Овцы, стр. 30
— Как ты себя чувствуешь, Джеймс? — спросила она, решив, что, несмотря на его мрачное настроение, нужно из него хоть что-нибудь выудить. Он фыркнул, она выругалась про себя: ублюдок!
— Джимми? Что-то случилось?
Она знала, как он ненавидит обсуждать происходящее между ними, но знала и то, что если быть настойчивой, его можно разговорить. Обычно она не настаивала.
— Джимми?
Он отошел от морозильника, выпрямился и посмотрел на нее. Проникавший с кухни свет ложился на него так, что она не видела его лица.
— А ты как думаешь?
Предсказуемый ответ. Первая линия обороны.
— Я не знаю. Я думала, ты мне объяснишь.
Он был в ярости. Это было видно по наклону головы, по тому, как он вытирал ладони о брюки. Как будто была его очередь бросать шар в боулинге.
— И давно это случилось?
— Джеймс. Прошу тебя. Что именно давно случилось?
Адель почувствовала яд в своем голосе; она говорила голосом возмущенного потребителя. Но она ничего не могла с этим поделать.
— Дель, морозильная камера не работает. Судя по виду содержимого — уже несколько недель. Предохранитель перегорел. А ты постоянно ею пользовалась. Ты, по-видимому, не замечала.
улетела, улетела-упорхнула
Она нахмурилась. О чем он говорит?
— Я все выкинул отсюда. Все.
Он ждал, что она ответит ему что-нибудь, но она стояла молча, хмурилась и как будто думала о чем-то постороннем.
— Дель?
— Улетела и погасла, сыр, варенье, хлеб и масло.
— Что?
— Что?
Она не могла сосредоточиться. Она неожиданно перестала узнавать стоящего перед ней человека. Она не различала его черты.
— Я все сложил в мешок. Вот он. Хочешь посмотреть?
Чего ради ей смотреть на то, что лежит в большом черном мешке? У нее в голове промелькнуло какое-то воспоминание: черные ветки раскачиваются на сильном ветру, она быстро бежит вдоль стены...
— Ты положила туда то, что нельзя было там хранить.
О чем он говорит? Руфи умерла, ее похоронили, точнее, сожгли, она не может быть в морозильнике.
Джеймс поднял с пола большой, тяжелый, раздутый, как беременное животное, мешок.
— Смотри! — Он сунул руку в мешок, покопался внутри.
Не трогай! Джеймс!
Он вытащил что-то из мешка.
— Нет!
— Как это сюда попало, Дель?
— Я не знаю!
— А мне кажется, знаешь.
Она выронила из рук чашку с чаем, услышала, как она разбилась, услышала плеск кипятка, звон разлетающихся по кафелю осколков. Он покачал головой и улыбнулся ей своей жуткой, осуждающей улыбкой...
— Улетела и погасла, сыр, варенье, хлеб и масло! — закричала она.
— О чем ты говоришь?
— Не знаю!
Он подошел к ней с куском гниющего мяса в руке.
— Пожалуйста. Убери это. Не трогай его.
Он посмотрел на вонючий комок мяса в своей руке и бросил его на пол. Он упал с тяжелым влажным чмоканием и растекся по полу.
— Адель. Все в порядке. Я не собираюсь тебя обижать.
Он осторожно пошел к ней. Она пятилась от него, пока не коснулась ногами ступеней лестницы. Потом развернулась и побежала.
Джеймс замер, ошеломленный этой сценой. Он не собирался ее пугать. Он рано встал. То, что он увидел в морозильнике, стояло у него перед глазами. Он совершенно не был уверен, что все это случилось по-настоящему. Джеймс чувствовал тепло тела Адель рядом с собой, и это тепло никак не увязывалось с отвратительной хлюпающей вонючей жижей на дне морозильника — морозильника, из которого они брали еду несколько недель. Он спустился посмотреть — вниз по залитой ярким солнцем лестнице. Да. Морозильник был на месте. Джеймса охватила ярость: эта чертова неряшливость этой чертовой женщины вывела его из себя; потом он помахал перед ней куском мяса с шерстью, она испугалась и убежала. Испугалась его.
Надо пойти за ней, подумал он. Пол был скользким, залитым чаем и животными соками. Он осторожно подошел к лестнице и поднялся наверх. Потом подумал: нет, не надо ее трогать какое-то время. Она не в состоянии говорить. Он пошел к Сэму, который рисовал в своей комнате, и кликнул Элвиса.
Они втроем пошли в сторону дома Льюина. Элвис пыхтел рядом; он понимал, что на нем нет поводка, значит, ему доверяют.
— Вам с мамой было плохо, да? — спросил Сэм.
— Ага.
— А мне не было, и Элвису тоже.
— Да. Верно.
— А почему вам с мамой было плохо? Вы съели что-то грязное?
Сэм знал, что если подбирать с пола грязные вещи и есть их, то заболеешь. Элвису можно было это делать, потому что он был такой крепкий, просто чугунный, ему все было нипочем. Но люди — другие.
— Вы ели что-то с пола? — настаивал Сэм. Он всегда должен был точно выяснить, что именно неправильно.
— Нет.
— А. — Сэм был как будто разочарован.
— Сэм, а ты, случаем, не?..
Что именно? Расчленял овец? Жег предохранители? Прятал разлагающиеся куски животных?
— Сэм, — попробовал он начать сначала, — ты не играл в погребе?
Сэму запрещалось спускаться в погреб — если там с ним что-то произойдет и он не сумеет вылезти, может случиться так, что они никогда его не найдут.
— Нет.
— Это серьезно. Играл?
— Нет.
— Хорошо.
В Сэме можно быть уверенным, подумал Джеймс, что на прямой вопрос он даст прямой ответ.
Они подошли к дому Льюина. Элвис сразу же побежал к сараю, обнюхал его и начал скрестись в дверь. Дверь в дом была не заперта. Джеймс отворил ее и крикнул:
— Льюин? Можно к тебе?
Из темноты дома появился Льюин. Он выглядел жутко.
— Ты в порядке? У нас с Дель этой ночью болел живот, и я подумал, не было ли... у тебя... чего-нибудь...
Он замялся. Спрашивать было явно ни к чему.
— Да. Мне было не очень хорошо. Мы что-то не то съели, да?
— Наверное, да. Морозильник не в порядке.
Льюин посмотрел на Элвиса, который присел у двери сарая, потом лег, притворился мертвым, постонал, поскулил, чего-то вымаливая.
— Извини, правда.
— Что это было?
Джеймс услышал в голосе Льюина злость.
— Ежевика.
— Ежевика? Да ну? А я подумал, что это та штука, как она называется? Острая такая?
— Чили. Нет, мы решили, что это из-за этих проклятых ягод!
Он постарался представить дело как мелкое недоразумение. Бывает иногда.
— Мы оба хотели перед тобой извиниться.
— А как миссис Туллиан?
— Дель? О, да, да, с ней все в порядке.
— Точно?
Джеймс поймал его взгляд и не смог притвориться, что не понял вопроса.
— Ну, ей немного нездоровится.
— Да. Так я и думал. — Льюин отвернулся, потом снова посмотрел на Джеймса. — Ну, пройдет.
— Да. Прости, Льюин. Надеюсь, ты все равно будешь заходить к нам.
— Ну да... — Льюин моргнул и посмотрел на Сэма, — а ты как, поросенок?
— Хорошо. Потому что я не ел ежевику. И Элвис не ел. Элвис однажды болел, когда еще был щенком. Он съел мертвую птицу, а в ней были червяки.
— Сэм!
— Жили внутри нее.
— Сэм. Хватит!
Сэм явно расстроился, но замолчал. Ему хотелось рассказать Льюину о том, как червяки съели птицу и птица на самом деле не умерла, она превратилась в червяков, а червяки превратились в мух, так сказал отец, а потом птицы съели мух, а потом...
— Ладно, Льюин. Заходи в любое время. Мы не будем заставлять тебя ничего есть. Обещаю.
Льюин, улыбнувшись, отвернулся.
— Договорились.
Он смотрел, как они уходят.
— Скажите миссис Туллиан, я желаю ей поскорей выздороветь, — крикнул он им вслед.
9. Глупость
Адель прищурилась и посмотрела на картину. Там что-то было, на заднем плане, за голым деревом. Сначала ей показалось, что это часть дерева, но чем внимательнее она приглядывалась, тем очевиднее становилось, что это человеческая фигура.
Это была крупная картина, большой пейзаж. Должна была стать одной из центральных работ выставки. Широкие холмистые поля. Тяжелое белесое небо. Повсюду на холмах бродили овцы, маленькие белые шарики. Группа овец на переднем плане смотрела с холста прямо вперед бусинками всезнающих черных глаз. Она постаралась, чтобы овцы отличались друг от друга, изображала их под разными углами, в разных позах, но выражения их морд ее тревожили — как она ни старалась, выражения всегда получались одинаковыми, ни мертвыми, ни живыми, а чем-то средним, внимательными, жадными, бдительными, но странным образом безразличными, как будто окружающий мир их никак не трогает.