Ищи на диком берегу, стр. 24

Ривера стал теснить его к краю обрыва, надеясь сбросить его вниз. Захар осторожно, бочком уходил в сторону. Краем глаза он покосился на крутой обрыв с торчащими внизу скалами. В тот же миг Ривера метнулся к нему, норовя нанести удар ногой, который неминуемо сбросил бы Захара с площадки.

Захар отскочил в сторону, и удар, нацеленный ему в живот, пришелся по голени. Захар упал на карачки, ему казалось, что нога сломана. Но этот рывок Риверы чуть не сбросил его же самого с обрыва. Он с трудом вскарабкался на площадку, пока Захар поднимался на ноги.

Когда испанец снова приблизился к нему, Захар увидел, что в руке у того что-то блеснуло.

— С ножом! — завопил Захар. — Ах ты сукин сын!

Ривера снова стал выписывать свои смертельные круги вокруг Захара, нож поблескивал в лунном свете. Захара прошиб холодный пот, он не отрывал глаз от ножа, стараясь в то же время уследить за движением ног противника.

Раз за разом испанец делал ложные выпады, отскакивал, заходил то с одной стороны, то с другой.

При очередном выпаде из-под ноги у Риверы вывернулся камень, он качнулся, теряя равновесие.

Захар давно уже приноравливался лягнуть врага и на этот раз не упустил удобного случая. Он ударил ногой по запястью Риверы, нож задребезжал по гальке. И тут же Захар нанес испанцу отчаянный удар снизу, в который вложил всю силу, весь вес своего тела. Удар пришелся в челюсть и, казалось, оторвал Риверу от земли. И вот он лежит, опрокинувшись навзничь, с закрытыми глазами, черная бородка уставилась в небо.

Захар стоял согнувшись в три погибели, упираясь руками в колени. Воздух со свистом вылетал из его груди. Все тело ломило и ныло, словно его измолотили вальками.

Когда Захар сумел, наконец, выпрямиться, он дрожащими руками снял с себя пояс, перевернул бесчувственного испанца и связал ему руки за спиной. Потом отстегнул пояс Риверы и спутал его ноги, снова перевернул на спину и накинул на него плащ.

Он подобрал белый лист бумаги там, где уронил его Ривера. Луна осветила грубый, незаконченный набросок крепости и бухты под ней. Захар медленно, обстоятельно разорвал рисунок и выбросил клочки за край обрыва. Потом оглянулся на неподвижное тело испанца.

— Конкистадор! — пробормотал Захар, добавил что-то невнятное и начал взбираться вверх по склону.

9. ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ

равитель Кусков стоял в дверях своей комнаты со свечой в руке. Желтый свет играл на его рыжеватых взъерошенных волосах. Костыль, на который опирался правитель, задрал край его длинной ночной рубахи. Захар и Гальван только что закончили свой рассказ о ночкой прогулке капрала Риверы. Оставив Риверу на берегу, Захар первым делом прибежал в казарму и растолкал Петра. Вдвоем они приволокли капрала, все еще не пришедшего в себя, к амбару и бросили его на порог.

Часовой спал. Разъяренный Гальван разбудил его затрещиной.

— Так ты говоришь, Ривера рисовал план крепости? — спросил Кусков.

— Так точно. И он…

Правитель поставил подсвечник на пол у двери, протянул руку:

— Ну-ка, дай взглянуть.

Только теперь Захар сообразил, какую глупость он сморозил. Он глядел на Кускова разинув рот:

— Я его разорвал и выбросил.

Медленно, бесстрастным голосом Кусков повторил:

— Значит, ты его выбросил.

— Так точно. Но я хорошо его разглядел при лунном свете, господин правитель. Луна нынче такая ясная… И вообще все ясно. Ривера — лазутчик, шпион. Он снимал план…

Кусков оборвал его:

— Обвинять его в шпионаже мы не можем. У нас нет улик. Была улика, но ты ее уничтожил. Вообще теперь эта история выеденного яйца не стоит. Я сам не раз водил испанцев по Россу, нам нечего от них скрывать. Правда, если он тайком прокрался к крепости, чтобы составить карту, это уж слишком. Но без доказательств…

Захар глядел на него с ужасом. Лицо правителя было холодным и замкнутым.

— Об этом я с ними даже разговора заводить не буду, — продолжал Кусков. — Ты будешь твердить свое, а они свое. — Он проворчал в сторону Гальвана — Сержант, часовому — дюжину плетей.

— Слушаюсь. — Гальван козырнул и вышел.

— А ты, Захар, марш спать.

Захар поднимался по лестнице, чувствуя себя глупым, осрамившимся щенком.

Испанский отряд выехал на следующее утро. Захар постарался не показываться им на глаза. Судя по всему, правитель и виду не подал, что ему известно о ночном происшествии.

Сразу же после их отъезда отплыл капитан Рощин. Захар и Гальван были в числе тех, кто вышли на берег провожать «Златоуст».

— Рощин подался за хлебом для Аляски, — сказал Захар. — А почему бы не сеять пшеницу здесь? Неужто у нас здесь земли мало?

— Отчего же, здесь и пшеницу сеют, — возразил Гальван, — но здешнего урожая не хватает. Сыро здесь для пшеницы, туман ее губит. И еще здесь гоферов тьма, маленькие такие зверюшки, вроде сусликов, они корни грызут.

«Златоуст» медленно удалялся, над ним кружили чайки.

— Прощай, старина, — пробормотал Захар.

Едва корабль миновал южный край бухты, как русский вымпел и флаг Российско-Американской компании заполоскались и расправились на ветру.

— Знаешь, Петр, я это старое морское корыто где хочешь узнал бы, хоть на краю света.

Когда «Златоуст» скрылся из виду, горстка провожающих рассыпалась.

Кусков направился к верфи, где уже обозначился остов брига, похожий на скелет кита.

— Ты в казарму, Петр? — спросил Захар. — Мне еще нужно поговорить с господином правителем.

Захар подошел к стапелям и стал в сторонке, дожидаясь, когда Кусков закончит разговор с корабельным мастером. У Попова была привычка, разговаривая, вертеть в руках какую-нибудь деревяшку. Захар не мог отвести взгляда от этих рук, искореженных многолетней плотницкой работой.

Захар всегда с завистью наблюдал за работой людей на верфи. Ему не терпелось тоже взяться за плотничий инструмент, почувствовать, как сверло впивается в дерево, ощутить весомую тяжесть рубанка, увидеть, как змеится из-под его рубанка стружка.

Когда Кусков заковылял к лестнице, Захар пристроился с ним рядом.

— Иван Александрович, — произнес он настойчиво, — можно мне с вами поговорить?

— Наверху, — отвечал Кусков, ставя свою деревяшку на нижнюю ступень. — Давай-ка сперва одолеем эту лестницу.

Поднимаясь следом за Кусковым, Захар заметил, что правитель ни разу не позволил себе закряхтеть или хотя бы громко перевести дыхание, хотя ему, очевидно, тяжел был подъем. Этот человек умел владеть собой и редко давал волю своим чувствам.

Когда они поднялись на ровную травянистую площадку, с которой открывался вид на бухту, Кусков остановился.

— Так. Ну, что у тебя?

Захар перевел дыхание.

— Иван Александрович, позвольте мне перейти на другую работу.

— Что, надоело вести конторские книги?

— Не в том дело. Ходить на морского зверя — вот что мне не по душе. Правда, я только учетчик, а все равно противно. Я ведь дома плотничал: тесать, пилить, строгать — это по мне. Как вы думаете, можно мне пойти на стапеля?

Кусков зашагал к воротам.

— Илья тебя не отпустит. Как только придет корабль с Ситхи, Илья возьмет своих людей и пойдет с ними на юг. Плавание будет долгое, без учетчика ему не обойтись, тут уж ничего не попишешь.

— Иван Александрович, я придумал, как ему вести учет! Вместо имен можно пользоваться номерами. Я ему уже все растолковал.

Захар с азартом объяснил свою идею. Кусков полюбопытствовал, что сказал на это Илья.