Предания нашей улицы, стр. 18

С этими словами Адхам вернулся во двор, где прямо на земле сидел Кадри.

Адхам подошел к нему, нагнулся и тихо сказал:

— Расскажи мне все, что тебе известно о Хумаме. Кадри резко вскинул голову, но что-то помешало ему ответить.

— Говори, Кадри, что ты сделал с братом?

— Ничего, — еле слышно проговорил Кадри.

Тогда Адхам снова вошел в лачугу, затем появился, держа в руке фонарь, зажег его и поставил на свою тележку. Свет фонаря упал на лицо Кадри. Вглядевшись в лицо сына, Адхам почувствовал страх: черты Кадри были искажены невыразимой мукой.

В этот момент из комнаты раздался голос Умеймы, но, так как одновременно кричали малыши, было невозможно разобрать ни слова. Адхам не выдержал:

— Не кричи, старая! Умри, если хочешь, но молча!

Он вновь принялся разглядывать сына. Как вдруг руки его затряслись… Он схватил Кадри за рукав галабеи и в ужасе крикнул:

— Кровь! Что это? Кровь брата?!

Кадри взглянул на свой рукав и невольно сжался, в отчаянии опустив голову. Этим жестом он выдал себя. Ухватив сына за ворот, Адхам заставил его подняться и с несвойственной ему грубостью вытолкал со двора. Мрак, застилавший его глаза, был чернее окружающей ночи.

21

Отец толкал его по направлению к пустыне, говоря:

— Пойдем в обход, чтобы не проходить мимо дома Идриса.

Кадри шел как пьяный под тяжестью отцовской руки, вцепившейся в его плечо. Адхам, не замедляя шага, спросил — голос его напоминал голос дряхлого старика:

— Ты ударил его? Скажи, чем ты его ударил? В каком состоянии ты его бросил?

Кадри молчал. Рука Адхама была тяжела, но Кадри не чувствовал ее тяжести. Его мучила другая боль, которую он не мог высказать. Единственное, чего он желал, чтобы солнце больше никогда не взошло.

— Пожалей меня, расскажи!.. Хотя ты не знаешь, что такое жалость. Я обрек себя на мучения, дав тебе жизнь, и вот уже двадцать лет меня преследует проклятие. К чему просить милосердия у того, кому оно неведомо!

Не выдержав, Кадри разразился рыданиями. Плечо его, которое судорожно сжимали пальцы Адхама, задергалось. Он так дрожал, что его дрожь передалась отцу.

— Это и есть твой ответ? — спросил Адхам. — Но почему, Кадри? Как ты смог? Признавайся сейчас, пока еще не взошло солнце, пока ты не взглянул на себя при свете дня!

— Я не хочу, чтобы наступал день, — пролепетал Кадри.

— Да, мы люди тьмы. Для нас не взойдет солнце. Я думал, что зло живет в лачуге Идриса, а оно у нас в крови. Тот гогочет, напивается, буянит. Мы же убиваем друг друга… О боже! Ты что, убил брата?

— Нет!

— Где же он?

— Я не хотел его убивать!

— Значит, он убит?!

Кадри еще горше заплакал. Адхам только сильнее сжал его плечо. Значит, Хумам убит. Лучший из всех, любимец деда. Убит, как будто и не было его. Если бы не ужасная боль, не поверил бы в случившееся.

Тем временем они добрались до большой скалы, и Адхам спросил сына:

— Где ты оставил его, преступник?

Вместо ответа Кадри подошел к тому месту, где закопал брата, и остановился.

— Где же он? Я ничего не вижу!

— Я похоронил его здесь, — едва слышно проговорил Кадри.

— Похоронил?!

Адхам вынул из кармана коробок спичек, зажег одну и стал осматривать землю. Он заметил свежевскопанное место и возле него след от тела, которое волокли по песку. Адхам застонал от невыносимой муки. Дрожащими руками он стал раскапывать песок и копал до тех пор, пока пальцы его не коснулись головы Хумама. Адхам погрузил руки в песок, взял сына под мышки и осторожно вытащил тело. Опустился возле него на колени, положив руки ему на голову, и закрыл глаза — живое воплощение отчаяния и горя.

— Сорок лет моей жизни кажутся мне нелепостью, когда я стою на коленях перед твоим телом, сынок, глубоко вздохнув, — проговорил он.

Внезапно Адхам поднял взгляд на Кадри, стоявшего напротив него. Его захлестнула волна слепой ненависти.

— Ты на собственной спине отнесешь Хумама домой!

Кадри испуганно отшатнулся, но отец, обойдя тело Хумама, быстро подошел к нему и схватил за руку.

— Неси брата!

— Я не могу, — простонал Кадри.

— А убить ты смог?!

— Я не в силах, отец!

— Не называй меня отцом! У убийцы брата нет ни отца, ни матери, ни брата!

— Не могу…

— Убийца на себе должен почувствовать тяжесть убитого им.

Адхам еще крепче вцепился Кадри в руку. Кадри попытался высвободиться, но Адхам, не ослабляя хватки, другой рукой надавал ему затрещин. Кадри покорно терпел побои, не пытаясь увернуться, даже не охнул от боли. Обессилев, Адхам сказал:

— Не теряй времени. Мать ждет нас. Кадри вздрогнул при упоминании о матери.

— Позволь мне скрыться! — взмолился он. Но Адхам подтолкнул его к трупу брата.

— Давай поднимай! Понесем вместе! Адхам нагнулся и взял Хумама под мышки, а Кадри обхватил его ноги. Вдвоем они подняли тело и медленно пошли к дому. Адхам углубился в свои мрачные думы и не замечал ничего вокруг, он даже перестал чувствовать душевную боль. Кадри же, наоборот, страдал невыносимо, сердце его бешено колотилось, руки дрожали. Запах могильной земли бил ему в ноздри, холод, исходивший от трупа, леденил руки. Было очень темно, и только на горизонте, там, где находились жилые кварталы, светились огни… Кадри остановился в изнеможении и сказал отцу:

— Я понесу его один!

Он взвалил тело Хумама себе на плечи и, сопровождаемый Адхамом, побрел к дому.

22

Подойдя к лачуге, Адхам и Кадри услышали обеспокоенный голос Умеймы:

— Ну что, нашли его?

Адхам строгим голосом приказал ей не выходить из комнаты, а сам остановился, пропуская вперед Кадри. Но Кадри замер у порога, не в силах его переступить. Отец жестом велел ему войти.

— Я не смею встретиться с ней, прошептал Кадри.

— Ты посмел сделать нечто более ужасное!

— Нет! Это ужаснее! — покачал головой Кадри, не двигаясь с места.

Тогда Адхам силой заставил Кадри войти в комнату, где находилась Умейма. Сам же кинулся к жене и, закрыв ей рот ладонью, заглушил готовый вырваться крик.

— Не кричи, старая! Я не хочу, чтоб нас кто-нибудь слышал. Будем страдать молча. Надо вытерпеть эту боль. Мы с тобой породили это зло, и проклятье лежит на всех нас.

Адхам крепко зажал Умейме рот. Она пыталась вырваться, укусить его руку, но не смогла. Ей не хватало дыхания, силы оставили ее, и она потеряла сознание. Кадри все так же стоял в полном молчании, держа на руках тело брата, и, чтобы не смотреть на мать, безотрывно глядел на фонарь. Адхам подошел к нему, помог уложить Хумама на постель, бережно прикрыл тело. Кадри смотрел на брата, на постель, на которой они долгие годы спали вдвоем, и понимал, что ему больше нет места в этом доме… Гут Умейма пошевелила головой, приходя в себя, затем открыла глаза. Адхам поспешил к ней.

— Только не кричи! Умейма попыталась встать, и Адхам помог ей подняться, но, увидев, что она готова кинуться на тело сына, удержал ее. Подчинившись его воле, Умейма скорбно вздохнула, вцепилась себе в волосы и стала вырывать их прядь за прядью. Адхам не остановил ее и лишь заметил:

— Делай что хочешь, только молча. Умейма тихо причитала:

— Сыночек… Сыночек…

— Это только его труп… У нас нет больше сына… А вот его убийца! Если хочешь, убей его! — сказал Адхам.

Ударив себя по щекам, Умейма прохрипела, обращаясь к Кадри:

— Ты хуже дикого зверя!

Кадри молча опустил голову, а Адхам с яростью произнес:

— Этого нельзя простить! Убийца не может оставаться в живых! Справедливость требует отмщения!

— Вчера еще у нас была светлая надежда, — рыдала Умейма. — Мы говорили ему: «Иди!» А он отказался. Почему он не ушел?! Если бы он не был таким благородным, добрым, милосердным, он бы ушел и остался жив. Где же возмездие? Как ты смог, жестокосердый? Ты не сын мне больше, а я тебе не мать!

Кадри снова промолчал, но про себя подумал: «Я убил его один раз, а он убивает меня каждую секунду. Я уже мертв. Кто сказал, что я живой?»