Великое сидение, стр. 58

От захваченного в плен шведского доктора Корбонария стало известно, что Карл XII давно замышлял войну против России, чтобы завоевать себе Новгород, Псков, Олонец, Каргополь, Архангельск и не дать российскому купечеству большой торг вести. Сначала слова Корбонария вызывали сомнение в их справедливости, но потом и другие пленные такое же подтвердили, говоря, что Карл XII выжидал удобного для себя времени.

Похвалялся собой шведский король, когда его русские пули настигали: увязла под ним лошадь в болоте, и он, с трудом выбравшись на сухое место, пересел на другую лошадь, но та тут же была под ним убита, и король, пересев на третью, будто бы со смехом говорил: «Видно, неприятель хочет упражнять меня в верховой езде».

…Повозка, на которой ехал Петр, перескакивала по кочкам, и его воспоминания перескакивали с одного на другое, перемешивая важное с второстепенным, а то и совсем незначительным. Вспомнилось вдруг, как тогда, под Нарвой, видел старого солдата, бестолково метавшегося по траншее: не знал солдат, что ему делать с пальцами на руке, разорванными шведским ядром и болтавшимися на одной коже.

«Вот, государь, – показывал он искалеченную руку, – что и делать теперь?..»

«А то и делать», – сказал он, Петр, и, схватив у солдата тесак, мигом отрезал повисшие на коже пальцы.

«Вот и добро. Вот и спасибочка тебе, государь!» – благодарил его солдат.

А от воспоминаний о Нарве, о том, как была потом она покорена, мысленно переносился Петр к осаде Шлютенбурга, иначе Нотебурга, а еще иначе – древнего новгородского Орешка, о котором тоже сложено сказом:

Дикими, варварами называли ученые свеи русских, едва отличая их от медведей, но никому из наших не приходила в ум жестокая мысль о мстительном изуверстве, на что оказались падки ученые шведские мужи во главе с их королем: генерал Рейншильд приказывал класть пленных русских солдат одного на другого, как поленицу дров, и колоть их штыками. Таково было повеление Карла XII.

… Не спится, не дремлется в пути царю Петру. Едет он к своей действующей армии, к новым боям, к новым людским смертям.

V

Царь Петр подстерегал шведов, стоя со своими войсками в местечке Горки под Могилевом, и там получил от азовского воеводы Ивана Андреевича Толстого сообщение о гибели Кондрата Булавина, чему несказанно обрадовался, поцеловал и наградил гонца, доставившего такую весть. Будний день обернулся большим праздником. В знак такого радостного события Петр приказал отсалютовать выстрелами из восьмидесяти семи пушек, и одновременно с этим пехотой и конницей произведен был тройной ружейный салют. Царь поздравлял своих приближенных и себя самого «с окончанием злого воровства донских казаков и с погибельным концом злодеянного вора Кондрашки Булавина».

Слыша пушечную и ружейную пальбу, шведы недоумевали: какую это викторию так громко отмечает русский царь? А виктория была отменная. Отныне можно было спешно возвратить с донских берегов полки и пополнить ими войска, выставленные против шведов. Князь Василий Долгорукий торопился покончить со всеми казацкими городками по Хопру, Медведице и Бузулуку. Населявшая эти городки голытьба была частью истреблена, а оставшиеся в живых возвращены их прежним хозяевам-помещикам.

Теперь следовало царю Петру утихомирить свое негодование, которое охватывало его из-за народных возмущений, отрывавших военачальников и войска от ведения Северной войны. Неповиновения крестьянского, посадского и казацкого люда приравнивались Петром к былому стрелецкому бунтовству, и, чтобы навести больше порядка в обширном Российском государстве, царь решил разделить его на восемь губерний, во главе которых стояли бы вместо воевод губернаторы, а все земли недавно бунтовавшего Придонья и протекавшие по ним реки переходили в ведение воронежских начальных людей.

Тяготились военной службой многие дворянские сыновья, всячески ухищрялись избежать ее, но строгие царские указы настигали непокорных, находившихся в «нетях», в бегах. Только до поры до времени воровские разбойничьи шайки могли быть пристанищем беглецам, но каково было там баричу, избалованному прежним довольством, почетом и властью над своими холопами, и вдруг самому попадать под начало презренного смерда. А узнает такой, что к нему в озорную ватагу вчерашний выхоленный барич пристал, значит, будет над кем издавна накопившуюся злобу срывать, памятуя прежнюю свою жизнь, отягощенную господскими притеснениями и расправами. И не важно, свой это был барич или чужой. Радостным и веселым становился день и час, дававший возможность поглумиться над былым властелином, который к тому же вызывал презрение неумением приложить к чему-нибудь бело-холеные свои руки.

Нет, не манило дворян бежать под укрытие черни, вся надежда на облегчение участи – скорей выслужиться перед царем. И выслуживались, и старались, проявляя свои командирские способности еще во время набора рекрут, чтобы не оказаться самим в бесправном положении одинаково с ними. Что воровская тать, что солдатский новик – одна им честь. Военная коллегия выявила причины бегства многих рекрутов:

«1) Когда в губерниях рекрут соберут, то сначала из домов их ведут скованных, и, приведши в город, держат в великой тесноте по тюрьмам и острогам немалое время, и таким образом еще на месте изнурив, отправят, не рассуждая по числу людей и по далекости пути, с одним, и то негодным офицером или дворянином, при недостаточном пропитании; к тому же поведут, упустив удобное время, жестокою распутицею от чего в дороге приключаются многие болезни и помирают безвременно, а всего хуже, что многие и без покаяния, другие же, не стерпя такой великой нужды, бегут и пристают к воровским компаниям, из чего злейшее государству приключается разорение, потому что от такого худого распорядка ни крестьяне, ни солдаты, но разорители государства становятся; всякий может рассудить, отчего такие великие умножились воровские вооруженные компании? Оттого, что беглые обращаются в разбойников.

2) Хотя бы и с охотою хотели в службу идти, но видя сначала такой над своею братьею непорядок, в великий страх приходят.

3) Из губерний немалое число присылают увечных и к солдатской службе весьма негодных».

Петр выговаривал в письмах оставшимся в Петербурге правителям: «Явились рекруты только с одной Казанской губернии, и то не все, многие в бегах, вместо беглецов велите из губернии выслать вновь, чтоб указанное число было исполнено. Зело дивлюсь, что пишете, как старые судьи: „послано“, а то забыли, что дошли ли?»

Чем больше беглых, тем больше разор государству и нескончаемая народная маета. Война требовала множество человеческих жизней, неустанной людской силы, денег, хлеба, скота; крестьян и посадских жителей гнали на смерть, на работы, переселяли на новые места, – вся Россия находилась в движении, к которому побуждал ее неугомонный царь.

Он рушил вековечный покой земных недр, приказывая добывать руду и другие ископаемые, вести лесные разработки, но так, чтобы не было бесцельного и небрежного истребления деревьев, оберегаемого им корабельного и строевого леса. Велел не захламлять порубок, из древесных отходов делать тележные оси, а щепу и сучья пережигать на поташ. Предписывал генерал-майору Якову Брюсу «приставить доброго человека делать дубовые лафеты к пушкам, да дуб берег бы, не рубил самого крупного, да и тот, что помельче, распиливал бы вдоль, а не поперек, чтоб лесу не было истратно».

Эх, какие дела развернул бы он по всей России, если бы не трата людей, денег, времени, общих народных сил на войну! Он совсем не был воинственным государем, в отличие от своего противника короля Карла XII, готового вести войну ради нее самой и находящего в этом цель своей жизни. И приходилось Петру воевать с ним не для своей утехи, а чтобы дать России место у Балтийского моря, которое для северных европейских стран было таким же важным, как для южных, – море Средиземное.