Альбигойская драма и судьбы Франции, стр. 33

Что же теперь оставалось делать Раймону VII? Он также когда-то обещал по договору в Mo отправиться в крестовый поход, и если до сих пор не сдержал своего обещания, то теперь такая возможность предоставлялась. В 1247 г. он отъехал ко двору Людовика Святого, где был прекрасно принят королем и его матерью. Он подтвердил свое обязательство последовать за королем, и взамен ему вернули титул герцога Нарбоннского и вьщелили 30 тыс. ливров на расходы. Церковь со своей стороны брала его под свое покровительство в течение всего пребывания на Святой земле. Чувствовалось, что отныне наступают иные времена. Авторитет французского короля, готовившегося к освобождению Гроба Господня, был как никогда велик. Думается, искренне и даже с энтузиазмом собираются последовать южные сеньоры в землю, где некогда прославился Раймон де Сен-Жиль. Возможно, там они в новом военном товариществе даже позабудут претензии, питавшие их ненависть к французам. В частности, именно это произошло, как мы увидим, с Оливье де Термом, неровная карьера которого столь характерна для этих великих перемен на Юге.

Раймону VII оставалось недолго жить, и он умер до того, как исполнил свой обет. В ожидании он удваивает гонения на еретиков и соглашается со всеми канонами собора в Безье (1246 г.), выработавшего меры против них. Он предписывает своим подданным в память об убитых инквизиторах Авиньоне присутствовать на проповедях доминиканцев и францисканцев, сообщает папе о приходе в его домены новых пастырей из Италии, венчая все приказом сжечь на своих глазах в Ажене восемьдесят катаров. 25 августа 1248 г. граф Тулуз-ский в Эг-Морте [151] приветствует Людовика Святого, отъезжающего на Восток; на другой год он снова там, чтобы поприветствовать своего зятя и дочь, отбывающих следом. Сам он, кажется, не решается последовать за ними. 22 августа 1249 г. Раймон VII в Милло; здесь его и настигает болезнь, унесшая его в могилу в возрасте пятидесяти двух лет 27 сентября 1249 г. Он умер, исполненный самых христианских чувств. Единственное, чего он не добился, — это разрешения церкви захоронить в христианской земле останки Раймона VI, умершего отлученным. Сам Раймон VII попросил похоронить себя в аббатстве Фонтевро, подле своих родственников по материнской линии, Генриха II и Аль-еноры Аквитанской.

Набальзамированное тело Раймона VII медленно переправили по воде из Милло через Альби, Гайак и Рабастен в Тулузу. Оттуда по Гаронне его доставили в аббатство Паради в Ажене, откуда в следующем году, по хорошей погоде перевезли в Фонтевро. «Господу было угодно, — пишет Гийом де Пюилоран, — чтобы Раймон, прежде чем исчезнуть навеки из мира сего, проехал по всем своим равнинным краям, расположенным к западу, дабы оплакал последнего графа Тулузского по прямой линии весь народ его земли».

Немного ниже хронист, описав нам церемонию перенесения тела в Паради, добавляет: «Жалостно было слышать до и после этой церемонии причитания, видеть слезы народа, оплакивающего своего сеньора, умершего, не оставив прямого потомства. Так было угодно Господу нашему Иисусу Христу отомстить стране за ересь, коей она была заражена, лишив народ того, кто бы им управлял».

Патриотизм переплетался тогда с верностью династии. Раймона VII оплакивали не за то, что он был добрым государем, но за то, что он был последним в своем роду. Вместе с ним исчезала всякая надежда на то, что Тулуза останется столицей независимого и суверенного государства. Останки государя, медленно плывшие под похоронный звон по рекам его страны мимо подавленного населения, символизировали великую несостоявшуюся судьбу. Но история никогда не останавливается и продолжается после самых пышных похорон. К Тулузскому графству, исчезающему в течении воды вместе с останками своего последнего графа, и французскому Лангедоку, которого еще нет, можно отнести знаменитые стихи Корнеля:

«Великая судьба начинается, великая судьба заканчивается…»

Глава V

ФРАНЦУЗСКИЙ ЛАНГЕДОК

ПРАВЛЕНИЕ ЛЮДОВИКА СВЯТОГО И АЛЬФОНСА ДЕ ПУАТЬЕ (1249-1271)

После смерти последнего графа из дома Рай-мондинов Альфонс де Пуатье и Жанна Тулузская без малейших затруднений вступили во владение графством. Они были в крестовом походе с Людовиком Святым, но все взяла на себя Бланка Кастильская, регентша королевства. Хотя в Фенуйедских горах, на границе с арагонским Руссиль-оном, еще держался замок Керибюс, укрывавший нескольких катарских пастырей, можно считать, что после отречения Транкавеля и смерти Раймо-на VII французское господство над всем краем стало бесспорным.

Но почти все надо было начинать сначала, чтобы эта область, больше чуждая, нежели еретическая, действительно присоединилась к королевству. К примеру, было бы достаточно, чтобы у Альфонса Пуатье и Жанны Тулузской было потомство, и новый графский дом мог снова обрести опору в местном сепаратизме. Для французского единства было великой удачей, что этот брак остался бездетным. Конечно, сюзеренитет Франции над графством Тулузским никогда серьезно не оспаривался, и если бы двум последним Раймонам вздумалось подчиниться Арагону или Англии, это осталось бы лишь попыткой без особых последствий.

Следует, однако, отметить, что Франция в начале XIII в., как и Германия или Италия, — не более чем географическое понятие. Высшему суверену королевства, королю, повиновались лишь на севере Центрального массива. Замена Монфоров на Капетингов в бывших транкавельских фьефах, образование французских сенешальств в Бокере и Каркассоне, утвержденное договором 1229 г., были первым удачным и прочным приобретением королевского домена на Юге. Отныне эта область зависит от Парижа теснее, чем Шампань или Бургундия, которые расположены ближе. Автономии самого графства Тулузского или того, что от него оставалось, постоянно угрожает наличие французской администрации в Каркассоне. Людовик Святой, отправляясь в крестовый поход, совершает важный политический акт: аббатство Псалмоди он меняет на побережье, где позже возникнет Эг-Морт. Король хотел иметь на средиземноморском побережье французский порт. Таким образом королевский домен пытается стать королевством от моря до моря. Франция перестает быть географическим понятием, а становится политическим единством. Она еще не стала единым государством в современном смысле слова, но никто не сделал больше, чем Людовик Святой, чтобы ускорить это преобразование.

Он в высшей степени обладал чувством справедливости и находил, что это к тому же лучшая и самая плодотворная политика. Он поддерживал всеми силами инквизицию, понимая, что единство королевства — это прежде всего единство религиозное, но при этом испытывал отвращение к мести и считал, что сеньоры-файдиты, все преступление которых состоит в верности своим сюзеренам, несправедливо обобраны. Таким был, например, случай Оливье де Терма, история которого прекрасно иллюстрирует то, о чем я говорю.

Он родился в 1197 г. от Раймона де Терма и Эрмессинды де Курсавин. Раймон де Терм, прочно обосновавшийся в Корбьерах, владелец одного из самых сильных замков области, успешно противостоял в одиночку то арагонскому королю, своему южному соседу, то виконту Безье и Каркассона, своему соседу северному, прямым вассалом которого он был, то графу Тулузскому. Его владения были чем-то вроде независимого княжества между Тулузой, Каркассоном и Перпиньяном. Впрочем, он был очень склонен к ереси, и похоже, что к тому времени, когда Симон де Монфор в 1210 г. осадил его замок, там не отправляли католического культа более тридцати лет. Крепость оказала сильнейшее сопротивление, и в конечном счете Симон де Монфор сумел взять ее, только добившись капитуляции. Раймона де Терма заключили в одну каркассонскую башню, а что сталось с его сыном, которому тогда было тринадцать лет, — неизвестно. Но мы вновь встречаем его в 1227 г. Теперь ему уже тридцать и он поступил на службу к Раймону VII, доверившему ему охрану замка Ла-Бесед в Лораге. Этот изгнанник, подобно многим другим, рассчитывает только на войну, чтобы отвоевать потерянное наследство. Однако, оставив крепость Ла-Бесед, которую осадил сенешаль Кар-кассона Юмбер де Боже, в 1228 г. Оливье де Терм примиряется с церковью.