Русская революция на Украине, стр. 23

Я утверждаю из жизненного опыта районов, за которыми я серьезно следил, что в первые два месяца — именно ноябрь и декабрь — торжество Октябрьского Переворота в России украинскими тружениками на местах было только приветствуемо. Хотя они и не брали из его положений для своих действий ничего, но считали, что в основе Октябрьского Переворота лежат идеи подлинной революции, исходящее из глубоких недр проснувшихся подневольной деревни и порабощенного города.

Гуляйпольский район находился все время до октября на пути к тому, чтобы придать определенный и глубокий характер революции, характер совершенно независимый от каких бы то ни было государственных идей, даже тогда, когда в г. Екатеринославе в конце ноября 1917 года, сорганизовалось четыре официальных власти, из которых каждая в отдельности претендовала на руководительство революционными массами всей губернии и которые из-за этого злобствовали друг на друга и дрались между собой, втягивая в свою драку тружеников. Гуляйпольский район оставался совершенно независимым от той или другой из этих сторон, которые, случалось, временно торжествовали одна над другой.

К первым числам декабря в Екатеринославе фактически торжествовал уже блок большевиков и левых социалистов-революционеров. Гуляйпольский район, признавая эти партии за революционные, тут же безошибочно определил степень их революционности.

Трудящиеся говорили: мы считаем большевиков и левых социалистов-революционеров революционерами за их активную деятельность в революции. Мы приветствуем их как стойких борцов. Но мы опасаемся их как властников, ибо они, восторжествовав за счет наших сил над буржуазией и поддерживавшими ее в ее стремлениях разбить революцию правыми социалистическими группировками, сразу выдвинули свою власть, от которой попахивает властью вообще, которая веками нас душит, властью, которая что-то мало видно, чтобы стремилась использовать свое торжество для водворения в жизнь идеи трудящихся самоуправляться у себя на местах без приказа и указа начальников. Везде учреждаются комиссариаты. И комиссариаты эти больше с полицейским лицом, чем с лицом равного брата, стремящегося нам объяснить, как лучше было бы устраиваться нам самим самостоятельно, без окриков начальников, которые жили на нашей шее до сих пор и не принесли нам ничего, кроме вреда. А раз этого стремления со стороны революционной власти не видно сейчас, раз вместо него учреждаются полицейские институты, из которых вместо совета сыплются окрики начальства, то в будущем его совсем не увидишь. В будущем этот приказ для каждого инакомыслящего и не в такт приказу ступающего по освобожденной земле явится смертью и разрушением его свободы и независимой жизни, к которой мы стремимся.

Труженики отдавали себе отчет, хотя и в туманных выражениях, но верно, что за счет их крови и жизни совершаются события, в которых одно зло ниспровергается, а другое навязывается им под всевозможными предлогами.

То, что трудовые массы имели представление о стремлении политических партий вооружало их на Украине против правого крыла социалистического движения и соединяло с теми, кого они видели на этом пути в своих рядах. На этом пути в своем авангарде они видели большевиков, левых эсеров, анархистов. Но первые две социалистические группировки знали, что им нужно было в этот момент делать и, помимо того, что заключили союз, они, каждая в своих рамках представляли определенное единство в действиях. Это выдвинуло их более выпукло в глазах трудящихся и определило их под одним названием «большевики», названием, в котором сливались все революционеры.

Это законченное революционное целое трудовые массы видели в своем авангарде и говорили: «Мы этих революционеров от души приветствуем; но у нас нет никаких данных на то, что они не передерутся между собой из-за стремления быть первыми среди нас, во всем подчинить нас себе. Это стремление у них есть и этим они создают новую войну, ставя нас, тружеников, наше право на революционную самодеятельность на пути творческого завершения революции на колени в угол перед своими эгоистическими и преступными партийными интересами». И это заставляло революционных тружеников гуляйпольского района быть в это время бдительными более чем когда-либо.

Глава III

Губернский съезд

Перед декабрьским губернским съездом Совет Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов состоялся съезд Гуляйпольского районного Совета. На нем все делегаты настаивали на том, что наши представители, которые поедут на губернский съезд, должны подготовиться, чтобы не подпасть там под влияние политических дельцов, чтобы они без всяких колебаний заявили губернскому съезду, что они прибыли на съезд не для того, чтобы заслушивать доклады правительственных агентов и слепо им повиноваться, а для того, чтобы самим сделать доклад о том, что трудящиеся делают на местах и почему они так делают, и почему не будут делать потом всего того, что будет им навязано. Наши представители, которых мы изберем на губернский съезд, говорили в своих речах делегаты, должны выявить определенно на нем нашу идею, из которой мы исходим, а именно — что в этот момент революции для всех тружеников первой задачей должно явиться наше движение вперед к полному освобождению трудящихся от власти хозяина — частного капитала, так же, как и хозяина — государства. Государство, как власть, как организация общества, не могущего жить без насилия, разбоя и убийств, — должно умереть под совместными, дружными и сильными ударами революционных трудящихся, которые идут вперед к своему свободному обществу.

Повестка губернского съезда нам известна. Для нашего района в ней нет ничего нового, ибо то, о чем она говорит, мы давно провели в жизнь. Об этом наши делегаты на губернском съезде также должны заявить пред представителями с мест крестьян и рабочих. Это основное положение вытекает из нашей идеи. Мы должны его всюду выявить, чтобы нас поняли трудящиеся всей страны.

Лишь после этого пожелания заседание назначило кандидатов и избрало их в лице Н. Махно и Миронова.

Затем оно выразило избранным свою благодарность за то, что они приняли его полномочия, говоря: «Мы съехавшиеся на съезд, избрали вас, товарищи, с полного согласия тех, кто нас сюда прислал. В лице вас, товарищи, мы посылаем на губернский съезд первых среди равных революционных тружеников Гуляйпольского района. У всех нас нет никакого сомнения, что вы выполните с достоинством наше поручение на губернском съезде. И, если мы даем вам наш наказ, то только потому, что мы, крестьяне, привыкли все то, лучшее, что есть в наших обычаях, соблюдать. Это нас прочнее объединяет на пути наших общих революционных достижений…»

С такими наказами и напутственными словами обыкновенно избирались делегаты на уездные и губернские съезды от Гуляй Поля. Но я остановился на этом последнем, в 1917 году, избрании Гуляйпольским районом своих делегатов на губ. съезд Советов потому, что оно относится к периоду, когда большевистско-левоэсеровский блок фактически уже владел и повелевал жителями г. Екатеринослава и окрестностей, шаг за шагом прибирая к своим властническим рукам все народные завоевания в революции, стремясь попутно искажать и самую революцию.

Труженики Гуляйпольского района определенно знали, что на декабрьском губернском съезде главную роль будут играть уже агенты исключительно большевистско-левоэсеровского блока, стремления которого нет-нет, да и вскрывают его государственническо-властническую сущность. Поэтому крестьяне и рабочие Гуляйполя не раз говорили на своих собраниях о том, что нужно быть осторожными и не полагаться на блок революционных партий. От них попахивает чем-то специфическим, обращающим на себя особое внимание.

В Екатеринослав, вследствие крушения нашего поезда, мы приехали на день позже, чем нужно было. Однако, на открытие съезда не опоздали. Делегаты были все в сборе, но съезд еще не открывался. В рядах руководителей созыва этого съезда чувствовалась какая-то тревога, суета. Выше я уже упоминал, что в это время в Екатеринославе существовали 4-5 самостоятельных городских властей. — Здесь была власть, еще крепко хватавшаяся за Керенского, власть украинцев, хватавшаяся за Центральную Раду с ее уже официально существовавшим Секретариатом (Правительством). Здесь была и власть каких-то нейтральных граждан, а также своеобразная власть матросов, прибывших несколькими эшелонами из Кронштадта; матросов, которые держали направление против генерала Каледина, но по пути свернули в Екатеринослав на отдых. Наконец, власть Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов, во главе которого в это время стоял анархо-синдикалист тов. Гринбаум, человек в высшей степени деликатный и с железной революционной волей. Жаль только, что в этот период его использовала большевистско-левоэсеровская власть. Его авторитет был настолько силен, по крайней мере, в его переговорах с командирами украинизированных частей, из бывших Преображенского, Павловского и Семеновского полков (которые в это время прибыли из Петрограда и были расположены в Екатеринославе), что не ведись эти переговоры с ними под непосредственным руководством Гринбаума, большевики — Квиринг, С. Гопнер и Эпштейн, а также левые эсеры — Попов и др., ничего не сделали бы и были бы выгнаны из Екатеринослава. Момент был такой, что все зависело от силы оружия. Эта сила была за украинизированными воинскими частями и части рабочих и обывателей города. Тов. Гринбаум убедил Высшее Командование этих воинских частей стать на сторону Совета, и благодаря этому. Совет окреп и созвал Губернский Съезд.