Обрученные судьбой (СИ), стр. 58

При виде хором, возникших прямо перед ее взором, Ксения едва сумела подавить в себе приступ отчаянья и страха, захлестнувших ее. Она снова возвращалась сюда. Да еще и с таким приданым, что нежданно принесла в руки Северскому! Ее глаза невольно скользнули куда-то за большой дом — там позади, между других хозяйственных построек была хладная или съезжая, как называли ее здесь, в этой части Руси, а неподалеку от нее, но не столь близко к хоромам, чтобы не нарушать покой хозяев, была пыточная, как знала Ксения. И колодец, некогда действующий, а ныне ставшим орудием медленного убийства от голода и жажды несчастного пленника, если ему не будет дарована Провидением быстрая смерть от падения с высоты в четыре человеческих роста.

Ксения сжала руки так сильно, что кольца и перстни вжались в кожу пальцев, причиняя боль. Господи, помоги ей, ибо она не сумеет жить, если Владислав сгинет где-то тут, так близко к ней!

Возок остановился перед крыльцом с кувшинообразными колоннами и остроконечной кровлей, покрытой дранкой. Ксения слышала, как спрыгнул с коня Северский, как громко приветствует его ключник, низенький и полноватый Ксенофонт с вечной довольной улыбкой на простоватом лице. Сначала Ксению удивил вид человека, заправляющего таким обширным усадебным хозяйством Северского, когда тот впервые был представлен ей. Пока она не поняла, что тот всего лишь ширма, что основным управителем усадьбы помимо Северского является супруга ключника — чернобровая холеная Евдоксия, бывшая, как узнала со временем Ксения, давней любовницей ее мужа.

Вот и ныне она ступила из-за спины Ксенофонта — высокая статная в богатых одеждах и длинных серебряных серьгах, что виднелись из-под короткого убруса. Евдоксия низко поклонилась боярину, и тот улыбнулся ей довольно.

— Я не ждала тебя так скоро, боярин, — проговорила ключница так, чтобы услышал только он, но сидящие в возке тоже слышали каждое слово. Марфа тут же сжала ободряюще руку Ксении. Она так и не покинула свою боярыню, хотя так стремилась выйти из возка, направиться к своему дому, обнять того, кого она страстно желала видеть.

— Он сам пришел в мои руки, — улыбнулся Северский. Евдоксия взглянула на возок за его спиной, подняла брови вопросительно, и он добавил. — И я вернул себе свою любимую супругу.

— Он не умертвил ее? — вырвалось помимо воли у ключницы, и Северский сжал ее плечо так, что та побелела от боли.

— О боярыне речь ведешь! — прошипел он, и Евдоксия отступила в сторону, склоняя голову. Северский же шагнул к возку, распахнул дверцу и помог Ксении спуститься. Потом повел ее так же за руку на первые ступени крыльца, а после развернул лицом к дворовым, что замерли у хором, глядя на своих хозяев. — Ваша боярыня, люди! Чудом Господним возвращена в нашу вотчину — целая и невредимая!

Ксения стояла на ступенях, смотрела на холопов и будто читала в их глазах жалость и сострадание. А впрочем, быть может, ей это просто казалось, ведь солнце било в глаза, и она не так отчетливо видела лица челяди, стоявшей у крыльца.

— Слава Господу! Слава Божьей матери! Здрава будь, боярыня наша! Слава боярину нашему! — раздался ровный хор голосов в ответ на выкрик Северского. Тот довольно кивнул и повернул Ксению в сторону хором, потянул за собой в сени.

Внезапно откуда-то сзади со двора донесся дикий вопль, полный боли и отчаянья. Ксения тут же резко обернулась, аж серьги ударили по лицу. Ведь она узнала этот голос, и сейчас искала глазами его обладательницу.

— Что встала? Пошли! — потянул ее Матвей, больно вцепившись пальцами в локоть.

— Это Марфа! — вскрикнула Ксения, наконец отыскав взглядом свою служанку, следуя взглядам челяди, направленным в одну сторону двора. Там, почти у самого крыльца женского терема, опустилась на колени ее служанка, крича в голос, раскачиваясь из стороны в сторону, обхватив плечи руками. Подле нее на корточках сидел с мрачным видом сотник Северского, Владомир, и гладил ту по плечу, что приговаривая.

— Пошли! Не стоит это твоего внимания, — но Ксения ухватилась за перила, и он сдался. — Дите у нее померло, пока с тобой ездила. От заразы какой-то. Вот уже несколько седмиц как отпели.

Ксения отшатнулась от мужа при этих словах, едва не упав со ступенек крыльца, а тот снова потянул ее в сени хором, отрывая другой рукой ее пальцы от резных перил. И в этот раз она подчинилась, слепо следуя за ним в темные душные сени, а после в светлую горницу, где ее тут же обступили сенные девки, ее прислужницы, бросившиеся к ней по знаку Северского.

— Ступай к себе, Ксеня, — мягко произнес он, но эта мягкость показалась обманчивой, а та нежность, с которой он сжал ее пальцы, передавая ее на руки прислужницам, показной. — Ступай и отдохни с дороги. Столько натерпелась, горемычная моя!

Он коснулся поцелуем ее лба, холодного, как и ее заледеневшая пару дней назад душа, и направился в свои покои, оставляя ее наедине с девками. Они что-то говорили ей, но Ксения не слышала их, погруженная в свои горькие мысли, отмечая среди многочисленных звуков вокруг нее только тихий вой Марфуты по своему сыну да скрип колес колымаги, увозившей пленников к постройкам на заднем дворе.

1. Тут: телеги

2. Продавшегося самостоятельно в холопство. М.б. за долги.

3. Высшая степень холопства. Такие холопы могли иметь собственное имущество и высокое положение при боярине, но они все равно были рабами.

Глава 15

Всю ночь Ксения не сомкнула глаз, ворочаясь на перинах, словно отвыкла спать в комфорте, на мягком ложе. В этот вечер постель ей стелила впервые не Марфута, а одна из прислужниц, что состояли при боярыне в женском тереме. Марфа так и не пришла вечор, и Ксения не стала посылать за ней, представив на миг, каково той ныне. Бедная-бедная Марфута… бедная сама Ксения…

Она повернулась в постели, чтобы видеть в оконце, не затворенное слюдяными створками, чтобы в спальне не было духоты, кусочек предрассветного неба. Двор уже начинал пробуждаться — до Ксении долетали редкие разговоры, тихий шум. Она прикрыла глаза и попыталась успокоить свое сердце, которое снова заныло в груди.

Как же так? Как же так могло случиться? Ксения не могла сказать, что принимала безоговорочно то, как желал поступить с ней Владислав, то, что он вез ее на гибель, не испытывая и толики сожаления. Но в то же время она не желала ему ничего худого, что бы ни произносила в пылу ссоры. Ксения вспомнила, что выкрикнула тогда ему в лицо, как потемнели тогда его глаза. «…Ненавижу тебя! Ненавижу! Отольются тебе все мои слезы скоро! Пожалеешь о своем обмане!…». Ныне он, должно быть, думает, что это она навела на них Северского, это она поступила так подло с ляхами. Немудрено, что такой лютой ненавистью каждый раз горели его глаза, когда он смотрел на нее и Матвея Юрьевича.

Ксения уткнулась лицом в подушку, пытаясь сдержать слезы, что навернулись на глаза. Обернуться бы ныне птичкой, что недавно смолкли за окошком, расправить крылья да полететь к низкому срубу, что стоял среди построек на заднем дворе, проникнуть через маленькое оконце под самой крышей внутрь темной хладной. Она бы тогда опустилась подле него, прочирикала-прошептала бы в его ухо: «Не я то, Владек, милый, любимый… не я то».

Но она женщина, а не птичка, и вынуждена лежать в перинах, изредка посылая одну из девок послушать к покоям мужа, выяснить, где тот и что намерен делать ныне. Пока же тот спокойно почивал в своих покоях, даже не навестив пленников перед тем, как уйти в свои хоромы вечор, и Ксения перед сном молилась перед образами, чтобы и далее тому что-нибудь помешало пойти к ляхам, открыть для тех пыточную. А то, что это случится непременно, у Ксении сомнений не было — не спустит Северский ляхам позора, кровью его смоет со своего имени.

Как помочь тебе, милый, как спасти тебя, стонала душа Ксении. Она разрывалась на части от желания вырвать Владислава из рук черной недоли и от страха перед мужем, что терзал ее. Будь они снова на дворе ее батюшки, она бы тотчас бросилась бы к Владиславу, но ныне они в вотчине Северского. И она здесь роба, такая же пленница, как и шляхтич. Даже представить было страшно, какие последствия могут ждать ее, коли все откроется… Да и как помочь ему — она даже из терема своего редко выходит…