Волкогуб и омела, стр. 72

— Я не отщепенец.

— Вы рождены в клане, но отказываетесь перекидываться. По законам большинства кланов вы — отщепенка.

— А по законам вашего клана?

— Мы никогда не заставляли подвергаться превращению никого, кто отказывается это делать. Каковы бы ни были причины отказа.

Несказанное слово повисло между нами в воздухе, подобно большой и круглой луне на улице. Он должен знать. Он наверняка задумывался, почему на меня подействовало заклинание, рассчитанное на оборотней, раз я отказываюсь меняться. Нетрудно было бы проделать анализ на невр-синдром, пока я лежала без сознания. Но он промолчал, и я тоже. Потом он наклонился и поцеловал меня в щеку.

— Милости просим в семью, Аккалиа, — сказал он негромко и вышел.

Я еще несколько минут полежала, потом меня заставили встать неотложные личные дела. Оказалось, что я могу ходить, и мебель при этом более или менее стоит на месте. Кажется, мое тело битву выиграло.

Выйдя из туалета, я обнаружила опирающегося на кровать Сайруса, на котором не было ни царапины.

— Моя племянница угробила твой байк, — сказал он вместо приветствия.

— А говорила, что умеет ездить!

— Вообще-то умеет, но почему-то в этот раз была несобранной.

Я села на кровать, уставилась на него, живого и с наглой улыбочкой, и не могла добиться, чтобы она мне перестала нравиться.

— Ты брат Себастьяна.

— Я знал, что придется сознаваться.

— И опасный преступник, объявленный вне закона, который бросил ему вызов за власть над кланом?

— Ну, это слегка преуве…

— И который, несмотря на это, может требовать от брата одолжений?

Сайрус вздохнул:

— Вожди других кланов считали Себастьяна более дипломатом, нежели воином. Перед выборами бардрика надо было продемонстрировать силу, чтобы оставить победу за ним. Побить меня в открытом бою оказалось достаточно. Кроме того, доходили некоторые тревожные слухи, и надо было разобраться. Понятно было, что кланы, имеющие тайну, будут охотнее говорить с публично выброшенным изгнанником, чем с волком из клана, который их может сдать.

— Ты в том клубе вел расследование?

— В числе прочего. Для того и приехал в Вегас.

— Но почему было не прикрыть его сразу? Эти девушки могли бы остаться в живых!

Сайрус сделал глубокий вдох. Интересно, не к одному ли мы психотерапевту ходим.

— И множество других осталось бы неотомщенными. Это тянулось годами, Лиа. Без верховного лидера слишком многое просыпалось в щели. Нам нужны были доказательства против всех кланов, которые в этом участвовали, даже тех, членов которых там не было в тот момент.

— Но когда стали пропадать те девчонки…

— Мы подумали, что тут может быть связь, но закрыть заведение сразу лишило бы нас шансов найти их в конце концов. Клуб же не единственное мерзкое место в городе — даже наполовину. Был в числе многих подозреваемых. Прибрать теперь всю эту гадость — на это годы уйдут.

— А не говорил ты мне — почему?

— Сама знаешь. Я не хотел рисковать, что ты тоже исчезнешь.

— Я — военный маг. Такие вещи — моя работа.

— Нет, это внутреннее дело клана. Себастьян никогда бы мне не позволил обратиться к Корпусу.

— Я бы ни о чем не доложила! Если бы ты объяснил.

Сайрус приподнял бровь:

— Ты — военный маг. Это была бы твоя работа. — Я бросила на него сердитый взгляд, а он тогда сделал как обычно — будто где-то под кожей лица прятал эту улыбку. — Я знал, что нельзя тебе верить, будто ты мне оставишь эту работу, и я потому попросил моих информаторов не вводить тебя в курс дела.

— Ага, и Ниссу тоже.

— Да вот, Нисса. Вот какие жертвы приходится мне приносить ради…

Я столкнула его с кровати, тут же голова высунулась обратно, с той же улыбкой до ушей.

— Для инвалида ты жуть до чего энергична. Поехали?

— Куда?

Я совсем не рвалась слушать вопли, наверняка забившие мне автоответчик. Корпус уже должен был узнать, что глава вегасского департамента сорвался с резьбы, а с ним еще полдюжины оперативников. Меня на долгие недели завалят бумажной работой.

— Рождество пока не кончилось. Осталось… — он посмотрел на часы, — еще сорок семь минут.

— И что?

— У меня там внизу для тебя подарок. — Он бросил на кровать тяжелую джинсовую ткань и мотоциклетную кожу. — Но тебе придется одеться, чтобы его увидеть.

Я натянула одежду так быстро, что всего-то пару раз сверкнула неприличными местами. Потом мы выбрались служебными коридорами, прячась от сотрудников, не собравшихся еще у сестринского поста, и увидели. Под фонарями парковки стоял совершенно сумасшедший «Харли-Девидсон-найт-род» с черным хромом и кроваво-красными акцентами. Это была любовь с первого взгляда.

— Видала когда-нибудь Ред-Рок-Каньон при луне? — спросил Сайрус.

Я тем временем рукой собственника водила по гладкой поверхности без единой зазубринки.

— Нет.

— Сегодня увидишь. — Он перебросил ногу через сиденье такого же зверя, стоящего рядом, только серебристо-черного. — Догоняй!

Он выехал с парковки раньше, чем я успела залезть в седло. Но мощный мотор радостно взревел, пускаясь в погоню, воздух был прохладен, небо звездное, горизонт Вегаса сиял рождественской елкой, и было это как полет.

— А луна-то полная! — крикнул Сайрус, когда мы свернули на Блю-Дайамонд-Роуд.

— И что? Я же не волк!

— Правда? — Губы у него не изогнулись, но он все равно улыбался. — Спорим, я могу заставить тебя завыть?

И он унесся вперед, пожирая мили дороги. Я врубила полный газ и понеслась следом. Можешь, шепнула я про себя. Ты — можешь.

Роб Терман

Молоко и печенье [26]

Рождество — отстой.

Витрины с бархатными лентами и канителью, позванивающие колокольчики на каждом углу, снег, подарки, радостное, блин, настроение.

Отстой — он отстой и есть. Да, конечно, всего раз в году, но все равно на раз больше, чем нужно. Певцы, месячники рождественских песнопений, коробки леденцов, и Синди Лу Ху, прыгающая по тротуару.

Слишком много, слишком много, будь оно все проклято.

В семь лет я узнал, что Санты больше не будет. Мне было тринадцать, когда моя сестренка завела шарманку: «А Санта есть на самом деле?» и «А вот дети в школе говорят…» Все как у всех. А что ей было семь, столько же, сколько мне тогда, так от этого еще хуже.

Пришлось врать. Конечно же, Санта есть. И когда мне мама велела отвести ее в магазин показать Санту, я не очень ворчал. Они с папой должны были работать — оба много работают. Мы не бедные, но и не богатые — это точно. Папа хороший охотник, и еда у нас на столе есть, но за электричество и по закладной этим не заплатишь.

Ну, и я сам помнил, как это было, как знание лишило Рождество волшебства. Просто мне не хотелось этого признавать, выставлять себя слабаком. Не хотелось сознаваться даже себе, что и через шесть лет мне не хватает ожидания стука копыт по крыше, перезвона бубенчиков, глухих шагов тех же копыт по дну нашей большой старой печки.

Да, я не хотел этого в упор видеть, но правду не скроешь. Рождество теперь обычный день, как все прочие. Иисус там, церковь, ангелы — все это не про меня. Дают подарки — да, это клево, но вот тот ком ожидания и восторга в груди, когда тискаешь в руках одеяло, когда изо всех сил слушаешь ночь кануна Рождества — этого уже нет.