Обрученные судьбой (СИ), стр. 254

Он ждал ее…

— Нет, я приехала не только за Андрусем, — ответила Ксения. Настала пора признаться и самой себе, что причина, толкнувшая ее на столь поспешный приезд сюда, была иная. Поводов было много, а вот причина была одна. — И не только для того, чтобы просить волю для пана Смирца. Я приехала сюда к нему. К Владиславу. К своему сердцу…

Глава 57

Все это уже было однажды. Десятки любопытных глаз, шепотки за спиной, улыбки украдкой, перемигивания. Но тогда она стояла перед шляхтой, собравшейся в зале, ощущая своими дрожащими от волнения пальцами сильную руку Владислава, что поддерживал ее в тот момент. Его силу, защищавшую ее, окутавшую ее тогда словно плащом, скрытым от глаз, укрывшую ее тогда от всего худого.

Ныне же и он был по иную сторону, напротив нее. Такой холодный, такой отстраненный. Взгляд его темных глаз, казалось, пронзал ее до самого нутра, вызывая в душе легкий трепет, заставляя слабеть колени. Но она упрямо шла вперед, распрямив спину, подняв гордо подбородок, стараясь не обращать внимания на любопытные взоры, которыми сопровождался весь ее путь от двери до свободного места перед возвышением, на котором стоял стол ордината. Но и эти взоры были такими же другими, как и она — не было неприязни открытой, что она ясно видела тогда во взглядах шляхты, только любопытство, легкий интерес к ее персоне, иногда восхищение ее красой, а порой даже равнодушие. Но той волны враждебности более не было, и это позволило Ксении вести себя смелее, чем даже она сама ожидала от себя.

Мария по знаку Влодзимежа отстала от Ксении, позволила той предстать перед взглядами сидящих за хозяйским столом одной, в душе радуясь тому, что не ей предстояло выдержать этот тяжелый взгляд, которым наградил ту ординат. Ксения даже сбилась с шага, когда вдруг встретилась с глазами Владислава, едва удержала спину при почтительном приветствии ордината прямой, чувствуя, как по ней бежит легкий холодок.

— Пани Катаржина Вревская, — произнес тем временем Тадеуш, выполняя свою обычную роль и представляя прибывшую перед очами пана ордината. — Дочь пана Егория Смирца из Дубров, вдова пана Вревского из земель под Велижем.

Ксения медленно выпрямилась под взглядом Владислава, но не успела она открыть рот, чтобы заговорить, как он вдруг кивнул коротко, отвернулся от нее к Тадеушу и что-то прошептал тому на ухо. А после и вовсе повернулся к слуге, что стоял за креслом, протянул в его сторону кубок, и холоп поспешил наполнить тот вином. Ксения растерянно взглянула на хмурого Добженского и заметила его знак отойти к ожидающей ее поодаль Марии, но даже не подумала следовать ему, а осталась на месте, пока Владислав не взглянул на нее снова.

— Пан Заславский… — начала было она решительно, но Владислав поднял руку, прерывая ее.

— Пожалейте, пани, меня, — проговорил он с легкой усмешкой в голосе, улыбаясь одними губами. — Разве в такой вечер говорят о делах или нуждах? Пусть пани сядет за стол, выпьет вина или меда, отведает праздничных яств в знак праздника святого.

Ксения едва удержалась, чтобы не нахмуриться, когда он отчетливо подчеркнул в своей речи слова «вино» и «яства», зная, что она держит пост, следуя православному закону.

— Пан ординат прав, — согласилась все же она с ним. Ксения еще там, стоя у входа в залу, решила вдруг переговорить с Владиславом об узнике, что заключен в темницу под брамой, именно сейчас, когда в душах царит благость от вигилии, а зала будет полна людей, свидетелей их разговора. Владислав не сможет отказать в Рождество в ее просьбе при десятках ушей. Да к тому же пришла пора следовать совету дяди Владислава. «Не давай ему закрыться от тебя, напоминай о себе!», — говорил ей давеча бискуп. «Уж лучше злость, чем безразличие! Безразличие убивает все живое, что есть в душе».

Как жаль, не было ее неожиданного союзника, бискупа, за ординатским столом. Он бы даже своим молчаливым присутствием помог бы ныне ей. Видит Бог, поддержка ей была очень нужна, ведь сердце от страха то и дело пропускало пару тактов, и сдавило грудь от волнения. Но другой подобной возможности могло и не быть…

— Пан ординат прав. Ныне вечер, когда не надобно говорить о делах или нуждах, но самое время говорить о милости и благодушии.

— Милости? Пани желает говорить о милости и благодушии? — переспросил Владислав вкрадчиво. — Пани решила, что самое время ныне? О, я понимаю, с чьих губ когда-то сошли эти слова о милости и благодушии в совете для пани! Так вот я не служитель святой церкви, чтобы радеть о милостях еженощно. И я не столь свят, чтобы прощать урон и обиды ворам. Даже в святой праздник, — а потом склонился чуть ближе к ней через стол и проговорил уже тише. — Разве пани не помнит? Я же когда-то говорил ей, что никогда не подставляю вторую щеку, как велят то ксендзы. Пани должна была запомнить то. Или пани снова напутала?

Ксения взглянула в его темные глаза и вдруг вернулась на несколько лет назад в ясный солнечный день в лесу Московии, когда Владислав твердо сказал ей почти те же самые фразы. И она ясно поняла, на что он намекает: она еще долго путалась в словах его наречия так схожих по звучанию, но таких раздельных по смыслу. «Запомнечь» в ее родной речи означало «запомнить», в его же — «позабыть»… Даже одинаковые слова были настолько разными в их землях…

Они снова были разделены невидимой стеной, сглотнула комок непрошенных слез Ксения. Как и тогда, в Московии. Снова между ними встали боль потери и горечь предательства. Невольные противники, которых опять свела судьба друг с другом, опутала невидимыми нитями, крепко привязав друг к другу. И смогут ли они, как тогда, забыть о своих обидах?

Она первая отвела глаза, опустила взгляд, опускаясь перед Владиславом в почтительном поклоне, а потом отошла к Марии, не дожидаясь его последующих слов. Она вернется к этому разговору, но не ныне, когда уже стала присматриваться к ней скучающая до той поры пани в темно-синем платье, что сидела подле Владислава, не ныне, когда Добженский глазами подавал ей знак прекратить разговор и отойти. И помоги ей Бог, удержи от промаха, который она совершила сейчас, решив, что прилюдно Владислав не станет наносить ей пусть только словесные, но такие болезненные удары.

Но зато она добилась другой своей цели. Он был зол. Она ясно чувствовала на себе его взгляд, даже через длинный стол, что разделял их, на конце которого ей досталось место за ужином. Этот взгляд пронзал ее насквозь, когда пробивался через головы сидящих между ними гостей, будоражил ее нервы. «Уж лучше злость, чем безразличие», повторяла себе снова и снова Ксения слова бискупа, стараясь не поворачивать головы, чтобы не встретить взгляд темных глаз, пытаясь отвлечься от него.

Соседи по столу были Ксении незнакомы, а Мария села за стол подле мужа, в отдалении от нее, потому она в основном молчала и прислушивалась к беседе панов и пани, что окружали ее. Говорили сперва о политике: осенью этого года истекло соглашение со Швецией о мире, и паны долго спорили, будет ли война. Эта тема не особо интересовала Ксению, в отличие от перепуганных соседок по столу, что долго выспрашивали, не будет ли, упаси святая Мария от того, вторжения в земли Литвы? А потом заговорили об охотах, что предстояли в Святочные дни для развлечения гостей, и Ксения стала прислушиваться, а после не сумела сдержаться и промолчать, когда паны заговорили о том, что лучше пуля или стрела. Шляхтичи с некоторым удивлением, но позволили ей влиться в разговор, а потом даже забыли, что с пани его ведут, увлеклись спорами. За беседой с соседями по столу ужин, казалось, даже завершился намного быстрее на радость Ксении, что к тому же держала пост и не могла полакомиться многим, что предлагалось, не пила вина или ставленого меда.

Наконец ординат поднялся со своего места и повел пани Кохановскую с возвышения, а после в большую залу, где уже подтягивали струны музыканты, стоящие в галерее. С грохотом отодвинув лавки и стулья, выходила из-за столов шляхта, чтобы поспешить вслед за ординатом и либо принять участие в танцах, либо встать у стен залы, а может, даже поближе к теплу камина и обсудить за кубком горячительного, что в голову придет, продолжить разговоры, начатые за столом.