Танцующая с Ауте. Трилогия, стр. 171

Но на этот раз бешеная пляска параллельных миров не обрушивалась в безмозглой ярости на беззащитную реальность. Л'Рис, изменившийся Л'Рис, когда-то заточивший часть себя в мече, а теперь выпустивший эту часть на волю, звал. Голодный, жадный, жаждущий Л'Рис. И, повинуясь его властному зову, со всех сторон устремились возмущения Вероятностей, поглощаемые, нет — пожираемые сотворенной могущественными заклинаниями ненасытной сущностью. И материальным носителем этих сил было само тело заклинателя.

Такого я не видела никогда. И, если у Ауте осталось хоть немного милосердия, никогда не увижу. Он втягивал в себя кошмар, который при любом другом раскладе уничтожил бы целый мир. И ужас, равный которому трудно себе представить, исчезал, не причиняя никому вреда. Даже люди, испуганно скорчившиеся неподалеку, лишенные своих Вероятностных щитов и любой другой возможности защититься, не пострадали. Отделались разве что капитальным испугом, но тут уж ничем помочь было нельзя.

А потом все кончилось. Реальность затихла. И мир, основательно потрясенный, но тем не менее целый, остался на месте.

Мой риани тихо и успокаивающие улыбнулся своей вене и рассыпался пеплом, как рассыпается выдержавший слишком сильный удар талисман.

Я, наверно, упала, но не помню этого. Я кричала, но не слышала своих криков. Я металась, пытаясь зацелиться, зафиксироваться, хоть как-то удержаться на поверхности, но мой собственный вес затягивал в холодные и темные глубины. Я потянулась к последнему огоньку, полыхающему где-то далеко-далеко, с размаху врезалась в его щиты и была жестко, болезненно отброшена назад.

«Впусти ее, Сергей!» — Крик Нефрит все еще звенел в ушах, но хрупкая сеть разума уже разбилась сверкающими осколками, и волны сомкнулись над головой. Я безвольно и равнодушно погружалась в темноту глубин.

Я потерялась в изменении.

ГЛАВА 10

Открываю глаза. Оглядываюсь. Потягиваюсь.

Не знаю, как меня зовут. Не знаю, кто я и что я. Но твердо знаю, что никогда в жизни не чувствовала себя так хорошо! И этого более чем достаточно.

Я лежу в вытравленном в камне небольшом круге, и три черные фигуры стоят, не переступая тонкую черту. То есть они, кажется, пытались переступить, но оплавленный меч, валяющийся тут же, и обожженная рука одного из мужчин яснее ясного говорят, что ничего хорошего из этой затеи не вышло. Рядом — еще один меч, по самую рукоятку вогнанный в камень, и, глядя на него, чему-то внутри меня хочется выть. Я легко заставляю этот странный голосок замолкнуть и плавным, многообещающим движением поднимаюсь на колени.

Один из мужчин, не тот, что с раненой рукой, а другой, с белыми волосами, потрясающей красоты дымчато-зелеными глазами, вдруг отшатывается от меня, запах его кричит о чистом ужасе. Умный, умный. Я улыбаюсь и чувствую, как из-под губ выглядывают длинные и острые клыки. Пальцы мои заканчиваются золотистыми когтями, тело наполнено силой. Хорошо. Это будет удобно для охоты. А я очень голодна.

Встаю на ноги, весело повожу ушами из стороны в сторону. Люди, наверно, все умные. Потому что двое оставшихся, мужчина и женщина, тоже начинают пятиться. И я выхожу из круга. Странная линия защищала меня от тех, кто был снаружи, а не наоборот.

Я делаю один шаг, но вдруг оказываюсь в другой части пещеры, прямо за спиной женщины. Улыбаюсь ей, когда она резко оборачивается и отшатывается назад, судорожно, неожиданно ставшими неуклюжими пальцами стискивая оружие. А когда, встретившись со мной глазами, она начинает кричать, прижимаю уши к черепу и шиплю, блистая жуткой своей ухмылкой. А затем движением недостаточно быстрым, чтобы не быть болезненным, вонзаю клыки в ее шею. Одновременно пытаюсь метнуть материализовавшийся вдруг в пальцах кинжал («Аакру!», — шипит голос) в зеленоглазого. И хотя я полностью поглощена женщиной, откуда-то знаю, что изящное оружие безошибочно нашло цель, взрезав все щиты и все защиты и пригвоздил Криита (откуда знаю имя? Да какая разница!), надежно его обездвижив. А женщина уже умирала. Кровь меня, в принципе, совершенно не интересовала, но вот страх и боль...

Второй мужчина тем временем стреляет в меня чем-то плавящим, но я успеваю уклониться. Допиваю последний глоток смерти первой своей жертвы и направляюсь к этому приятно активному экземпляру. Тот трясущимися пальцами вновь пытается направить бластер, мажет, кидает в меня самим оружием. Пытается звать на помощь, сплести какое-то сжигающее заклинание, затем что-то из защиты, но собственный ужас полностью парализует разум сильного и опытного, в принципе, колдуна. Уже когда я беру его лицо в свои ладони и поворачиваю голову в сторону, бедняга пытается ударить чем-то специально созданным, чтобы отгонять существ, питающихся страхом.

Смеюсь.

— Глупый. — Целую, царапая клыками. — Ты не можешь не бояться. Не можешь заставить меня принять истинный вид. Не можешь не верить. Ты — часть той силы, что вызвала меня к жизни. И ты — мой.

Пальцы пробежали по груди, точечными уколами когтей напоминая о сути. Вновь поднялись, сомкнулись на горле. Сжались. Он так дрожал, бедняга. Он поверил. И, кажется, даже не заметил, как умер.

Остался последний. Я подошла к нему, парализованному, не способному даже послать ментальный призыв о помощи. Несмотря на то что аакра вонзилась в человеческую грудь по самую рукоять, крови не было. Я небрежно откинула коротко остриженную седую прядь с узкого лица.

— Ах, арр, я же говорила, я просила: не загоняйте нас в угол. Смотрите, что вы наделали! — Не знаю, откуда приходят слова, но это неважно.

Человек пытается что-то сказать. Он полностью в сознании, я даже притупила немного боль, чтобы смертный имел возможность по достоинству оценить всю прелесть ситуации. Коротким прикосновением к рукояти торчащего из него кинжала ослабляю контроль над скованными голосовыми связками.

В глазах смертного ужасное запоздалое осознание, душа его кричит, надрываясь: «Что я сотворил?!» — но губы лишь шепчут:

— Тебя остановят...

У-уу, а я-то надеялась услышать что-нибудь интересное.

— Хотите поспорить?

Вновь губа поднимается, из горла вырывается первобытное, до костей проникающее рычание. Наклоняюсь к нему, не без удивления понимая, что странный голос на дне сознания ярится вместе со мной. И вместе со мной жаждет мести.

— Для тебя, красавчик, я придумаю нечто особенное! — Вцепилась в кинжал, медленно поворачивая рукоять. — Ты познаешь боль. Боль изменения, красавчик, смертным такое и не снилось! Боль, когда твои клетки раз за разом перемалываются в нечто совершенно иное! Начнем с едва заметного зуда, постепенно будем наращивать, подготавливая твои рецепторы к большему. Потом немного отпустим, заставляя тебя гадать, когда же начнется снова. Еще добавим. И так — пока не умрешь от болевого шока. Но это будет еще через целую вечность времени — через несколько часов. Приятно отдохнуть!

«Он же Целитель», — вяло и неубедительно скулит голосок. Ничего, с такой игрушкой в груди даже Целитель не сможет остановить резвящихся внутри собственного тела демонов. Правда, голос имел в виду что-то другое... Но это не важно.

Вскакиваю, оставляя неподвижную, неспособную даже пальцем пошевелить фигуру. Любуюсь на дело своих рук и счастливо смеюсь. В пальцах вновь формируется тяжесть аакры — точно такой же, как та, что держит смертного.

В волосах вдруг, пьяно и горько, расцветает прекрасный синий цветок, его аромат щекочет ноздри, туманит голову.

Овеваемая безумным смехом и золотым туманом крыльев, вылетаю из пещеры, взвиваюсь в просторное ночное небо. Слезы, почему-то появившиеся на глазах, на зимнем ветру мгновенно превращаются в холодные ранящие льдинки. Трясу головой, и маленькие острые кристаллы падают в подсвеченную далекими звездами пустоту.