И не одного, а с древним стариком, у которого вместо рук были высохшие культяпки. Старик вроде был пьян, шел пошатываясь и все время как будто пытался остановиться и сесть. Но фотограф, идя на шаг сзади, протягивал руку к его спине — и тогда старик, дергаясь, словно от сильной боли, вскидывал голову и ускорял шаг.

Заподозрив недоброе, охотник, добравшись до селения, рассказал здесь о виденном. Однако все взрослые мужчины ушли в тайгу и идти на поиски было некому.

Спустя несколько дней в селение прилетел вертолет. Изыскатели, облетывавшие район будущей трассы, заметили в лесу труп человека.

— Не пропал ли кто-нибудь из ваших? — спрашивали они в селении.

Тогда им рассказами о том, что видели на подходе к Шаманихе несколько дней назад.

К этому времени вернулись из тайги и охотники. Начались поиски. Вертолет указывал путь. Собаки помогали искать след. Но след был виден и без собак — свидетельства происходившего были слишком ясны для таежных следопытов, умевших по малозначительным признакам, невидимым другим людям, составить картину того, что тут происходило несколько дней назад. Конечно, помогал и свежий снежок, прикрывший недавно тайгу.