Предания нашей улицы, стр. 85

Вдруг внимание Арафы привлек гул голосов, и он увидел, что все прохожие остановились и глядят в конец улицы. Люди перешептывались: «Сантури… Сантури». Арафа тоже посмотрел в ту сторону, насколько ему позволяла оконная рама, и увидел футувву, шедшего в окружении подручных. Когда Сантури проходил мимо новой кофейни, взгляд его упал на девушку, и он спросил одного из своих людей: Кто такая?

— Аватыф, дочь дядюшки Шакруна!

Сантури причмокнул губами в знак одобрения и проследовал в свой квартал. Арафа ощутил беспокойство. Он помахал девушке пустым стаканом. Легким шагом она подошла к нему, взяла стакан и деньги, а он, указывая подбородком в сторону удалявшегося футуввы, спросил:

— Тебе ничего не угрожает?

Девушка рассмеялась и, уже повернувшись, чтобы уйти, ответила:

— Если потребуется, я обращусь за помощью к тебе. Поможешь?

Ее насмешка задела его. Насмешка была скорее грустной, чем вызывающей, и это еще больше усилило его беспокойство. Тут он услышал голос Ханаша, зовущий его, спрыгнул с тахты на пол и пошел во внутреннюю комнату.

95

Число клиентов Арафы росло день ото дня. Но ни одному из них не радовалось его сердце так, как обрадовалось оно Аватыф, когда она появилась однажды в его подвале. Он даже забыл принять тот полный достоинства вид, который обычно напускал на себя в присутствии клиентов, и радостно бросился ей навстречу. Усадил ее на тюфячок перед собой, а сам присел на корточки. Не помня себя от радости, говорил ей приветливые слова и не отрывал от нее глаз. Когда же взгляд его остановился на левом глазе девушки, которого почти не было видно из-за опухшего века, с упреком сказал:

— Ты, красавица, очень запустила свой глаз, ведь он был красным еще в тот день, когда я впервые увидел тебя.

— Я промываю его горячей водой, стала оправдываться девушка. — Но я постоянно занята работой и часто забываю это делать.

— Нельзя забывать о своем здоровье, особенно если речь идет о таких прекрасных глазах!

Аватыф смущенно улыбнулась, а Арафа протянул руку к полке и достал кувшин, из которого вытащил маленький сверток, и сказал, указывая на него:

— Отсыпь порошка на тряпицу и подержи над паром, а потом привяжи на ночь к глазу. И делай так до тех пор, пока твой левый глаз не станет таким же красивым, как и правый.

Она взяла пакетик и, вынув из кармана кошелек, вопросительно взглянула на Лрафу, мол, сколько она ему должна. Арафа, смеясь, сказал:

— Ты мне ничего не должна, ведь мы соседи и друзья.

— Но ты же платишь, когда пьешь чай!

— Я плачу не тебе, а твоему отцу. Он человек почтенный, и я хотел бы с ним познакомиться. Мне очень жаль, что ему приходится работать в таком возрасте. Девушка гордо вскинула голову.

— У него хорошее здоровье, и он не желает сидеть дома. Но из-за долгих прожитых лет ему грустно смотреть на то, что происходит сейчас, ведь он еще застал времена Касема.

Арафу заинтересовали ее слова.

— Правда? Он был сподвижником Касема?

— Нет, но он был счастлив в те дни и до сих пор сожалеет, что они прошли.

— Мне бы очень хотелось познакомиться с ним и послушать его рассказы.

— Лучше не вызывай его на эти разговоры, — посоветовала Аватыф. — Пусть он навсегда забудет о тех временах, так ему будет спокойнее. Однажды в винной лавке он выпил с друзьями и, опьянев, стал кричать, требуя вернуть былые времена и порядки. Но, как только он вернулся домой, сразу же явился Сантури и жестоко избил его, отец даже потерял сознание.

Арафа насупился, слушая рассказ девушки, потом, пристально глядя на нее, многозначительно сказал:

— Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока существуют футуввы!

Девушка ответила ему опасливым взглядом, пытаясь понять, что стоит за его словами, но согласилась: — Да, ты прав, никому от них покоя нет. Он помедлил, словно сомневаясь, продолжать или нет, потом сказал:

— Я заметил, как нагло Сантури смотрел на тебя. На лице Аватыф мелькнула улыбка.

— Господь ему судья. Арафа с подозрением спросил:

— Наверное, девушке приятно, если она нравится такому футувве?

— Он уже четырежды женат! — Что ему стоит жениться еще раз? На это девушка решительно заявила:

— Я возненавидела его с тех пор, как он обидел моего отца. И все футуввы таковы, у них нет сердца. Они взимают подати и гордятся этим так, будто совершают благодеяние.

Арафа оживился, услышав такой ответ, и горячо проговорил:

— Правильно, Аватыф! Как хорошо поступил Касем, когда уничтожил всех футувв, однако они появляются вновь, как ячмень на глазу.

— Поэтому-то мой отец и горюет по временам Касема. Арафа небрежно махнул рукой.

— Есть и такие, кто скорбит о днях Габаля и Рифаа, однако прошлое не воротишь.

— Ты говоришь так, — возмутилась Аватыф, — потому что не знал Касема, как знал его отец!

— А ты его знала?

— Мне отец рассказывал!

— А мне мать! Только какая от этого польза? Он так и не избавил нас от футувв. Моя мать сама стала жертвой их разбоя, и даже теперь, после ее смерти, они оскорбляют ее память!

— Правда?!

Лицо Арафы внезапно омрачилось.

— Поэтому-то я и боюсь за тебя, Аватыф. Футуввы угроза всему: и заработку, и чести, и любви, и миру. И скажу тебе откровенно: когда я увидел, как это животное смотрит на тебя, я убедился, что их всех необходимо уничтожить.

— Говорят, еще наш дед завещал нам это, промолвила девушка.

— Где он, наш дед?

— В Большом доме, — просто ответила Аватыф. Тихим голосом и без всякого выражения Арафа сказал:

— Вот так, отец твой рассказывает о Касеме, Касем рассказывал о Габалауи, мы все это слушаем, а видим лишь Кадри, Саадаллу, Аджаджа да Сантури с Юсуфом. Нам нужна сила, чтобы освободиться от них. А в воспоминаниях какой прок?!

Тут Арафа спохватился, что подобные разговоры омрачают его встречу с Аватыф, и полушутя-полусерьезно сказал:

— Нашей улице нужна сила, как мне нужна ты!

Аватыф ответила осуждающим взглядом, но Арафа улыбнулся и, смело глядя ей в глаза и уже не боясь нахмуренных бровей, заговорил:

— Молодая, красивая, добрая и трудолюбивая девушка за работой совершенно забывает о своем глазе, и он воспаляется. Она приходит ко мне за помощью, а оказывается, это я нуждаюсь в помощи.

Девушка поднялась.

— Мне пора уходить.

— Не сердись, пожалуйста, ведь я не сказал тебе ничего нового, ты же наверняка заметила, как я смотрел на тебя из окна. Холостяк вроде меня не может вечно жить один, да и дому его, заваленному всяким рабочим хламом, нужна хозяйка. Зарабатывает он достаточно и должен делить с кем-то свои доходы.

Аватыф направилась к выходу, и Арафа пошел проводить ее. В дверях девушка сказала:

— Будь счастлив!

Арафа стоял не двигаясь и тихим голосом пропел:

Переполненный счастьем и желанием работать, он вернулся в мастерскую, где застал Ханаша, поглощенного делами.

— Чем ты занят? — спросил Арафа.

Ханаш поставил перед ним бутылку и пояснил:

— Вот, готова и плотно закупорена, но нужно еще испытать ее в пустыне.

Арафа взял бутылку и попробовал, надежно ли пригнана пробка.

— Да, — сказал он, — испытаем ее в пустыне, чтобы никто ничего не увидел.

— Дела наши пошли на лад, и жизнь нам улыбается, так не будем сами ее портить! — с беспокойством заметил Ханаш.

Арафа подумал, что теперь, когда жизнь их устроилась, Ханаш стал дорожить ею, и эта мысль заставила его улыбнуться.

— Моя мать была и твоей матерью, — напомнил он. — Да, но она умоляла тебя не думать о мщении.

— Раньше ты смотрел на дело иначе.

— Пойми, нас убьют прежде, чем мы сумеем отомстить! Арафа снова засмеялся.

— Не скрою от тебя: я уже давно перестал помышлять о мести.