Жизнь собачья, стр. 27
Смотрю, она передо мной плывет, держится на воде пока. Я за ней. Гребу изо всех сил, боюсь опоздать. А она обернулась, на меня посмотрела и вроде как что-то сказала. Что, честно говоря, я не понял. Думаю, о помощи попросила.
Чуть ли не брасом пошел. Несусь, как торпеда. А эта еще быстрее. Пересекли мы пруд наискось.
Мамка по берегу бегает, ругается:
– Ричард! Кричит, – Ричард! Ко мне! Вылези из этого пруда. Он грязный.
Будто я сам не знаю. Но что тут сделаешь.
Присмотрелась она и видит, что не просто мне блажь в голову ударила, а спасаю я чужую жизнь. Замерла, стоит смотрит. А я мышь уже нагоняю. Вот-вот схвачу. Та молодец, держится. Правда, до берега совсем ничего осталось, ну метр, два. Я лапами изо всех сил гребу. Сил ведь всегда в самый последний момент не хватает. А я, вот он, тут, как тут.
Вдруг мамка, как закричит:
– Ричард, не трогай выдру!
Я с перепугу чуть воды не хлебнул. Слава богу, обошлось. Неделю потом живот болел бы.
– Выдра!? Какая выдра? Как заору. – Это мышь!
А мышь глянула на меня своими черными бусинками, усмехнулась язвительно так, раз и пропала. Вот была, и нет ее.
Утонула – Ей богу, утонула, пока я глупости слушал. Ну, думаю, мамка, сейчас я все тебе выскажу. Невинная душа из-за тебя погибла.
Подплываю к берегу и что же вижу – Из дырки у самой воды торчит две бусенки, и такой писклявый голосок спрашивает:
– Ну что, догнал, рыжий урод? Не на ту напал – Оскорбление я даже не услышал. Обрадовался. Как закричу:
– Жива! – Слава богу! – Жива!
– Конечно, – удивилась она, а затем с издевкой пискнула – Накось, съешь меня – Глупая ты, – возмутился я, – Я тебя спасал. Думал, ты тонешь – Я – тону? Непонимающе протянула она, и как начала смеяться. Минут пять хохотала. Я сначала обиделся, но ее заразительный смех завел и меня. Посмотрел я на нее, посмотрел, повозмущался чуть-чуть и сам прыснул. А что? – Жива, здорова, что еще нужно? Можно и посмеяться.
Так я познакомился с выдрой. Бегал к ней иногда, так – поболтать. Она, когда вылезала, когда нет, но байки мои с удовольствием слушала. Сама, правда, редко что рассказывала, единственное, на коров всегда жаловалась. Они два раза ее дом разоряли. Сейчас, говорит, жить хорошо стало, нет их. А раньше страшновато было. Уйдешь бывало за продуктами, деток малых одних оставишь, и не знаешь, увидишь их или нет, когда вернешься. После того, как коров в другую деревню перевели, она к себе гостей приглашать начала, тусовки устраивать.
Каких гостей, так и не сказала, но жизнь у нее точно налаживается.
Недавно тут у нее был, так она замуж собралась, правда, пока не решила за кого.
Претендентов несколько, один лучше другого, вот не знает на ком свой выбор остановить.
Посочувствовал я ей. Вот так…
Нелегка у нас жизнь, ох – нелегка. Заботишься обо всех, переживаешь, а что в ответ? Мне еще грех жаловаться, повезло. А другим? – Не то, что жаловаться, в колокола бить пора. Уважения ни на грош, чуть, что не так, крик, ругань. А выдрам и того тяжелее. Пообщаться не с кем, целый день в воде, и обедаешь там и завтракаешь. Хорошо еще летом, а если весной или осенью? А зимой? – Брр, – как представлю себе, дрожь до кончика хвоста пробирает. Брр…
Белла
Можно хвалить хозяев, можно ругать, но хорошо, когда они есть. Тем более с ними всегда можно договориться. У меня, например, мамка никогда не пойдет наперекор. Ну, – конечно, она может решить, что все так, как она хочет. Но на самом деле, все так, как хочу я, даже когда меня на поводок сажают.
Вы думаете, я не слушаюсь? – Ха! – Просто надоедает вечно бегать шавкой бездомной.
Представьте себе, идет гусь лапчатый, крутого из себя строит. По сторонам не смотрит, нога за ногу, как будто каждый шаг последний. И что мне остается делать? Ему подражать, такого же дурака валять? – Как бы не так! – Я пару раз рыкну, как будто вот-вот в драку брошусь.
Мамка запереживает, приструнить меня попытается, а я внимания не обращаю, словно не слышу. Она рассердится, хвать меня, и на поводок. Я встряхнусь, словно на арену выхожу, грудь колесом, лапы напрягу, и пошел. Мышцы под шерсткой перекатываются, походка гордая, грациозная. Люди оборачиваются, восхищаются. И тут этот раскоряка – С него сразу весь лоск слетает. Шавка бредет, а не собака, и все это видят. Смешно – Да, – к чему это я?
А – вот к чему – Белла, лошадка наша, тоже хозяина держит. Я, когда его первый раз увидел, перепугался. Огромный, лохматый, шерсть даже на подбородке растет, густая, колючая, сам черный, – в общем – ах – Кормим мы как-то раз ее хлебушком. Мамка с ней обнимается, милуется, а я смотрю, чтобы хитрюга эта ничего не выкинула. А что? С нее станется. Если захочет, затопчет. Конечно, она добрая, зла никому не желает, но попугать любит. Это я уже на собственной шкуре испытал.
Хрумкает она хлебушек, с мамкой в перерывах целуется, – идиллия. Хорошо я не ревнивый.
Не то – такой бы скандал закатил, мало не показалось бы. И вдруг – свист разбойничий.
Испугался я страшно, а эта, бешеная, как взбрыкнет, как за-иго-го-кает на всю округу. Слава богу, мамка успела отскочить, цела осталась. А Белла, – красавица наша, лапки в носочках, хвостик пушистый, – как пойдет боком. Не идет, а танцует, любо-дорого смотреть. Напряглась вся, явно ждет кого-то. И тут из-за кустов мужик появляется, хозяин ее, как потом оказалось.
Глянул он на нас глазами своими черными, дрожь до костей пробрала. Убьет, точно, думаю, убьет. А он ничего, улыбнулся и говорит:
– Как тут моя ласточка?
А та к нему прижимается, губами по лицу водит, радуется.
Мамка стоит, не знает, что сказать. Наконец, надумала и говорит:
– Здравствуйте – Ничего, что мы ее хлебом кормим?
– Здравствуйте – отвечает тот, – Кормите, раз ей нравится. Иначе она вас к себе не подпустила бы. Она у меня строгая. Правда, Белла?
А эта: – И-го-го – Сказать больше ничего не может. Как будто других слов нет.
– Пора домой, девочка. Пошли.
Снял он с нее цепь, свистнул по-разбойничьи, и Белла, вы никогда не поверите, за ним шаг в шаг. Бегает кругами, лапами взбрыкивает, словно собака, а не лошадь. Тут я уже возмутился.
– Веди себя, как положено! Ты же лошадь!
А она на меня посмотрела, губы растянула во всю морду, и с издевкой ответила: – И-го-го – Показалось, что обозвала она меня каким-то обидным словом.
– Сама глупая, – я ей в ответ.
Фыркнула она, копытом в землю стукнула и понеслась на меня с бешеной скоростью.
Пришлось удирать со всех лап. О самоуважении сразу забыл. И тут опять свист. Затормозила она всеми четырьмя лапами, встала, как вкопанная. Как только подушечки не сожгла.
Посмотрела на меня, буркнула что-то на своем, непонятном, развернулась и за свистуном пулей. Летит, а не бежит, – красотища. Вот бы мне так научиться. Вся деревня с ума сошла бы, восхищаясь мной.
Виктор, сосед наш, рассказал, что хозяин у Беллы цыган. Взял он ее крошечным жеребенком, выкормил, вырастил, словно мать родная.
Души он в ней не чает, а она ему собачей верностью платит. Никого к себе не подпускает, что не по ней, сразу взбрыкивает. Как нам удалось с ней подружиться, ума не приложу. Видно обхождение ей наше понравилось, вежливые мы очень, культурные.
К чему я весь этот разговор-то затеял? А вот к чему – Украли Беллу, – вчера и украли. Утром была, днем была, а вечером нету.
Сидим с мамкой в саду, вишни лопаем, ничего плохого не делаем. Вдруг, крик, гам, шум непонятный, и откуда не возьмись, хозяин ее. Как заорет на всю деревню:
– Где моя девочка?!!!
Мамка перепугалась. Как, где? – На лугу пасется, – отвечает.
– Нет ее там. Цепь валяется, а ее нет.
– Как нет? – Нет, – украли – выдохнул он.
– Боже – Вот вам и боже – Я думал, дай бог, вы ее отвязали – Выгулять решили. Она же к себе никого не подпускает. Как им удалось ее увести? – Ума не приложу. Он тяжело вздохнул, – Вы сегодня возле нее никого не видели?