Наследники Виннету, стр. 18

— Коррехидор идет! — услышал я. — Коррехидор!

Речь шла о господине бургомистре. За ним появились трое полицейских — наши свидетели. Но направлялись они сюда, как позднее выяснилось, не только по этой причине.

— Спрячьте револьверы, мистер Бартон! — обратился ко мне коррехидор. — Они послужили вам, а теперь, поскольку я сам займусь этим делом, они вам больше не понадобятся. Лошади и мулы ваши. Никто не может у вас их отнять. Ваши деньги тоже снова принадлежат вам!

— Ого! — выкрикнул упомянутый выше пеон, увидев, что наше оружие больше на него не направлено. — Вы забыли у нас спросить!

— Конечно, вас это тоже касается! Именно вас, мистер! Мне нужно знать ваше имя! Только настоящее, а не вымышленное!

— Мое имя?! — скис пеон. — Зачем? Знать не знаю никаких вымышленных имен!

— А я знаю целый десяток, которыми вы пользуетесь, чтобы укрыться от правосудия. Ваша настоящая фамилия — Корнер. Под последней чужой фамилией вас осудили в Спрингфилде за грабеж и конокрадство, но вы удрали!

— Это неправда! Это ложь! Гнусная ложь! Я честный человек и никогда ни у кого не брал и цента!

— В самом деле? Хотите взглянуть на того, кто не только утверждает, но и докажет обратное?

С этими словами коррехидор отошел в сторону, и стоявший у него за спиной полицейский выступил вперед. Он иронически спросил:

— Вы хорошо меня знаете, мистер Корнер? Я арестовывал вас в Спрингфилде и с большим удовольствием проделаю это сегодня. Теперь я служу здесь, в Тринидаде!

Едва пеон увидел полицейского и услышал эти слова, как выкрикнул:

— Негодяй, мерзавец! Черт бы вас всех побрал! Уходим!

Он прыгнул в сторону и что есть мочи помчался в пустошь, где стояли лошади. Вся компания моментально последовала его примеру.

— За ним! Поймать его! — прокричал коррехидор, бросившись следом.

Я тоже привык действовать быстро, когда нужно. Мне удалось поймать и задержать одного «художника». Он собрался было защищаться, но Папперман вырвал его из моих рук, швырнул на землю и прижал коленом.

Беглецы вскочили на лошадей и помчались прочь, прихватив с собой четвертого мула и лошадь нашего пленника.

— Мерзавцы! — взвыл он, увидев это. — А как же я?

— Это зависит от тебя, — ответил я.

Послышался крик коррехидора:

— Быстро к коралям! Возьмите лошадей!

Коралей, где содержатся за загородкой лошади, в Тринидаде было великое множество. Кое-кто внял голосу разума и поспешил обзавестись лошадью, чтобы преследовать ускользнувших беглецов. Мы остались одни, и я повернулся к пленнику, которого все еще крепко держал Папперман:

— Вставай, негодяй! И слушай, что я скажу!

Папперман позволил ему подняться, но не более. Я продолжал:

— Если ты честно ответишь на мои вопросы, мы освободим тебя.

Он испытующе взглянул на меня.

— Ну что же, вы не похожи на лжеца. Надеюсь, вы сдержите слово. Спрашивайте, что вы хотите знать!

— Откуда эти три белых пятнистых жеребца?

— С фермы некого Олд Шурхэнда.

— А мулы?

— Оттуда же.

— Украдены?

— Собственно, нет. Корнер пронюхал, что для одного немца и его жены приготовили лучших лошадей и мулов. Сопровождать их должны были несколько юных художников и скульпторов…

— Зачем? — перебил я.

— Чтобы ехать на землю апачей на большой совет. Юный Шурхэнд пригласил их, но он с отцом долго был в отъезде. А тут появились мы. Толк в маскараде мы знаем. Так вот, управляющий поверил нам и дал все, что мы потребовали.

— А! Поэтому теперь вы «скульпторы» и «художники»!

— Точно так! — усмехнулся он. — Давайте дальше!

— Дело в том, что, если я и дальше вторгнусь в ваши тайны, мне станет невмоготу сдержать свое слово. Я больше не хочу ничего знать.

— А я могу идти?

— Да.

— Благодарю! Вы честный человек, сэр! Но я без лошади!

— Не могу ничем помочь.

— Вы не могли бы отдать мне одного из ваших мулов?

— Украденного? Нет!

— Но теперь вы знаете, что животные не наши, значит, спокойно можете ими распоряжаться!

— Не собираюсь. Я знаю Шурхэндов. Уж поверьте мне: они получат назад всех украденных животных, хотя бы тех, которых я смог спасти. Палатку я тоже оставлю себе.

— Ладно! Мне все равно! Но без лошади я не могу уехать! Если вы узнаете, что здесь у кого-нибудь пропал жеребец, ваша совесть не будет протестовать?

— Никоим образом. Мне и в голову не придет отвечать за поступки других. Так что идите!

— Ну хорошо. Будьте здоровы!

Он развернулся, но хозяин, слышавший наш разговор, остановил его:

— Я позабочусь о том, чтобы сегодня здесь не пропало ни одной лошади! Ни у кого! Через час весь город узнает, что вы хотите украсть лошадь. Так что лучше убирайтесь!

Мошенник хотел было выполнить приказание, но Папперман крепко схватил его за руку.

— Еще на одно словцо! Эти джентльмены, отпускающие вас, забыли о самом главном. У вас есть деньги?

— Да.

— Где?

— Здесь.

Он вытащил из сумки увесистый кошелек и неподдельно удивился:

— Почему вы спрашиваете о моих деньгах?

— Счет! — воскликнул старый вестмен, рассмеявшись ему в лицо. — Меня зовут Макш Папперман, и я не позволю таким проходимцам, как вы, водить меня за нос. Вы заплатите по счету за себя и своих приятелей!

— За себя, пожалуй, заплачу! За других — ни в коем случае.

— А придется! Дайте сюда кошелек!

Папперман выхватил деньги у опешившего «художника», подал мне и сказал:

— Будьте любезны, оплатите, сэр! А я пока подержу этого негодяя.

Сказано — сделано. Новый хозяин подсчитал стоимость обеда, я оплатил по счету из кошелька «художника» и передал его с оставшимися деньгами владельцу. Тот мгновенно исчез, словно испарился.

Глава третья. УХО МАНИТУ

Как только конокрад исчез из виду, я спрятал револьвер и наряд вождя обратно в чемодан. Теперь наконец мы смогли спокойно перекусить. Легкий румянец озарил лицо Молодого Орла. Безусловно, ему было очень неприятно, что мы стали свидетелями его слабости. Наше мнение, похоже, было ему не безразлично. Поэтому он сообщил нам, что четыре дня назад внизу, у Каприсо-крик, украли его лошадь и всю провизию. Тяжелую поклажу ему пришлось нести самому, поэтому не было ничего удивительного в том, что он выбился из сил. И вот теперь он ел вместе со всеми, демонстрируя хорошие манеры.

Папперман с нетерпением хотел бы узнать что-нибудь интересное из жизни краснокожего, но весь облик последнего, несмотря на молодость, резко охлаждал пыл любого, кто попытался бы обременить воина вопросами. Но моя жена, моя жена! Она терпеть не может никаких неясностей! Она всегда должна знать, как ей действовать дальше, а поэтому не испытывала большого восторга по поводу легендарной индейской сдержанности. Она все время наблюдала за Молодым Орлом. Я почувствовал, что парень ей очень понравился. Горе ему! Горе тем, кто ей симпатичен! Она достучится до сердца каждого, и все, что у того лежит на душе, выплеснется наружу, хочет того ее собеседник или нет.

Нет, она не любопытна и не назойлива! Но если человек оказывается в затруднительном положении, она непременно хочет помочь ему, а потому должна непременно все разведать, чтобы потом ее помощь оказалась действенной. Так и сегодня. Мы еще даже не добрались до костей поданной нам дряхлой курицы, а Молодой Орел уже сообщил Душеньке, что его оружие тоже украдено, что у него больше нет денег и что ему нужно на юг, — куда, он не сказал. Это произошло как бы само собой.

Потом она бросила на меня свой коронный взгляд, смысл которого я понял сразу: я должен пригласить его ехать с нами, ведь у нас три отличных жеребца. Пришлось задать индейцу несколько вопросов, после чего на его лице появилась радостная улыбка. Я спросил, кто он, хотя уже почти догадался.

— Апач, — ответил юноша. — И сейчас мне надо на Наггит-циль…

Говоря это, он смотрел не в глаза мне, а вниз, но чувствовалось, как напряженно он ждет ответа.