Тайна одной башни (сборник), стр. 27

— Причину мне легче придумать, чем толковать с ней.

— Ну вот и думай. А теперь пошли!

Раздвигая упругие ветки кустов, Антек и Болтиков стали пробираться к просеке, по которой проходили столбы телефонной линии. Возле одного из столбов Антек остановился. Он достал из кармана монтерские щипцы-кусачки и полез на столб.

— Чего ты там забыл? — задрав голову, полюбопытствовал Болтиков. Но, увидав, как сначала отлетел один провод, ловко перещелкнутый Антеком, а за ним и второй, он догадался: — Правильно делаешь. Чтоб никакой связи у них не было.

— А ты думал, мы лыком шиты? — спрыгивая со столба и самодовольно улыбаясь, сказал Антек. — Мы школу хорошую прошли.

— А ты сообщил туда, чтобы нас ждали? — Болтиков показал рукой на запад.

— Успеется, — и, слегка подтолкнув своего сообщника в спину, Антек добавил: — Ну иди же! Не трусь!

Эта ночь — третья ночь в лесу, неподалеку от строительной площадки деревообделочного комбината, — для Зинаиды Антоновны была особенно тревожной. Спят ребята. Длинный, богатый впечатлениями день сморил всех. Да они и не знают тех тревог, которые не дают спать их пионервожатой.

Где-то там, в крайнем шалаше, мирно посапывает во сне Василек. Пусть спит. Он много пережил и минувшей ночью, и сегодня после обеда, когда у них в лесу сам собой состоялся пионерский сбор. Ну и досталось же ему от ребят. Почти все предлагали отправить его домой. Знали, что худшего наказания не придумать, и все равно предлагали. Ей самой пришлось вступиться за него. Конечно, проступок его заслуживал такой кары. Но ведь он же сам во всем честно признался. И кроме того — об этом Зинаида Антоновна, конечно, умолчала, — Васильку предстояло еще встретиться с этим высоким шофером, забрать у него дневник Степана Казимирова, который Василек «выкрал» у пионервожатой и для неизвестной цели передал ему.

Зинаида Антоновна лежала в шалаше рядом с крепко спящими Ниной, Нелей и другими девочками. Лежала, но не спала. И не потому, что над ухом тонко и пронзительно звенели комары, — их она даже не замечала. Пионервожатая, как это она всегда делала, ложась в постель, мысленно подводила итог прошедшего дня, оценивала свои поступки, слова, принятые решения. Она не боялась назвать своим именем любую ошибку или промах, но всегда старалась не повторить подобного в другой раз. Не поэтому ли Зинаида Антоновна считалась лучшей пионервожатой в школе?

Вот хотя бы Василек… Недоглядела ведь, считала, что всех своих ребят знает как нельзя лучше. Это от излишней самоуверенности. А он все же молодец. Не побоялся ничего, даже угроз. А почему этот шофер ему угрожал? И какие вообще подозрительные люди этот шофер и тот, хромой… Казимиров! Держатся вместе. Что между ними общего? И почему так подозрительно скоропостижно он заболел, этот Казимиров. Или не Казимиров? Ведь сегодня утром они разговаривали, и ничего не было заметно, а вечером Зинаида Антоновна застала его с повязанной опухшей щекой, жалкого и страдающего. Конечно, в таком состоянии ему было не до разговоров. Но что-то уж больно быстро ему так разнесло щеку. И тут Зинаиде Антоновне пришлось признать еще одну свою ошибку. Ей надо было не письмо писать Мирону Васильевичу, а позвонить по телефону. Да, промах, и очень большой промах. Но его можно исправить. Не только можно — нужно. Завтра же первым делом позвонить Мирону Васильевичу и обо всем рассказать, — отдала себе мысленный приказ Зинаида Антоновна. «А почему завтра? — вдруг задумалась девушка. — Завтра может быть поздно. Нет, это надо сделать сегодня, сейчас же! У Мирона Васильевича есть дома телефон. Ничего, что уже ночь. Она ведь не по пустякам его тревожит».

Зинаида Антоновна торопливо начала одеваться. Торопливо и в то же время осторожно: ей не хотелось тревожить девочек.

Теперь, когда вопрос с Казимировым был, можно сказать, решен, Зинаида Антоновна снова мысленно обратилась к шоферу, стараясь найти логическое объяснение его поведению. Но как она ни старалась, ничего толкового в голову не приходило. Зачем ему понадобилось запугивать мальчика? И вообще, что он хотел найти в дневнике Степы Казимирова? Вчера она, конечно, не присматривалась к этому шоферу, но сегодня уже наблюдала за ним более внимательно — она знала о его загадочной просьбе. Зинаида Антоновна попыталась восстановить его портрет в своей памяти. И вдруг… вдруг пальцы у нее задрожали: ей показалось, что она видела когда-то этого человека, где-то встречалась с ним. Этот недобрый, пугающий взгляд… У кого же был такой взгляд? Зинаида Антоновна изо всех сил напрягает память и… из ее груди чуть не вырывается крик. Она вспомнила. Такой тяжелый, злобный взгляд был у начальника полиции Вышемирского. Когда она пряталась в кустах с саквояжиком доктора Долохова, а он — Антек Вышемирский — искал ее, у него был вот такой же взгляд. И этот взгляд Зинаиде Антоновне запомнился на всю жизнь. Неужели это он? Начальник полиции их района? Нельзя медлить ни минуты. Быстрее к телефону!

Зинаида Антоновна вышла из шалаша и остановилась. Влажный, ароматный лесной воздух ударил ей в лицо. Было тихо, только из одного шалаша доносилось негромкое мальчишеское посапывание. Это напомнило пионервожатой, что надо взять с собой хотя бы двоих из ребят. Вдруг придется куда-нибудь послать: в поселок, например, к начальнику строительства. Ее выбор пал на Толика и Василька.

Быстрей! Быстрей!

СХВАТКА

Когда почтальон принес на квартиру Дубатовки письмо от Зинаиды Антоновны, Мирона Васильевича не было дома. Он поехал в райцентр на совещание колхозных председателей. Вернулся поздно вечером и с ходу скомандовал жене:

— Ужинать! Давай скорее ужинать. Целый день во рту маковой росинки не было.

Пока жена, Агриппина Петровна, собирала на стол, Мирон Васильевич прошел в свой кабинет и увидел письмо. Он не спеша распечатал его, прочел, и тут же последовала новая команда:

— Отставить ужин!

Ничего не объясняя жене, Мирон Васильевич схватил плащ и выбежал из дому. Но жена уже знала: случилось что-то важное. В их приграничном районе это было не впервой.

Не прошло и полчаса, как Дубатовка был уже у начальника пограничной заставы майора Шевелева. Он ворвался без стука — Шевелев был у него в соединении начальником разведки, и до сих пор они оставались самыми близкими друзьями — и с места в карьер задал вопрос:

— Скажи, товарищ Шевелев, партизана Казимирова Степана Викентьевича ты хоронил?

— Так точно!

— Лично?

— Лично!

— Как же ты мог его похоронить, коли он жив?

— Жи-ив? — у майора от удивления округлились глаза. — Не может быть!

— А вот почитай-ка. — И Мирон Васильевич протянул Шевелеву письмо Зинаиды Антоновны.

Майор взял письмо, пробежал его глазами.

— Ничего не понимаю. Я же…

Мирон Васильевич не дал ему закончить:

— Я тоже ничего не понимаю, но думаю, что нам с вами надо съездить на строительство комбината. Иначе в этом деле не разобраться.

— Правильно! — не мешкая согласился Шевелев. — И немедленно, сейчас же, не теряя ни секунды. Вы готовы?

— Готов! — коротко, по-военному ответил Мирон Васильевич.

Словно раскаленный добела металлический диск, висит на небе луна. Ее бледный, безжизненный свет делает все вокруг каким-то таинственным, фантастическим. В этом свете издалека видны двое. Они стоят возле длинного дощатого забора вблизи проходной будки и тихо о чем-то советуются. Один высокий, прямой, крепкий с виду. Второй небольшого роста, в руках у него охотничье ружье — такими вооружают ночных сторожей.

Высокий говорит, как рубит:

— Копать пока буду я. Ты остаешься здесь. Гляди, чтобы кто-нибудь не набрел. Понадобишься — позову. А чего это ты так вырядился?

Тот, что поменьше ростом, смущенно оглядывает себя. Он в спортивном костюме, на голове — берет.

— Это мой драпальный костюм, — невесело шутит он. — На счастье надел. Он еще меня не подводил.