Серебряный Вихор, стр. 45

— Расколдоваться не получается, — простонал я. — Боже милостивый! Голиас! Что же нам теперь делать?

17. У Джонса появляются поклонницы

Приходилось ли вам видеть осла в истерике? Наконец до Джонса дошло, что он не сумеет превратиться в человека. Тут-то он и выказал свой ослиный норов: принялся скакать, взбрыкивать и метаться из стороны в сторону, в надежде сбросить ненавистную шкуру. А потом, растопырив все четыре конечности, оглушительно заревел. Я был в ужасе что скажет хозяин гостиницы? Но Голиас не растерялся.

— Спокойнее, Луций! — приказал он. — Как-нибудь вывернемся. Погоди немного.

Джонс попытался заговорить, и мы вновь услышали скорбный рев.

— Прекрати сейчас же! — оборвал его Голиас. — Иначе нас возьмут под стражу, тебя конфискуют, и тогда навек останешься ослом.

В коридоре хлопнула одна, вторая дверь. Послышались встревоженные возгласы. К счастью, никто не понял, где ревел осел. Луций (бедняга дрожал всем телом) умолк.

— Вот-вот. Полегче, приятель. — Голиас потрепал ему холку. — Итак, Шендон, капитан Фейс? Этакий темноволосый, бородатый весельчак?

— Совершенно верно.

— Знаю этих жуликов. Они подсовывают простофилям всякие снадобья, которые берут неизвестно откуда. К чему это приведет, их не заботит. Но я накручу им хвосты. Пусть добудут противоядие у того самого чародея, который изобрел эту мазь. Отведи меня к ним.

— Да я хоть сто лет проищу их дом — ни за что не найду. А ты? — спросил я у Джонса. Я не вполне был уверен, поймет ли он меня, но осел покачал головой. — Видишь ли, — объяснил я Голиасу. — Фейс вел нас в темноте окольными путями. А может, ты сам вспомнишь, где они живут? Ты ведь когда-то имел дело с этими гнидами.

Но Голиас также печально покачал головой.

— Слишком много лет прошло с тех пор, как я заглядывал в их логово. Вдобавок, я думаю, они постоянно кочуют с места на место. А теперь, отхватив такой куш, наверняка залегли на дно. Бесполезно охотиться за ними, высматривая на улицах. Ну и круто же они нас обставили!

Голиас был удручен, а я и вовсе не видел выхода. И Луций, похоже, отчаялся. Уши его опустились, и он горестно вздохнул. Но вздох его так мало походил на человеческий, что я был потрясен до глубины души.

— Что-нибудь можно предпринять? — спросил я у Голиаса еле слышным шепотом, на случай, если ответ будет отрицательным. — Может, забрать его отсюда куда-нибудь? Помнишь, как ты забрал меня с Эи.

И снова Голиас покачал головой.

— Чары той волшебницы опасны только на ее острове. Но действие мази, скорее всего, постоянно. И Луций останется в ослиной шкуре, куда бы мы его ни повели.

— А не обратиться ли нам за помощью к другому алхимику?

— Бесполезно. Никто не знает состава мази, кроме ученого, который ее приготовил. И потому никто не подскажет нам, каково обратное средство. — Голиас вздохнул. — Нам ничего не остается, как… Нет, сначала следует отправить письмо отцу леди Гермионы. Я напишу его, прежде чем ложиться спать. Возможно, родственники ей помогут, а мы займемся спасением Луция.

— Ты веришь, что им удастся вырвать ее из лап Равана? Ведь на его стороне сам король. — Я спросил так, вспомнив о письме Гермионы. Сама девушка не слишком надеялась на помощь родни.

— Возможно, что и удастся. Семья принадлежит к древнему роду, имеет связи со многими влиятельными лицами. Если поднимется шум, что девушку до брака насильно содержат взаперти, Джамшид вынужден будет вмешаться.

— А чем займемся мы?

— Пойдем к Оракулу. Там мы узнаем все. Но путешествие будет долгим. Дон Родриго, наверное, вернется раньше нас.

Я сделал кислую мину.

— Луцию навряд ли захочется уходить отсюда. Кто с ним поговорит — ты или я?

Нам удалось убедить Джонса, что просить совета у Оракула — единственный выход из положения. Но тут перед нами возникли новые трудности, связанные с превращением Луция. Прежде всего мы не знали, где его держать.

— Навряд ли хозяева позволят нам держать ишака в номере, — пробормотал я, — и потом, чем его кормить?

— Да, вопрос не из легких, ты прав.

Голиас покосился на Луция, который, моргая, смотрел на себя в зеркало. В нем отражался крутобокий осел с темно-коричневой шкурой, за исключением белого сердечка на левом плече. Видимо, у Джонса-человека на этом месте темнело родимое пятно.

— Надо бы ночью потихоньку перевести его в стойло. Днем можно нарваться на неприятности.

Я, хоть и помалкивал, но втайне был рад предложению Голиаса. Навряд ли бы я уснул, слушая, как Луций печально разгуливает по комнате. К счастью, он согласился, чтобы мы отвели его в конюшню. Заминка была в том, как это осуществить. Он разучился ходить по лестнице, и нам едва ли не на себе пришлось тащить его вниз.

Засидевшиеся выпивохи, казалось, привыкли видеть ослов, разгуливающих по обеденной зале. Но лакей не был настроен столь философски. Пришлось его подмазать, дабы он снисходительно выслушал уклончивые объяснения Голиаса по поводу друзей, чье чувство юмора оставляет желать лучшего: мол, эти озорники и привели осла к нам в комнату.

Препоручив Луция конюшему, мы наказали ему ни в коем случае не оскорблять животное. Нервы у обоих нас были на пределе — и пришлось снять стресс неразбавленным виски. Голиас написал письмо родным Гермионы, а я отправился спать. Я не спал уже около сорока часов, и это оказалось на руку. Только безмерная усталость могла заставить меня сомкнуть глаза.

— А далеко ли Оракул, и как туда добраться? — спросил я у Голиаса за завтраком на следующее утро.

— Сначала двинемся на юг, а потом возьмем западнее.

Дальность расстояния его, как обычно, не волновала.

— Ах да, ты мне говорил уже об этом вчера перед сном. — Я отхлебнул эля. — Существует ли прямая дорога?

— Переправимся через Лонг Ривер за Эреком. Далее берегом — вниз по течению — доберемся до Тройновонта. Оттуда на юго-запад. Там есть дороги, но и по бездорожью придется поколесить. — Голиас жевал с задумчивым видом. — А не подковать ли нам Луция, прежде чем идти, как ты считаешь?

Неожиданно за окном, у которого стоял наш стол, послышалось фырканье. Мы обернулись.

— Привет, — пробормотал я. Непривычно было соблюдать учтивость по отношению к скоту. — Это наш серый, — сообщил я лакею. Лакей был новый, а не тот, вчерашний, кому мы дали на лапу. — Не отгоняйте его. Он у нас дрессированный.

— Так пускай не тычется в хлеб своей поганой мордой! — огрызнулся слуга. — А то о нашем заведении пойдет дурная слава. Глядите, глядите!

Я поглядел. Луций пожирал остатки моего бифштекса. Непривлекательное, надо сказать, зрелище. Потом он вновь принялся за хлеб, подцепив зубами сразу два ломтя. И не успел я и слова сказать, как он сунул морду в мою кружку с элем.

— А ну-ка, отвали! — возмутился я. — Ведь ты должен вести себя как.. э-э.. Да ты и есть… э-э… В общем, ты должен любить сено, а не всякую ерунду.

— Весьма любопытный феномен! — заметил Голиас, однако отодвинул свой завтрак подальше от окна. — Видимо, ослиные аппетиты не достаются вместе со шкурой.

— Я иду к хозяину, — объявил слуга.

— Убирайся, пока ты не наделал всем неприятностей! — Я и сердился на Джонса и готов был умолять его. Ни поведение осла, ни объяснения Голиаса не убедили меня. — Ведь ты наверняка уже позавтракал охапкой отличного сена. Разве не так?

В ответ Луций помотал головой; с его шеи свисал обрывок веревки, которую он перегрыз, чтобы убежать.

— Погоди, я прослежу, чтобы тебя накормили. Вот только опять закажу себе завтрак. А теперь убирайся, пока слуга — черта с два он дождется от меня чаевых! — не привел хозяина.

Но Джонс и ухом не повел. Он сжевал еще три куска хлеба и вылакал весь мой эль.

В это время в обеденную залу ворвался Тергис. Голиас успокоительно погремел монетами в кармане, но это оказалось излишней предосторожностью. Тергис увидел, как Луций вылизывает последние капли эля. Однако посетители отнюдь не возмущались, а напротив — поистине наслаждались непривычным спектаклем. Поэтому хозяин не стал ругать нас, но призадумался.