Обрученные судьбой (СИ), стр. 66

— Жалеешь ляха? — спросил шепотом Северский, поворачиваясь к ней, и только ныне Ксения поняла, что плачет. Плачет совсем беззвучно, глядя на боль, разрывающую ей сердце, на пытку Владислава, совсем бесполезную ныне, только потешившую его мучителя. Она не видела, как боярин отпустил снова в кузню Брячу, который напоследок вдруг ударил щипцами шляхтича прямо по обожженной ладони. Не видела, как переговариваются холопы, как плачут бабы и девки ее сенные, как ухмыляются чадинцы, как молится отец Амвросий, всей душой желающий остановить это злодейство, но не делающий этого, ведь он боится Северского пуще самого последнего холопа в его вотчине.

Она видела только Владислава. Только его взгляд, ласкающий ее, поддерживающий, любящий. О Господи, она действительно прочитала именно это в их глубине, и боялась отвести свои глаза, опасаясь нарушить ту нить, что в этот миг вдруг протянулась между ними. Даже полагая, что она предала его, он не смог позволить ей выдержать эту пытку, приняв на себя эту боль.

— Божий суд, Ксения Никитична, — вырвал Ксению из мыслей голос Северского, возвращая на грешную землю. Уже вернулся Бряча с железом в щипцах и стоял подле нее, ожидая знака боярина.

— Что ты делаешь, Северский? Разве вина не снята? — крикнул Владислав, поддавшись вперед, натягивая цепи удерживающие его. Ксения только улыбнулась ему, будто ей предлагали взять чудесный дар, а не каленое железо. Она знала это. Знала, еще когда Северский только позволил ему взять железо за нее.

— Худо ты ведаешь наши законы, лях, в том твоя и беда, — усмехнулся Матвей. — У нас баба верность мужу доказывает. И только она! — а потом повернулся Ксении, прошептал так, чтобы слышала только она. — К чему это, Ксеня? Откажись, я пойму и прощу.

Но Ксения покачала головой, понимая, что уступи она его уговорам, Владислава тут же прямо перед холопами и чадинцами, перед всей дворней оскопят и отнесут умирать в хладную. И тогда она уж точно не сумеет вырвать его у недоли. Тогда ей и самой будет свет не мил.

Она протянула правую руку ладонью вверх, мысленно прося у Господа о помощи выдержать эту пытку. Прости мне мой грех прелюбодеяния, Господи, накажи меня любой карой своей, все вынесу, все выдюжу. Только позволь не уронить железо, позволь выдержать суд этот. Отними все, что пожелаешь после, только дай мне возможность спасти его! Услышь мои молитвы, заступница моя, святая Ксения! Помоги мне спасти его!

Ксения взглянула на железо, зажатое щипцами в руках кузнеца, и в тот же миг пошла кругом голова. Она не сможет! Не сумеет! Ни за что! Но уже в ладонь опускалось железо, и она поспешила отвести глаза от руки, приказывая себе смотреть куда угодно только не на ладонь свою. Она попыталась на чем-то удержать взгляд, на чем-то, что помогло бы ей забыть о том, что происходит, и она нашла это, встретив взгляд темных глаз, глядящих на нее пристально, в упор. Владислав вдруг кивнул ей, совсем незаметное для окружающих смотрящих только на нее движение, и она раздвинула дрожащие губы в улыбке.

А потом ее тело будто молнией пронзила слепящая боль, такая острая, что Ксения пошатнулась. Пришлось схватить пальцами железо, сжать его в попытке удержаться на ногах. Из глаз брызнули слезы, скрипнули зубы друг о друга, не выпуская крик боли, рвущий грудь.

Где-то в толпе заголосила Марфа, за ней этот крик подхватили остальные бабы. Не выдержал отец Амвросий, крича, что Бог уже явил им свою волю, и Северскому пришлось подчиниться. Он качнул головой, и Бряча с облегчением убрал железо с ладони боярыни. Железо, которое он хоть и охладил в песке прежде, чем его взял лях на ладонь, а после даже не нагрел его на огне снова, уже для Ксении, но все еще обжигающее плоть, разрывающее болью разум.

Но этого Ксения уже не видела. На ее глаза вдруг опустилась темная пелена, и она шатнулась раз, потом другой, повалилась на землю с размаху под крики челяди. Именно они и были тем последним, что она слышала, прежде чем провалиться в глубокий обморок. Крики челяди, лязг тяжелых цепей и рык ярости Владислава, так неожиданно рванувшего из рук чадинцев, что те не сумели удержать его. Он напал на Северского, повалил его наземь и, сомкнув пальцы на горле того, душил его, вцепившись в того с такой силой, что только семеро чадинцев сумели его оторвать от боярина.

Ксения не видела всего этого. Ее уже поднимали холопы, уносили в женский терем, куда уже по знаку Северского спешила следом Евдоксия с корзиной трав, недовольная этим поручением. Правда, она предварительно убедилась, что кроме синяков на шее, у Матвея не никаких видимых ран, не успел этот обезумевший лях нанести особого вреда.

— Теперь ты видишь, на что она готова пойти ради него, — прошептала Евдоксия Северскому. — Теперь ты ведаешь, какое оружие у тебя в руках. Грех им не попользоваться, ведь оно само пришло к тебе!

Тот лишь отвел глаза от ее пытливого взгляда, стараясь скрыть от чужого взгляда ту горечь, что нежданно возникла в душе недавно. Такая горечь, что не залить боярским вином, не забыться так легко как ранее.

Только боль ляха сможет устранить ее. Или его смерть. Да будет так!

1. Особая плеть, предназначенная для «учения» жены в те времена

2. Ранее так назывался один из лучших сортов водки

3. Ближе к красно-фиолетовому оттенку, популярному оттенку красного

4. До середины XVII века на Руси над женщиной, обвиненной в прелюбодеянии, мог быть устроен Божий суд — она должна была продержать в руке некоторое время каленое железо, снимая с себя обвинения. В таком случае ей позволялось остаться при муже, сохраняя за ней все права. Иначе ее насильно постригали в монастырь. Практиковалось довольно редко — многие предпочитали боли монастырскую келью.

Глава 17

Ксения очнулась резко, будто кто-то вырвал ее из той блаженной темноты, где не было ни страданий, ни боли, вернул обратно в этот яркий свет, что так бил в глаза сейчас, резал их. Она застонала и прикрыла лицо ладонью, отворачиваясь в сторону. Над ней тут же склонилась Марфа — бледная, с поджатыми в волнении губами.

— Ксеня, — выдохнула она с явным облегчением. Ксения повернула голову и взглянула на свою служанку, поразилась ее виду — заострившиеся черты, белое лицо. Будто покойница склонилась над ней…

Марфута же опустилась на колени, принялась целовать здоровую руку боярыни, шепча благодарственные молитвы. Ксения была без сознания более ночи и светового дня, гораздо дольше, чем тогда, когда Северский едва не убил ее невольно.

Заголосили за спиной постельницы остальные прислужницы Ксении, заревели, и Ксения поморщилась от этого резкого звука, разорвавшего тишину. А потом вдруг в голову пришли воспоминания о прошлом дне: обвинение мужа, окровавленный Владислав в цепях, его взгляд, устремленный на ее лицо. И страшная пытка каленым железом.

Ксения подняла правую руку к лицу и взглянула на толстую повязку на ладони. Где-то там, под толстым слоем корпии, бешено пульсировала боль, затаившаяся на время, готовая ударить снова, едва кто-то или что-то коснется раны даже через повязку. А потом пришла мысль — помогли ли Владеку с его раной, ведь Антонов огонь проникает в такие раны быстро, медленно пожирая человека из самого нутра. И при имени шляхтича в голове Ксении всплыл тот страшный рык и лязг цепей, леденящие душу предчувствием худого.

— Владек… — прошептала она, быстро поворачивая обеспокоенное лицо к Марфуте, хватая ее за плечи, совсем запамятовав о своей ране. Та напомнила о себе острой болью, пробежавшей от ладони вверх по руке, выступившей слезами на глазах.

— Тихо, тихо, Ксеня, не тревожь свою рану, — поспешила ответить Марфа, склоняясь к боярыне, чтобы только она слышала ее слова. — Хоть Евдоксия и гадина, но дело свое знает. А Бряча… Тот тебе не каленое железо в руку положил, охладил его прежде. Не будет шрамов на руке. Краса твоя останется.

— Какая краса? Какие шрамы? — прошипела ей в лицо Ксения, хватая здоровой рукой Марфуту за лямку душегреи. Ей уже было все едино, что услышат ее прислужницы, затихшие в спаленке, жадно ловящие каждое слово из речей, что вели меж собой эти скрытницы. Она знала, что Марфута утаивает от нее что-то, отводя глаза в сторону от ее пытливых очей, и это что-то заставляло ее сердце рваться из груди сейчас, разросшись внутри до таких размеров, что сперло дыхание.