Обрученные судьбой (СИ), стр. 84
Что-то дрогнуло внутри Ксении при этих словах. Словно защита ее, та пелена, что окутала душу, подавляя боль сердечную, вдруг падать стала — покров за покров, оголяя рану кровоточащую. А Северский продолжал тем временем, не замечая перемен, что творились в ней.
— Я поклясться готов, что постараюсь стать тем супругом, о котором ты мечтала, будучи в девицах, что буду слушать твои слова и следовать им, коли они разумны и верны. Я прошу тебя забыть о том, что было меж нами ранее, отринуть все то, что случилось, и начать сначала. Будто мы только из-под венцов прошлого дня. Сумеешь забыть, лада моя?
Ксения на миг прикрыла глаза, борясь с волной протеста, что все же всколыхнулась в ее душе. Она понимала, что он говорит от сердца, и не будь в ее жизни тех нескольких седмиц, что перевернули ее жизнь, она бы нынче с радостью вложила свои ладони в руки Матвея, приняла бы его чувства. Но ныне Ксения будто очнулась от дурмана — вновь в душе вспыхнула тоска и боль потери такая острая, что казалось, сердце вырвали из груди.
А ведь Владислав и был ее сердцем, вдруг подумала Ксения, прикусывая губу, чтобы физическая боль хотя бы на миг перекрыла другую боль, душевную, буквально разрывающую нутро на части. А как же дальше ей жить без сердца?
А потом вдруг замерла, потрясенная тем ощущением, что мелькнуло внутри ее тела. Совсем легкое и неуловимое. Ксения вспомнила, как ходила в отрочестве на псарню щенков смотреть, как те забавно тыкались в ее руки носами. Это ощущение, что так быстро возникло и исчезло, было схоже с теми забавными толчками, только шло изнутри. Легкое, едва уловимое…
«Дитя шевельнулось» — всплыл в голове голос Марфы из того далекого прошлого, когда та еще только вышла за Владомира, когда девушки сидели за работой в саду. Тогда едва минули Дожинки, и Марфа…да, ровно четыре месяца, как была из-под венца. «Дитя шевельнулось», и потрясенные глаза ее постельницы…
Дитя шевельнулось, не смогла сдержать улыбку Ксения, чувствуя, как немного уступает душевная боль перед этими необычными эмоциями, что охватили ее ныне при этом легком шевелении внутри ее тела. А Матвей, заметив эту улыбку, которую он так давно не видел на ее устах — полную счастья и какой-то безмятежности, вдруг притянул ее к себе, прижимая к груди.
— Так с самого начала, люба моя? — прошептал он, и Ксения испуганно распахнула глаза, не понимая, о чем он толкует, так внезапно вырванная из благости, что будто облаком окружила ее недавно. А потом поняла, еле раздвинула губы в повторную улыбку, но та уже не светилась счастьем так, как первая.
— С самого начала, господин мой, — прошептала она в ответ, принимая его поцелуй.
Ради него, ради дитя, что снова шевельнулось легко в ее теле, она должна принять все, что приносит ей недоля. Ксения вдруг вспомнила другие губы и другие руки, а потом тихие голоса, что донеслись из того дня, когда она в последний раз целовала их:
«…- Ведь у нас родится сын. Мальчик с твоими дивными глазами цвета неба.
— И твоими волосами цвета… цвета… вороньего крыла…»
И так и будет, Ксения знала, верила в это. И ради этого она выдержит все!
1. Терраса
2. Перила террасы
3. Золотые нитки
4. Имеется в виду голод на Руси в начале XVII века
5. Праздник Успения Богородицы. Имеет такое название, т. к. около праздника Успения наши поселяне оканчивали жнитво хлеба
6. Последний сноп зерновой культуры, сжатый в этом году
7. Розги
8. Постриги и сажание на коня знаменовали переход из младенчества в отроки. Обычно в 4–5 лет.
9. Оспа
Глава 21
С того дня откровения между супругами установились ровные отношения. Нельзя было сказать, что Ксения стала относиться к мужу теплее, да и Матвей и не ждал того сразу же. Но более она не отстранялась от него, едва он касался ненароком, не загораживалась от него невидимой стеной. Не было того, что он хотел видеть в ее глазах, но более не было и той неприязни, что вызывала в нем слепящую волну ненависти к ней. И к нему. Тому, кто отнял у Матвея ее расположение, кто отнял у него возможность получить ее сердце и душу, как страстно он того желал.
Иногда, правда, Северский замечал, как в глазах жены появляется страх и какое-то странное чувство обреченности, но они были столь мимолетны, что он не обращал на них никакого внимания, относя эти эмоции к периоду их прошлой жизни с Ксенией. Матвей пытался, как мог, стереть эти дни из памяти жены, старался все более расположить ее к себе своей заботой и вниманием. И Ксения не могла не замечать этих перемен, что произошли в поведении ее мужа. Но отчего только ныне? Отчего не ранее? Быть может, оттого, что родичи едут, чтобы проведать ее, проверить ее слова, что она когда-то рассказала Михаилу? Чтобы предстать перед их очами дивом дивным — любящим мужем?
И снова мысли вдруг перескакивали со свидания с братом на то, что случилось позднее, на ту встречу по дороге в вотчину Северского, на то, что последовало за ней. Ксения не могла не воскрешать в памяти каждый миг тех дней. Ах, если бы она знала, что все так обернется! Если б знать, что она потеряет Владека, едва успев его обрести! Она бы тогда берегла каждый миг из того короткого времени, что им отвели, и которые она истратила на ссоры и размолвки, на поддразнивания Владислава, чтобы лишний раз увидеть его злость.
— Моя кохана, — еле слышно прошептала Ксения, чтобы в голове снова возник тот шепот, что она стала забывать. Нет, она не должна забыть ничего — ни одного жеста, ни одного слова! Навсегда сохранить в своей памяти те моменты, что на время подарила ей судьба. Вот и воскрешала она в своей голове день за днем из того времени. Быть может, настанет день, и она откроет наконец ту тайну, что носила в своей душе, ту тайну, что пока надежно скрывалась от посторонних глаз под тканью сарафана.
Ксения, как могла, оттягивала момент, когда придется открыть мужу свою тягость, когда придется лгать ему в глаза. Поверит ли он ей? Что сделает, узнав о том, что она тяжела? А вдруг распознает, что он не отец этого дитя, а он, другой, столь ненавистный ему? Что тогда?
А потом облегченно вздыхала, вспомнив, что до зимы несколько месяцев осталось. Выпадет снег на поля, и в вотчину приедут ее родичи: отец и, быть может, братья. Не посмеет Северский худого совершить, связанный договором, не причинит ей вреда. И Ксения улыбалась довольно, прислушиваясь к несмелым движениям внутри своего тела, чувствуя себя защищенной отцовской дланью, что будто укрыла ее от мужа, надежно закрыла от тех бед, что тот может натворить.
Надо уже говорить Матвею о тягости, думала Ксения всякий раз, когда поднималась к себе в терем из молельной домовой. Глаза со святых ликов смотрели на нее с укором, и ей было страшно за ту ложь, что должна была сорваться с ее губ. Но другого пути она не видела. И снова горько плакала ночью в подушки, когда была без супруга в своей спаленке, оплакивая свою недолю, ушедших от нее так рано близких и родных ей людей, оплакивая свое счастье, которое так и не сложилось.
«…- Я вез тебя в Белоброды, на мой двор. Я хотел, чтобы ты стала хозяйкой в моем доме. Стала женой моей… Я не хочу более отпускать тебя от себя, хочу, чтобы ты всегда была подле меня. Носила мое имя, принесла в мой дом детей. Я ныне этого желаю более всего на свете…»
И, засыпая, Ксения представляла себе эту неизвестную ей вотчину, правда, построенную на русский лад, Владислава, живого и здорового, их мальчика, что бегал бы по двору в рубашке белой, и себя, такую счастливую, что замирало сладко сердце. Иногда ей снились сны, будто продолжение ее грез, сны, которые так не хотелось терять поутру, но которые неизменно растворялись, едва солнце вставало из-за края земли. Ксения еще долго после лежала в постели, прислушиваясь к стуку своего сердца. Отчего оно продолжало верить, что Владек еще ходит по этой земле? Отчего отказывалось оно признать истинность слов о его смерти от кумохи {1}, что мучила тела тяжелораненых воинов? Отчего не горевало так, как плакало по Марфуте всякий раз, как Ксения вспоминала свою постельницу?