Обрученные судьбой (СИ), стр. 277

— Доле! Доле! — взревел Михаил, вскакивая на ноги. — Супружника тебе Господь дал. Да и сама делов наворотила тогда. Не дурила бы, и за Северского не отдали бы!

— Знать вот как? — крикнула в ответ Ксения. — Сама виновна в том, что не уморил тот меня едва, верно? Неужто не видел, как мне худо там, когда приезжал в земли его? Неужто не видел, что в мороке меня держат? Поверил, что сестра разума лишилась?

Михаил тут же отвернулся от нее, закрыл лицо руками. Невольно Ксения попала в самую глубокую рану в его душе. Он до сего дня винил себя, что не увез тогда сестру из вотчины Северского или хотя бы не задержался там, чтобы разобраться в происходящем. А просто сбежал тогда, чтобы не видеть и не слышать, чтобы забыть о том видении, что предстояло перед ним тогда.

— Зачем ты приехал сюда? — прервал поток его сожалений голос сестры, и он обернулся к ней. Ксения забралась на топчан с ногами, накрыла колени подолом юбки, прятала холодные ладони под мехом жилета. Одна из кос лежала на груди, другая пряталась за спиной — роскошное золото, которое он помнил с малолетства. Голубые глаза в упор смотрели на него, стараясь подметить каждую промелькнувшую эмоцию на его лице в полумраке комнатки. Ляшская одежда — платье из шерсти со шнуровкой на груди, рубаха выглядывающая из выреза платья, жилет лисий и шапка из того же меха, что тут же подле на топчане лежала. И мягкий говор этой земли, что отражался почти в каждом слове, та интонация, с которой она выговаривала их — так несхожий с его говором и так резавшим ухо нынче.

Это была и Ксения, и не его сестра одновременно, потому что схожа была с той, что в памяти была жива, лишь лицом и только.

— Зачем ты приехал в эти земли? — настойчиво повторила сестра, и он поджал губы, недовольный ее тоном и упрямством, с которым она повторила свой вопрос. И взглядом ее он тоже был недоволен ныне — прямым и пристальным. — Ведь не за мной же. Я видела, как дивился ты, когда лицо мое увидел. Но разве не за мной охоту свою вели?

— Ты права, не ведал я, что птица, на которую силки ставим — ты. Мы ведь схоронили тебя с Василем боле пятка лет назад, как грамоту от супружника твоего получили, — наконец-то она опустила долу, как и положено, свои очи, не смогла смотреть на него прямо после этих слов. — А кроме Федорка и меня твое лицо из моих людей и не видел никто до того. Так что я и за тобой прибыл сюда, и не за тобой…

Ксения нахмурилась, не понимая смысла его слов, а взглянув на него, заметила, как он яростно подбрасывает поленья в огонь, поднимая вверх от очага ворох искр, как напряжена его спина. Наконец он закончил работу, поднялся на ноги, вытерев запачканные ладони от жупан, а потом повернулся к ней, и даже в полумраке Ксения заметила, каким странным блеском вдруг вспыхнули его глаза.

— Я поведаю тебе о том, — медленно проговорил Михаил, подходя к ней ближе, и она невольно сжалась, заметив, как побелели края шрама на его лице. — Поведаю о том. И ты мне расскажешь, как ты оказалась в этих землях и пани ляшской по ней ходишь. А я потом решу, как поступить с тобой…

1. Мастерицы, вышивавшие бисером и жемчугом

2. Имеется в виду Вход Господень в Иерусалим (Вербное воскресенье) — католический праздник, отмечается в последнее воскресенье перед Пасхой или в шестое воскресенье Великого Поста

Глава 62

Ксения не могла не бросить взгляд при этих словах, прозвучавших в тот миг в полумраке сторожки, на большие ладони брата, на свернутый кнут у того за поясом. Вспомнились вдруг дни, проведенные в тереме вотчины мужа, его злые глаза, полные ярости, и такой же холод в голосе.

Михась же опустился на топчан возле нее, стал пристально в лицо глядеть, словно снова и снова пытаясь найти подтверждения тому, что не ошибся, что глаза его обманывают ныне, что не морок то, а явь. А потом заговорил — медленно и как-то отрывисто, явно не желая открывать ей то, о чем речь вел ныне.

— Я сюда в эти земли за девой приехал, что для панов под именем одним ходит, но готова при случае и иным наречься, той, что Ксенией себя назвала в беседе с попом, что о Московии думает и домом ее родным называет. Которую по ее словам увезли из той стороны ляхи, спасли от погибели неминуемой да тут жить оставили под именем чужим. Верно, ведь слова твои передал?

— Я их на исповеди сказала, — прошептала Ксения, подтверждая сказанное братом.

— Поп тот тоже на исповеди передал, а далее уже и повыше эта весточка пошла, — и видя, что сестра не понимает его, продолжил. — Поп, спасенный девой, до монастыря дошел Антониева {1}, что на Сие реке стоит, на Святом озере. Заплутал, пытаясь обойти все разъезды и ляшские, и наши, чуть не сгинул на холодах. В монастырь пришел, когда на плече его уже рука черной лиходейки лежала. Так и не сумел выправиться, но рассказать о деве, что ему на лицо глянулась да в голову запала, успел. А игумен после долгих сомнений все же передал сыну того, кто еще недавно с ним на службах подле стоял {2} да взлетел высоко, рассказ этот да своими думами на сей счет поделился. Ведь сын этот никто иной, как Михаил Федорович, царь московский.

— Что от меня царю понадобилось? — удивленно вскинула брови Ксения.

— А то, что мало ляшская земля нам на горе воров взращивала! — вскипел вдруг Михась. — И того, кого Гришкой ныне кличут, и другого Вора. Да сколько их по земле московской ходило еще недавно не перечесть! Вон и Воренка «оживить» могут для дел своих лихих.

— Воренка? — переспросила Ксения, и Михась вздохнул, недовольный, что его прервали на слове, но сестре объяснил, о ком речь ведет — малолетний сын Вора, которого везде беглым монахом кличут, да ляшской панны Мнишек, его повесили несколько лет назад в Москве.

— Дитя повесили? — в ужасе ахнула Ксения, побелев, как полотно. Ей вдруг на ум пришел Андрусь, маленький мальчик, ныне чуть старше годами, чем тот, с которым без сожаления расправились.

— Не дитя, а Воренка, — поправил Михась, но у и самого сердце кольнуло при тех словах. Для него, пусть и закостеневшего сердцем за эти годы, вид того маленького тельца был неприятен, а воспоминание о нем слегка царапало душу. — Вот и встревожился игумен вести, что в землях ляшских тайно живет некая Ксения, спасенная от расправы в годины Смуты. Кто ведает, не задумали ли ляхи привести на престол своего царевича, выдав девицу за дочь царскую, за Ксению Годунову? Она ныне жива и здравствует, во Владимире граде под охраной в монастыре живет, чтобы ляхи не уморили ненароком для дела своего лихого…

— А я знать — та самая Ксения, что должна царевой дщерью назваться? — усмехаясь, перебила его снова Ксения, вспомнив, как брат назвал ее при встрече. — Не ладно как-то!

— Чем не ладно-то? Та и лицом лепа, и годами схожа вроде. Да и едино то, коли верно, лихое дело ляхи против Московии задумали. Чем не препона на Москву идти — интересы невесты царевича защищать? Ведь через узы те можно легко под себя земли наши подмять.

— И ты приехал сюда разведать про ту самую деву из Московии? — спросила Ксения, и усмешка исчезла с ее губ, когда она заметила, как суров и мрачен лицом Михась.

— Не только для того. Сперва сюда прибыл тайно человече наш. После и мы подтянулись с людьми моими, как знак он прислал, что схоже с истиной то, что поп, умирая, глаголил. Ходили за тобой с прошлого дня, украдкой присматривались, где взять тебя. Благо, что ты на выездах, нет нужды в деревеньку идти, за ворота вотчины красться, — он немного помолчал, а потом продолжил. — Я с Мстиславскими породнился через жену мою, а род тот ныне не в почете у семьи царевой за деяния свои в годины прошлые. Вот Василь и нашел мне дело у царя для выслуги, для почета. Ведь Василь-то в сродниках у Михаила Федоровича ходит, через сына женитьбу. Должен я тайно деву ту из Ляхии вывезти, в Москву на суд доставить. У нас ведь мира с ляхами нет, оттого и переговоров с ними вести не можем. А так — даже проще, силой… А ныне скажи же мне, Ксенька, неужто ты с ляхами сошлась против Москвы? Или неверно растолковали сказ попа?