Грон. Трилогия, стр. 216

Калитку ему отворил тот же самый раб. Окинув капитана строгим взглядом (отчего рука Арамия сама собой потянулась к висящей у пояса плетке, предназначенной для того, чтобы отгонять бродячих псов), он поймал его взгляд и, опомнившись, спрятал дерзкие глаза за вежливым поклоном:

— Проходите, уважаемый капитан, Госпожа вас ждет.

Но на этом неожиданности не кончились. Когда Арамий, низко склонив голову, преодолел низкий проем калитки и оказался внутри дворика, его рука чуть не дернулась к висящему на поясе бронзовому кортику. Небольшой двор был забит людьми, причем людьми необычными. Капитан готов был поклясться, что все они — горгосцы, а тяжелые бронзовые мечи, с которыми они не расставались даже здесь, во дворе, недвусмысленно указывали на то, что они — воины. С тех пор как Великий Грон поверг ниц Горгос, капитан Арамий ни разу не встречал сразу столько горгосских воинов. Причем, судя по их жестким, обветренным лицам и мощным шеям, это были опытные ветераны, которые после гибели Горгоса так и не сложили оружия. Капитан Арамий вздрогнул. О боги, в какую же неприятность он вляпался? Ни в Кире, ни в его окрестностях не было ничего такого, что требовало бы присутствия такого количества закаленных ветеранов. С таким числом опытных солдат решительный человек мог бы запросто захватить город. То есть если бы эти солдаты подошли к городским стенам, на которых выстроилось бы готовое к бою городское ополчение и отряды стражи, то у них ничего бы не вышло. Для правильного штурма их было явно недостаточно. Но они уже находились в городе. И городская стража ни о чем не подозревала. А судя по размеру и содержимому кошеля, главе этих солдат решительности было не занимать. Впрочем, вряд ли его пригласили для участия в чем-то подобном — для того чтобы захватить город, помощи Арамия совершенно не требовалось.

— Госпожа ждет… — Голос молодого раба вывел капитана из состояния временного столбняка. Арамий сумрачно кивнул и двинулся к двери дома.

Госпожа ожидала его в центральной зале, у бассейна. Наличие и размеры бассейна в доме показывали, что, несмотря на непрезентабельный район, владельцы этого дома были достаточно состоятельны, чтобы каждый день покупать не меньше чем по три дюжины бурдюков с пресной водой. Впрочем, здесь, в Кире, цена бурдюка была еще довольно приемлемой. То ли дело в Арнаме, куда воду доставляли из горных ручьев, а до ближайшего из них было почти три часа ходу.

Арамий вошел и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к полутьме внутренних помещений. И в этот момент ему ударил в ноздри запах, очень необычный запах. Он, несомненно, принадлежал женщине, вернее, самке. Потому что простое существо второго сорта, именуемое женщиной, пахнет не так. От женщины исходит множество запахов, и не все из них неприятны, но такого… Арамий почувствовал, как ноздри его хищно раздулись, а чресла буквально вздернулись, проверяя на прочность набедренную повязку. Сходя на берег, капитан время от времени посещал шлюх. И среди них попалось несколько таких, которые сумели доставить ему столько удовольствия, что он, человек не скупой, счел необходимым сверх оплаты преподнести еще и дорогой подарок. И вот теперь он чувствовал, что все, испытанное им прежде, не идет ни в какое сравнение с тем, что он может получить у женщины, находящейся в этом доме. Наверное, нечто подобное ощущает пес, когда становится на след течной суки. О боги, куда он попал?

— Капитан Арамий? Я рада вас видеть, уважаемый. Прошу вас, садитесь.

Тон, которым были произнесены эти слова, был сух и деловит, но голос… голос заставлял забыть обо всем.

Арамий, глаза которого уже привыкли к полутьме, сделал три шага вперед и опустился на валик, аккуратно уложенный на ковре рядом с низким дастарханом. Напротив него, уютно расположившись между подушками, возлежала… гурия. О нет, она не была вульгарно обнажена. Напротив, ее тело, от кончика носа и до ступней было укутано в свободные шелковые накидки, которые, однако, скорее дразнили, чем скрывали.

— Угощайтесь… мне сообщили, что вы неравнодушны к сахарным орехам, и я постаралась вам угодить.

Арамий послушно взял с широкого блюда горсть орехов, обжаренных в топленом сахаре, и захрустел ими, изо всех сил стараясь отвлечься от мыслей, которые назойливо лезли ему в голову.

Лежащая перед ним госпожа чуть изменила положение ног, отчего ее холеная, ухоженная ступня на мгновение попала в полосу света, льющегося из отверстия в крыше, и блеснула ярко-алыми ноготками. Арамий чуть не поперхнулся.

— Вот вино из Ллира, а если вы предпочитаете северный урожай, то вон в том кувшине неплохое дожирское. — Это было сказано вежливым, любезным тоном, как и положено в легкой застольной беседе, предваряющей серьезный разговор. — О вас ходят настоящие легенды, уважаемый капитан, не могли бы вы рассказать о ваших путешествиях?

Спустя полтора часа, когда капитан покинул наконец этот дом, его хитон и коламу можно было выжимать. Нет, в доме было прохладно, но вот Госпожа (он и сам не заметил, как начал мысленно произносить это слово с большой буквы)… Более всего его угнетала мысль, что она не сделала ему ни единого намека, в ее поведении не было ни малейшей двусмысленности. Но он чувствовал, что ради того, чтобы завоевать эту женщину, он готов на все. Готов отказаться от любых контрактов и торчать все лето на голом и пустынном острове, ожидая сигнала от каких-то неведомых караульщиков.

Когда фигура капитана, чья спина выражала высшую степень ошеломленности, скрылась за поворотом улицы, Эсмерея отошла от узкого окна и, бросив удовлетворенный взгляд на свое отражение в зеркале, хлопнула в ладоши… Раб появился только после третьего хлопка. Он остановился на пороге и уставил на нее обвиняющий взгляд.

— Ты опять жгла супрему.

Эсмерея молча подошла к юноше и положила головку ему на грудь. Тот попытался было отшатнуться, но… остался на месте. Эсмерее было слышно, как часто бьется его сердце. Она подняла лицо и заглянула ему в глаза.

— Глупый… ну сколько можно тебе объяснять?

— А что объяснять? — запальчиво воскликнул юноша. — Почему нельзя было просто предложить ему денег? Зачем тебе понадобилось возбуждать его, одеваться вот так…

— Для ЭТОГО капитана денег мало. Он — лучший. И денег у него хватает. А мне нужны именно лучшие. И поэтому я воспользовалась тем, чему меня учили. Но, как видишь, я ограничилась только одеждой и гранулами супремы. — Она хихикнула. — И для него этого оказалось достаточно. Ну же, перестань дуться, ты же знаешь, что мое сердце принадлежит только тебе.

Юноша горестно вздохнул, поднял руки и обнял ее.

— Прости, но мне стало казаться, что ты играешь со мной. Так же, как со всеми остальными.

Эсмерея ласково рассмеялась:

— Вот глупый, разве я пыталась завлечь тебя ЭТИМ, разве, когда ты приходил ко мне, ты чувствовал запах супремы, разве я обнажалась перед тобой в танце, как перед тем купцом из Панчандаркама, который вывез нас из города? — и тут же сама ответила: — Нет. Я просто полюбила тебя. Так полюбила, что ты не смог не ответить на мою любовь.

Когда за рабом закрылась дверь, Эсмерея мгновенно стерла с лица влюбленное выражение и нахмурилась. Эта глупая ревность, которая раньше только забавляла ее, теперь начала раздражать. Пожалуй, надо потихоньку прекращать игру. Но сначала следует продумать, как извлечь из этой ситуации максимальную пользу. Что выгоднее — передать новоиспеченному Властителю Манджа голову его родственника, которого он так долго искал, или, наоборот, тихо спрятать обезображенное (на случай, если кто-нибудь раскопает тайную могилу) тело. Тем самым она заставит излишне самоуверенного Властителя еще долгое время опасаться возможного появления претендента на трон. Впрочем, об этом можно подумать и завтра.

Часть III

Миттельшпиль

1

Толла стояла, закутавшись в теплую накидку, и смотрела вдаль. Внизу, на берегу раскинувшейся под ее ногами небольшой бухты лежала, подпертая с обоих боков жердями, «Росомаха». Между ней и домиком Тамора-изгнанника сновали люди. Они шустро сбегали по мосткам с правого борта судна и рысью неслись к домику и чуть дальше, к сараям, где лежали наваленные грудами тюки, мешки, большие кувшины, очевидно, с водой и вином (просто удивительно, сколько всего совершенно ненужного для тихой одинокой жизни хранилось, оказывается, в Таморовых сараях), и уже заметно медленнее, отягощенные грузом, шли обратно. И снова бежали к домику…