Кровавый удар, стр. 41

— Ваша дочь будет недовольна, — предупредил я. — И пресса тоже. Зачем вам это?

— Я хочу выиграть гонки, — повторил он. — А так как я министр, я могу позаботиться о себе сам. — Чмок! — услышал я: снова он сосет сигару. — Так что ешьте мясо, пейте водку, повышайте себе кровяное давление. Увидимся в пятницу во время ленча.

— Есть еще кое-что, — сказал я. — Хотелось бы узнать...

— Передайте моим служащим. — Тепло улетучилось из его голоса. Он уже думал о другом. — Они сделают все, что вы скажете. До встречи на борту.

Договоренность была достигнута. Когда он прощался со мной, трубка была уже далеко от его рта.

Я вышел из конторы и присел на какую-то тумбу.

Значит, Глейзбрук хочет выиграть соревнование и, кроме того, хочет, чтобы я не путался под ногами, пока дело не замнут. Меня это устраивало.

Ночной воздух был прохладным, его согревало желтое сияние лампы в иллюминаторе "Лисицы". Внизу была Надя, она ждала меня.

Я сидел на тумбе и размышлял. Она встала у меня на пути. Она расследует гибель Ребейна. Она сделала все возможное, чтобы уговорить меня поехать в Таллинн на поиски людей, о существовании которых я слышал только от нее.

Мой приятель Терри Фальконер в 1981 году переспал с девицей в Чехословакии. Он был корреспондентом американского телевидения из Центральной Европы, пока не получил фотографии и тщательно сформулированную просьбу отказаться от работы над репортажем о чехословацких поставках оружия в Южную Африку. Теперь он был редактором журнала "Домашний умелец", работа ему не нравилась, но ничего лучшего он найти не мог.

Я сидел на тумбе и крыл на чем свет стоит газеты, телекомпании, политиков и прочую сволочь, которая распоряжалась чужими чувствами, чтобы процветали банки и корпорации. Билл Тиррелл — частное лицо вернулся бы в каюту и продолжил то, что начал. Но не Билл Тиррелл — журналист.

Я встал, проверил швартовы. Все прекрасно, как я и думал. Я просто выигрывал время, оттягивал решение. Есть одна зацепка. Это фотография"

Фотографию можно и подделать. И пока Билл Тиррелл не узнает что к чему, он попридержит руки.

Я спустился вниз, спотыкаясь на трапе, и прислонился к дверному косяку. Надя сидела на скамейке, улыбаясь по-новому нежной улыбкой.

— Устал, — сказал я. — Башка трещит. Спокойной ночи.

Краем глаза я увидел ее лицо: расслабленное и недоверчивое. Потом я отправился к себе в каюту, запер дверь и попеременно то засыпал, то ругал себя, пока между сомкнутыми мачтами не начал сочиться рассвет.

Глава 19

В семь часов я встал и отправился в город. Пит, корабельный мастер, был уже на месте. Я объяснил ему, что от него требуется. Он подвез меня до Бейсина, я уселся в свой фургон и направился в Плимут.

Я съел в кафе бутерброд с ветчиной, запил его чаем, припарковал машину в многоэтажном гараже и отправился по бетонному лабиринту к дому, на фасаде которого красовалась лиловая надпись: "Студия Мориса Поля".

Мориса Поля на самом деле звали Ден Слоггерт. У него были короткие торчащие волосы и очки бильярдиста, которые, однако, не скрывали здоровенных мешков под глазами — результат неумеренного потребления джина.

— Билли! — вскричал он, отбрасывая снимок, на котором девочка с пухлым, как пончик, лицом с вожделением смотрела на белого котенка. — Тыщу лет не виделись!

Когда-то Морис делал лучшие на Флит-стрит репортажи о дорожно-транспортных происшествиях. О фотографии он знал все, что только можно. Я пожал его маленькую мягкую руку и вытащил из кармана Надин снимок.

— Я хотел узнать. Это подделка?

Он нахмурился, глядя на снимок. Потом достал из ящика толстую лупу, посмотрел сквозь нее.

— Вроде нет, — сказал он.

— Точно? — У меня пересохло во рту.

— Нет. — Он закурил "Силк Кат", закашлялся, выпустил дым в физиономии жениха и невесты в золоченой рамке. На женихе была юбка шотландского горца. Он скорчил парочке рожу. — Я вчера вечером видел пленочку, — сказал он. — Маргарет Тэтчер в постели с полковником Каддафи. Потрясающая штука — компьютер! — Он снова взялся за лупу. — Но это хороший снимок. Старый аппарат с пластинкой. Никакой ретуши. Очень хорошая фактура. Такое не подделаешь.

Я с трудом сглотнул.

— Невозможно подделать?

— Сейчас нет ничего невозможного. Но в данном случае так трудно, что почти невозможно.

— Можешь быстро сделать мне пару копий?

Он нажал кнопку внутреннего телефона.

— Дайлис, — сказал он, — если явится миссис Роджерс со своим чертовым чадом, пусть подождет. — Он отключил связь. — Через полчаса будет готово.

Я вышел, выпил еще чашку чаю, почитал газеты. Снимки были готовы с точностью до секунды: что значит привычка всегда поспевать в срок. Он взял с меня пятерку. Я воспользовался его телефоном и набрал номер Кристофера.

Подошла Рут. Я спросил Кристофера. Она сказала:

— Его нет дома. — Голос у нее был холодный и недовольный.

— Когда он придет? — спросил я.

— Когда захочет, — ответила она. — Он поехал к матери.

Кристофер был депутатом от дорсетского городка с еженедельным базаром, населенного в основном отставными полковниками и их женами. Женам нравилось его мальчишеское обаяние. Полковникам нравилось, что он зять Невилла Глейзбрука. В последнее время я все больше убеждался, что на Рут ни то, ни другое не производит ни малейшего впечатления.

Я забрался в свой фургон и поехал через холмы к Лидьятс-Мэнор, поселку из камня цвета сливочной помадки.

Мать поправляла тяпкой цветочную клумбу. Джордж сидел на террасе и читал третью страницу "Дэйли телеграф", его губы под жесткими усами шевелились.

Мать выпрямилась, лицо у нее было красным от напряжения.

— Дорогой! — сказала она. — Как чудесно! А Кристофер только что вышел.

Я выпил чашку кофе. У них был розовый джин. Джордж с одобрением заговорил об успехах Кристофера на ниве сокращения финансовой помощи Вест-Индии. Матери не пришлось долго уговаривать меня посмотреть на ее флоксы, росшие в другом конце сада, вне пределов слышимости.

— Прелесть, — выразил я свое восхищение и вытащил фотографию. — Ты когда-нибудь это видела?

— Господи! Это же твой отец. — Она с минуту неотрывно смотрела на снимок. — Все-таки у него была ужасная борода, — наконец сказала она. — Я всегда просила его сбрить ее.

— Ты знаешь, что это за люди с ним?

Она покачала головой, как будто ей было все равно. Любовь моего отца к морю доходила почти до фанатизма. Мать поначалу ревновала, потом примирилась с этим, как примирилась бы с существованием любовницы.

Я сказал:

— Он всегда говорил мне, что плавает на дизельных кораблях.

— Что такое дизельные?

— Не парусные.

— А-а... — протянула она. Джин начинал на нее действовать.

Я продолжал:

— После известия, что он погиб в море, ты ничего о нем не слышала?

— Не слышала? — Ее взгляд сделался пустым. На этот раз дело было не в джине. Она как будто смотрела внутрь себя, на что-то, чего ей не хотелось видеть. — Нет, не думаю.

— Но ты не уверена.

— Не дави на меня, — попросила она слабым, взволнованным голосом.

Я почувствовал себя виноватым, что от меня и требовалось.

— Извини. Просто творятся странные дела.

Джин вернул ее на ровный курс.

— Я знаю. Бедный Билл. Тебе ужасно не хватало отца. Я так и не простила ему этого. Как и всего остального. — Она сжала мою руку. Ее кожа задубела от работы в саду. — Было одно письмо. Вот и все.

— Письмо?

— От какой-то сумасшедшей. Из Восточной Европы. Она писала, что встретила твоего отца и что он болен или что-то вроде того.

— Когда это было?

— Не помню. Но после его смерти, это точно. Я говорю тебе, она сумасшедшая. С людьми такое случается после несчастных случаев. Многие ведь пишут и говорят, что общаются с призраками и всякое такое. Очень грустно.

Мы замолчали. В ясеневой роще кричали грачи. Пчелы, жужжа, вились над флоксами. Я спросил: