Жизнь собачья, стр. 18
Я ей:
– Ага, сейчас, как навернусь – Потом точно не соберешь – А она, не долго думая, подхватила меня под лапоньки и потащила вниз – Я как заору:
– Отпусти! Отпусти! Разобьюсь, слышишь?!
Посмотрел я вниз, сердце аж зашлось. Высотища страшенная, ступеньки тоненькие, дырки огромные. Лапа провалиться, поминай, как звали.
Начал я вырываться, царапаться, орать, словно резанный. Поняла мамка, что так просто меня не стащишь. Отпустила.
Стою, отдуваюсь, в себя потихоньку прихожу. А она посмотрела на дядю Славу и говорит:
– Помогай.
Что я только не делал, как не вырывался. Схватили они меня и спереди, и сзади, подняли и понесли. Я глаза закрыл, думаю, пришла пора прощаться с жизнью, сейчас уронят – И вдруг, чувствую, стою на полу, внизу, жив и здоров. Лапа трясутся, сердце стучит, – врагу такого не пожелаешь. В общем, выжил.
Минут пять в себя приходил, пришел, наконец. Мамка подошла погладила, приласкала.
– Бедненький ты мой, – говорит, – Перепугался вконец. Не лазай больше туда, второй раз снимать не будем.
Что я глупый – второй раз на такую муку идти? Никаким калачом меня туда не заманишь.
Хватит мне места на первом этаже.
Очухался я маленечко, и пошли мы гулять, к дальнему пруду.
Хорошо там – неземно. Чисто, травка кругом, уточки плавают, с нами заигрывают. Паша подошел ко мне и говорит:
– Хорошо, что ты сам вниз не пошел, ты вон какой огромный. Мало ли что могло бы случиться, мог и ступеньку сломать. Чини потом дом.
Ну, думаю, куркуль ты, Пашка. Нет, чтобы меня пожалеть, я чуть голову не сложил на той высоте, а тебе эту поганую лестницу жалко. Посмотрел на него, а он глаза щурит, улыбку прячет. Разозлился я тут вконец. Ну, думаю, сейчас я тебе устрою – Как схвачу за толстый загривок, как кину на ту высоту, с которой сам спустился. А он, как захохочет и вприпрыжку от меня. Я за ним. Он к пруду и как со всей дури с мосточка сиганет – Раз и с головой под воду. Я перепугался, сразу за ним. Спасать парня надо. А он из-под воды вынырнул, морда довольная, хохочет во весь рот.
– Что – кричит, – Перепугался?
В общем гуляли мы еще часа два. На природе позабыл я про лестницу, про Пашкины подковырки. Ходил себе, птичек слушал, травку нюхал, на бабочек любовался. Красотища – неописуемая – У Пашки все просто, нет в нем глубины – Он, как птичку увидит, сразу вприпрыжку за ней бежать. Нет, чтобы остановиться поговорить, сказать ей пару добрых слов. Ласка ведь и мухе приятна. Хорошо, хоть мамка все понимает, я ей бабочку покажу, она улыбнется, меня похвалит и с бабочкой поздоровается. Они что люди, – красивые.
Вечером поужинали мы поплотнее и спать улеглись. Вдруг слышу шорох какой-то и слабенькое такое мяу – Вскочил, думаю, точно что-то случилось. Наверняка котенок с той лестницы упал, разбился насмерть. Выскочил в коридор, стою, слушаю.
Где-то за перегородкой шорох, скребется кто-то и тихонечко так мяукает, словно с жизнью прощается. Ну, уж думаю, нет. Так просто крохе пропасть не дам. Стал я дом обходить, подходы искать. Вынюхиваю, а сам думаю, тоже мне мать – Нагуляла деточек и никакого призору. Сама где-то шляется, с котами заигрывает, а детки малые все глазки проплакали, мать дожидаясь. Один вон вообще в беду угодил. Спасти бы его теперь – Нюхал – Нюхал – Слава богу! Нанюхал. Если вот эту досочку оторвать, то точно щель будет.
Если не совсем глупый, то вылезет, а если не вылезет, то мать появиться, обязательно вытащит. Вцепился зубами покрепче в ту доску, как дерну изо всех сил. Она и поддалась потихоньку. Вырвал я ее, – с потрохами вырвал.
Отошел в сторону, стою, смотрю, что будет. Вдруг, откуда не возьмись дядя Слава. Он как увидел мою работу, раскричался.
– Ты что, – говорит, – Такой, сякой, творишь?
Я ему в ответ: – Там котенок!
А он меня и слушать не желает. Разорался вконец.
– Обои оборвал, доски поломал! Убью, – говорит, – Оболтус.
Я похолодел от страха. Ну, думаю, сейчас достанется. Слава богу, мамка откуда-то появилась.
Увидела она разорение, сразу поняла, что не мог я просто так стену разобрать. И в это время, как котенок замяукает. Дядя Слава от неожиданности аж своим криком подавился. Тут уже и Танюшка, и тетя Галя, и Пашка прибежали. Стоят, вслушиваются, решают, что делать. Про меня, про доску, про обои, конечно, сразу забыли. Ну, думаю, ладно, забыли и забыли, а то убивать собрались, словно я зверь какой-то. А, как похвалить, сказать, что я всех в доме на ноги поднял, котенка спасать, так нет же. Ох – и нелегко быть героем.
Так они ничего и не придумали. Мамка меня схватила, в комнату увела, чтобы я там больше ничего не сломал, и спать легла. Дядя Слава решил, что кошка того котенка сама достанет, раз я дырку проковырял. Вот вам и вся забота. Можно женщин ругать, говорить, что они из мухи слона делают, но моя-то мамка, когда уходила, все на щель поглядывала. Будь ее дача, точно бы дырку побольше сделала. Дом конечно жалко, но котенка жальче.
Утром проснулись, сразу к дырке. Слушаем, – тишина. Нет котенка, выбрался. Танюшка сразу на чердак полезла, котят кормить. Пересчитала, все четыре на месте, и мать их легкомысленная явилась. Смотрела бы лучше за своими детьми, не пришлось бы мне с дядей Славой ругаться. Он весь день на меня с подозрением смотрел, ходил по пятам. Все ждал, когда я за следующую доску примусь…
Вот так и съездили. А в общем то на даче хорошо было. Даже уезжать не хотелось. Дядя Слава в конце концов поверил, что я не дом разбирать приехал, а отдыхать. А когда мы вместе на рыбалку сходили, он меня зауважал. Я ему два раза команды давал, что клюет.
Пашку мы, конечно, с собой взяли. Наловили рыбы, нажарили, посидели – хорошо. Даже нам с Пашей по кусочку досталось, не зря старались, рыбу подманивали. Без нас дядя Слава одних головастиков принес бы, куда ему – А мы, как круги на воде увидим, сразу к берегу, а затем в воду. И давай лаять, рыбу пугать. Она бедная занервничает, заплавает вокруг, всякую ориентацию потеряет, хвать зубами крючок – и попалась. Вот вам и рыбка – А жаренная рыбка с хрустящей корочкой – Ох, – вкусно – В общем через пару недель купили и мы дачу. Что по чужим мотаться, нужно свою иметь. И стал я дачным псом, правда, до этого еще кое-что случилось.
Дези
Вышел я утром на улицу, в понедельник, как приехали. День так себе, серенький, дождливый.
Гулять, особой охоты нет. Думаю, сделаю сейчас свои дела и домой, на сухой диван. Отошел от деда, лапу задрал, стою, жду. Вдруг смотрю из-за машины морда противная торчит. Опять этот, слюнявый, Джеком его кличут. Какой он Джек? – Дуб тупой, вернее, пенек лохматый, тьфу ты – лысый. Увидел он меня и так противненько говорит:
– Как жизнь, сосед? Драться будем или просто поболтаем? Тем более я тебе кое-что про твою пассию рассказать могу – Говори, – отвечаю. А у самого все внутри аж заиндевело. Больно вид у него довольный, наверняка какую-нибудь гадость приготовил.
– Ты знаешь, что у твоей девочки новый ухажер объявился?
– А ты откуда знаешь, кто моя девочка?
– Что я глухой что ли, – отвечает он. Тут весь двор о тебе наслышан. Те два пса, с которыми ты сцепился, столько наговорили – Смотрю я на него и думаю, то ли сразу взбучку устроить, то ли пусть еще поговорит. Не верю я ему, не могла моя девочка так быстро меня забыть. Не такая она. А он тем временем продолжает:
– Там, в гаражах пес у них новый появился. Умен, красив, не нам с тобой чета – Слушаю я его, а у самого аж лапы чешутся. Сейчас я этому рассказчику нос-то расквашу. А он тем временем продолжает:
– Он к ней сразу клинья подбивать начал. Она его сперва на пушечный выстрел не подпускала, а он то мяса кусочек ей принесет, то от остальных псов ее обережет, а то просто посидит, поговорит с ней. А женщине много ль надо? Вот она потихоньку и начала привыкать. Теперь, говорят, у них любовь.
Тут уж я не стерпел. Подобрался весь, в дугу вытянулся, зубы ощерил. Все, думаю, сейчас замочу слюнявого болтуна. А он с перепугу как заорет: