Внезапная смерть игрока (часть сб.), стр. 30

– Ну?

– На его черной полированной поверхности я четко видел небольшой голубой кружок и стоящий на нем полный бокал коньяка. Другой голубой салфетки на столике не было.

– Вы не ошибаетесь? – Межеевский был поражен показанием адвоката. – Это невозможно!

– Я абсолютно убежден в том, что тогда видел, а сейчас говорю. Эльжбета Войцеховская подала Лехновичу не его бокал, а другой, куда заранее был всыпан яд. Надо сказать, что на столике стояли и «ничейные» бокалы, без цветных подставок. Таким бокалом вполне можно было воспользоваться в подходящий момент в преступных целях. А ссора во время игры и оказалась таким «подходящим моментом», лучше которого нельзя было и придумать.

– У меня это просто не укладывается в голове! – не мог прийти в себя Межеевский.

– Должен признаться, – продолжал Потурицкий, – меня поражает ее хитрость. Тот факт, что она сама, как хозяйка дома, подала яд доценту, как бы автоматически снимал с нее всякие подозрения. Естественно, конечно, было предположить, что преступник всыпал яд в заранее намеченный им бокал и лишь ждал, когда жертва воспользуется отравленным напитком или получит этот бокал из чьих-нибудь третьих рук. Войцеховская, очевидно, предусмотрела такую вероятность и сделала нужный вывод: подавший яд окажется вне подозрений.

– Вы не ошибаетесь? – еще раз повторил вопрос поручик. – Какие мотивы могли быть у Войцеховской для отравления Лехновича?

– Не знаю, – откровенно признался Потурицкий. – Да и что, впрочем, мы, мужчины, знаем определенного о женщинах, их психологии и душевных порывах? Быть может, здесь глубоко скрытая и обманутая любовь, а может быть, Лехнович когда-то чем-то оскорбил Эльжбету и она годами вынашивала свою месть…

– Чем он мог ее оскорбить?

– Повторяю: не знаю. Ну тем, к примеру, что из двух близких подружек, Кристины и Эльжбеты, в свое время выбрал Кристину, а не Элю. Таких вещей женщины никогда не прощают. Отвергнутая, как правило, помнит об этом всю жизнь.

– Но ведь Войцеховская прекрасно устроила свою судьбу. У нее знаменитый муж, собственный дом, достаток, чудный сын.

– Действительно, муж – знаменитый, но старый, а быть может, она предпочла бы молодого доцента? Нам трудно об этом судить. Я говорю лишь то, в чем твердо уверен: я собственными глазами видел бокал с коньяком на голубой салфетке, а Лехновича мертвым на полу у ног Войцеховской. Это, впрочем, легко проверить. Правда, милиция, выполняя указание полковника Немироха, вела себя в доме Войцеховских в высшей мере тактично, но все же некоторые действия, необходимые для следствия, произвела. Милицейский фотограф нащелкал достаточно много фотографий на месте события, а поскольку вы наконец перешли на цветную пленку, возможно, на какой-нибудь из фотографий окажется столик с бокалами?

Полковник рывком открыл ящик стола. Вытащил толстый серый конверт. Из него высыпал на стол пачку цветных фотографий. Не на одной, а даже на трех оказался запечатленным столик на колесиках На двух снимках был отчетливо виден коньячный бокал с чайного цвета жидкостью, стоящий на голубом кружке.

– Вот, пожалуйста, неопровержимое доказательство моей правоты! – торжествовал Потурицкий.

– Действительно, – с горечью согласился Межеевский. Он никак не мог смириться с мыслью, что такая милая женщина – отравительница.

Адвокат, как видно, угадал мысль поручика.

– Для меня это тоже явилось глубоким потрясением, и я долго колебался, доводить ли это до сведения следственных органов. Ведь я знаю Эльжбету с восемнадцати лет. Почти с того же дня, что и свою будущую жену. Это были три очаровательные подружки, приятельницы еще по школе. Янка, Кристина и Эля. Первая была студенткой фармацевтического, две другие учились на химическом. Я выбрал Янку, Лехнович, с которым мне тогда опять довелось встретиться, ухаживал за Кристиной. Эля какое-то время оставалась свободной, а потом и она вышла замуж за профессора Войцеховскогс Через нее я, собственно, и познакомился, а затем и подружился с Войцеховским. Ему я в большой мере обязан и дальнейшими успехами в своей адвокатской практике, поскольку он ввел меня во влиятельные круги своих знакомых, а это для любого адвоката залог будущего успеха. А вот теперь я наношу ему такой страшный удар. Он ведь очень привязан к Эле.

– Да, да, она производит впечатление примерной жены. – Полковник ничем не выражал своего удивления, слушая сенсационные показания Потурицкого, и только теперь вмешался в беседу, утратившую характер официального допроса.

– Да, – согласился адвокат. – Эльжбета не из тех изощренных кокеток, что опутывают своими сетями стареющего мужчину ради выгодной партии. Напротив, поначалу из них двоих она была больше влюблена в Зигмунта, чем он в нее. Он даже несколько опасался этого супружества. Боялся показаться смешным в глазах своих коллег, вступая в брак со своей студенткой, которая на много лет была моложе его. Надо сказать, Войцеховский в годы войны пережил ужасную трагедию – во время Варшавского восстания под развалинами дома погибли его жена и двое детей. После этого он долго не решался на брак, только Эле удалось растопить лед, о чем ему, конечно, не приходится жалеть.

– И вот теперь этой женщине придется предстать перед судом по обвинению в преднамеренном убийстве, – огорченно покачал головой Межеевский.

– Для меня это тем более тяжело, что я приложил к этому руку, – вздохнул Потурицкий. – Скажу даже больше: я не осуждаю Эльжбету. С моей точки зрения, Лехнович всегда был и остался подлецом.

– Спасибо за исполненный долг. Я верю, Леон, что приход сюда с таким разоблачением был для тебя делом нелегким. И потому даже не в претензии, что ты медлил до самой последней минуты, рассчитывая, что нам самим удастся напасть на верный след. Должен признаться, мы с самого начала плохо вели следствие, наделали массу ошибок. В том числе и ту, что недостаточно внимательно изучили фотографии.

– А ты, старик, не сердись за тот мой звонок. – Потурицкий протянул полковнику руку, и они обменялись сердечным рукопожатием.

– Подпиши протокол, – остановил Немирох уже выходившего Потурицкого, – а то придется вызывать тебя еще раз.

– Постановление о задержании подготовить? – спросил Межеевский, когда адвокат вышел из кабинета.

– Не будь, Ромек, таким прытким, – рассмеялся Немирох.

– Что, разве этих доводов недостаточно?

– Доводы – лучше не надо. И для нас, и для прокурора. Достаточны они и для суда. Но зачем нам торопиться? Войцеховская от нас не убежит.

Поручик не мог прийти в себя от изумления. В его практике не было случая, чтобы полковник откладывал арест преступника, против которого имелись столь серьезные улики. А тем более – убийцы.

– Конечно, – возразил он, – Войцеховская не убежит в буквальном смысле этого слова. Я, правда, изъял из лаборатории профессора цианистый калий, но в шкафчике там осталось еще множество разных ядов. Некоторые из них действуют не хуже, чем цианистый калий.

– И это не страшно, – успокоил полковник своего юного помощника. – Отправь Войцеховской повестку с вызовом к нам на послезавтра на десять часов утра. В повестке укажи: «Для подписания протокола». А до того я хотел бы завтра побеседовать с паном Винцентием Коротко.

– Кто это такой?

– Милый пожилой человек. Страстный филателист. А кроме того, вот уже тридцать лет работает швейцаром в Политехническом институте, на кафедре профессора Зигмунта Войцеховского. Мне хотелось бы поговорить с паном Коротко завтра что-нибудь часов в двенадцать дня. Ясно?

ГЛАВА XV. Показания старого филателиста

Пана Винцентия Коротко, худощавого высокого старика с седой шевелюрой и пышными усами, с на редкость молодым взглядом добрых глаз, скорее удивил, чем встревожил вызов в городское управление милиции. Немирох усадил своего гостя в удобное кресло, угостил сигаретой и приступил к беседе:

– Мы пригласили вас сюда к нам, поскольку считаем вас человеком добропорядочным, достойным уважения. Все, что вы нам расскажете, останется между нами, разговор будет сугубо доверительный.